что твой хозяин хотел убежать от великого князя?» Служанка взяла распятие, как полагалось, и ответила: «Клянусь Святым крестом, нет». Тогда все судейские и князья покраснели со стыда и пожалели о моих деньгах. Благодаря свидетельству служанки я выиграл дело. Татарин надеялся оттягать у меня имение, но после ответа служанки он проиграл. А меня оправдали. Однако если бы служанка сказала, что не знает, за этим последовали бы пытки, и я бы пропал.
Татарина посадили в тюрьму. А я поехал в свое имение, забрал мужа служанки и привез его в суд. Его тоже спросили, и он ответил: «Нет». Поскольку был уже вечер, бояре велели привести из тюрьмы татарина и сказали, что он должен рассказать правду. Тогда, увидев в суде тюремщика, он признался, что все это неправда. Он написал на меня навет за то, что я велел его так сильно выпороть. На судебном дворе стояли наготове служивые люди с фонарями, на лошадях и пешие. Если бы татарин подтвердил свое обвинение, они схватили бы меня ночью в моем доме и увели. На следующее утро я снова предстал перед большими людьми в опричном суде. «Вот твой слуга», – сказал мне дьяк. Теперь я имел право забрать его и убить. Я ответил дьяку Осипу Ильину: «Такой слуга мне не нужен».
Но потом мои люди стали просить меня простить его, я так и поступил и снова взял его к себе. Иначе ему пришлось бы оставаться в тюрьме и есть лепешки, потому что бояре не могли выпустить его без моего разрешения. Когда он снова оказался у меня и увидел, что я ни в чем ему не доверяю, снова отрекся от меня и намекнул, что хочет пожаловаться на меня великому князю и сказать, будто бояре оправдали меня, поскольку я дал им денег. При мне постоянно пребывали двое детей боярских[68]: Невежа и его брат Тешата, который и рассказал мне об этом. Тогда я, недолго думая, вышвырнул татарина за дