Лхаса — как Трондхейм в Норвегии.
Но если Норвегия — это священное место, колыбель религии викингов, то Тибет — родина арийской расы. Сюда, в стены древних монастырей, вроде Ташилумпо, посылают учиться только лучших из лучших — отличников «Лебенсборна». На заре истории, от горы Кайлас со знаком свастики, в Европу дошагали племена ариев прекрасных белокожих воинов со светлыми волосами и голубыми глазами. Раса господ, отправленная богами на управление Землёй. Кайлас теперь на себя не похож, ископан сверху донизу, в дырках почище голландского сыра — и «Аненербе», и «Общество Туле» присылали в Тибет своих исследователей. Вход на раскопки платный — двести рейхсмарок. Землекопы «Аненербе» вообще углубились внутрь Кайласа на шесть километров: ребята искали доказательства теории «вечного льда» профессора Ганса Гёрбигера. Гёрбигер провозгласил: изначально небосклон украшали четыре Луны, три из них потом свалились на Землю как раз в районе Кайласа… Из лунных осколков и зародилась жизнь. Едва у археологов кончались деньги, руководитель экспедиции Шефер слал телеграмму в Берлин: «Нашли пробы лунного грунта как никогда близки к открытию», — и на его счёт сыпались рейхсмарки. После многолетних тщетных поисков Шефер ушёл в монастырь, став простым ламаистским монахом. Надеялся впасть в нирвану и увидеть путь в волшебную страну Шамбалу. «Общество Туле» вело отдельные раскопки, они искали подземное государство Агартха: круглый остров в океане из сладчайшего нектара, полный порхающих жар-птиц. Финансирование шло не только от Фонда Гиммлера, но и концернов вроде Круппа и Хейнкеля, — Агартха куда важнее, чем какой-то лёд. По легенде, в центре острова изливался «фонтан молодости», чья вода дарует вечную жизнь…
Разумеется, фонтан тоже не нашли. «Туле» лишь делало вид, будто верит в легенды, — как и в «Аненербе», там работали прожжённые циники, знающие, как осваивать бюджет.
…У входа в Поталу застыл броневик «Пантера» с эмблемой местного легиона СС «Будда Шакьямуни». Рядом скучали двое тибетцев в чёрной форме с оранжевыми шевронами на рукавах. Не дожидаясь вопроса, Павел протянул пластиковое удостоверение: без фото, но с номером. Смуглолицый обер-ефрейтор сунул карточку в считывающее устройство. Раздался жалобный, почти истерический писк, компьютер мигнул зелёным.
— Рады видеть, герр штурмбаннфюрер! — вытянулся эсэсовец.
Павел небрежно приложил два пальца к фетровой шляпе, он не любил приветствия в стиле «хайлюшек». Забрал карточку, не глядя сунул в серый бумажник из искусственной кожи. Все гости, въезжавшие в рейхскомиссариат Шамбала, подвергались тщательному обыску: им было запрещено иметь при себе любые изделия из мяса, кожи, костей животных или птиц. Таковы уж местные особенности. В 1937 году экспедиции «Аненербе» разрешили работать на условиях, что они не раздавят ни единого таракана, не прихлопнут ни одного комара. Ничего не поделаешь, тибетцы верят в переселение душ.
— Идите прямо, а потом вверх, и сразу налево. Прикажете вас проводить?
— Нет, спасибо. Все, что мне нужно, я найду сам.
Взобравшись на третий этаж, он протиснулся в узкий коридор: царство крохотных комнатушек с запахом пыли, затхлости и мышиной мочи. Павел улыбнулся — отвык, и дыхание легко не восстанавливается. А ведь в своё время он быстро смирился в Тибете с вечным недостатком кислорода, отвратительно горькой едой и скудостью обстановки. Сидящие в кельях монахи в оранжевых одеяниях вежливо кланялись ему. На стенах висели портреты: слабое пламя свечей из жира яков не позволяло рассмотреть лицо человека со шрамом на щеке, сложившего руки «домиком» в старом тибетском приветствии.
«Океан мудрости», великий далай-лама XV, Нгаванг Таши.
В 1944 году абвер провел в Лхасе блестящую операцию «Новый Будда». Прежний далай-лама, девятилетний мальчик Тенцзин, получил укол цианистого калия, а вместилищем его души был объявлен глава спецназа СС, гауптштурмфюрер Отто Скорцени. Тогда рейх возлагал большие надежды на Тибет — и «Аненербе», и «Туле» определяли эту страну как место рождения нового великого культа. Правители планировали постепенно уничтожать любые изображения фюрера — включая фото, рисунки и статуи. А, скажем, через триста лет, когда память о его внешности полностью сотрётся, объявить вождя голубоглазым гигантом-блондином, рождённым глыбой льда в Шамбале, богом и прародителем арийской расы. Скорцени весьма быстро привык к роли инкарнации Бодхисаттвы Сострадания — даже быстрее, чем этого могли ожидать в Берлине. Он вполне вжился в роль и первым делом запретил раскопки вне Кайласа, поскольку эти действия «угрожают жизни дождевых червей». Следом далай-лама Пятнадцатый объявил духовную родственность свастики и Бесконечного Узла дпалбею — символа тибетского буддизма, означающего Пять видов изначальной Мудрости. Скорцени все чаще уединялся в пещере для медитаций, проводил там месяцы и даже годы. Он настолько увлёкся ламаизмом, что забыл о своём предназначении. Особую популярность снискали лекции бывшего гауптштурмфюрера в университетах Нойе-Йорка — «Как обрести счастье разума и совместить его с национал-социализмом»: студентки впадали в нирвану во время речей харизматичного далай-ламы (по совместительству — рейхскомиссара Шамбалы). Впрочем, всё это далеко в прошлом. Дряхлый Нгаванг Таши (на днях ему исполнилось сто четыре года) уже давно не управлял Тибетом, пребывая в астрале: жизнь в его истощённом теле поддерживалась лишь с помощью горных трав. Духовные и светские полномочия перешли к Оракулу. Человеку, даже более могущественному, чем сам рейхскомиссар.
В его покои Павел сейчас и направлялся.
Оракул определял распорядок дня далай-ламы, предсказывая любые вещи — в том числе и то, что «богу-кайзеру» положено съесть на обед. После болезни Скорцени он взял власть в свои руки — и в прямом, и в переносном смысле. Например, Оракул часто наклонял голову далай-ламы в те моменты, когда тому требовалось кивнуть в знак согласия. «Сложно быть ясновидящим, — думал Павел, улыбаясь на ходу монахам. — Кто-нибудь хоть раз задумался, каково им приходится? Не жизнь, а натуральный ад. Жена вечером приходит с работы, а ты устраиваешь ей скандал, потому что знаешь: ровно через год, семь месяцев и четыре дня, на празднике в честь дня рождения фюрера, она запрётся в туалете и изменит тебе с курьером отдела доставки. Ты всегда в курсе, чем закончится футбольный матч. Тебе не нужно смотреть прогноз погоды. И вот почему он ещё не сошёл с ума?»
Покои регента охраняли уже немцы, особое подразделение СД, тоже в монашеских тогах, но с оружием. Тут удостоверения сотрудника гестапо было недостаточно, Павла пригласили в отдельную комнатку для личного досмотра, затем приказали накинуть тогу. Он порадовался, что не надо сдавать анализ крови. Каждый начальник в Третьей империи боялся покушений, даже в Тибете, где убийство живого существа — страшнейший грех.
Кованые двери покоев Оракула растворились.
Сняв обувь, он прошёл дальше, ступая по циновкам. Оракул сидел к нему спиной — и, казалось, был погружён в медитацию. Он почувствовал — его глаза открылись.
— Я знал, что ты сегодня придёшь… — это был даже не голос, а шелест ветра.
«О, кто бы сомневался? — безмолвно пошутил Павел. — На то ты и предсказатель!»
Он присел на циновку — покорно, по-тибетски, подогнув колени.
— Лансанг, мне нужна твоя помощь… Прости, мысли путаются. Летел из Москау с пересадкой в Дели, а ты знаешь, как я ненавижу самолёты. У меня большие проблемы.
— Неразрешимых проблем не имеется, — мягко ответил Оракул, не оборачиваясь. — Разве не это ты ожидал услышать? Признаться, я поражён. Я ведь всему научил тебя — ещё там, в Ташилумпо. Как понимать, как освободить разум, как чувствовать. И я был уверен, что мне не придётся сомневаться в твоих способностях. Что же изменилось с тех пор?
Павел вздохнул. Каждого ученика «Лебенсборна» учили — он должен быть лучшим. Нельзя допускать любых, самых мелких ошибок. Однажды ему пришлось увидеть, как выпускник «Лебенсборна», не сдав экзамен, вышел и застрелился в туалете университета.
— Я сам не понимаю, — произнёс он, разглядывая мандалу[36] на стене. — Мне сейчас очень важно чувствовать двух людей, но… почему-то не получается. Я не улавливаю волну… Ни электричества, ни ауры — НИЧЕГО. Особенно с женщиной. Я даже не могу понять — существует ли она? Нечто размытое, вроде облака, которое нельзя потрогать рукой, сжать. И… у меня довольно неприятные мысли. Кем она может быть, если я не ощущаю её даже при медитации? Вот с мужчиной иначе… я способен настроиться на его волну, как радио… но когда она рядом, то поглощает всю его энергию.
Оракул пружинисто поднялся с циновки. Повернулся, вразвалочку подошёл к Павлу. Старый лама, всегда умеющий понять, заглянуть в чужую душу — даже если она находится в тысячах километров от Лхасы, в непроходимом лесу на другом континенте. Крохотная комнатушка с трудом вмещала все его знания. В японских фильмах седобородые учителя обожают драться на мечах, да и просто ломают противнику кости голыми руками. Лансангу это было без надобности… он легко сражал врагов силой мысли.
— Это исправимо. Я постараюсь провести тебя через лабиринт разума.
— У меня мало времени, — честно предупредил Павел. — Пожалуйста, прости.
— Время — лишь капля в океане мыслей, — пожал плечами Оракул. — Хорошо, мы возьмём только мужчину, чтобы ты почувствовал его ауру… Так будет и проще, и быстрее… Возможно, женщина недоступна и для меня. Но я был бы благодарен за ответ: зачем ты хочешь их найти? Я знаю тебя… Ты собираешься убить этого мужчину?
Павел покачал головой:
— Нет. Я стараюсь использовать все силы… чтобы оторвать его от неё…
Глава 5Чёрное солнце
Облака спустились над городом так низко, что окутали башни Кремеля — погрузив алые камни в белое, словно в глубину снежных сугробов. Относительно башен однажды классно высказался бригаденфюрер Союза рейхсписателей Курт Воннегут: «Эти каменные столбы пропитались буддизмом. Сначала частые перемены раздражают. Далее — возмущают. Потом к встряскам вырабатывается привычка, воспринимаешь смену власти философски — и это пройдёт». Сперва Кремель венчали двуглавые орлы, позднее засветились рубиновые звёзды, но были сброшены орлами со свастикой в когтях. Да и свастика жила недолго: после Двадцатилетней Войны её в спешке убрали монтажники.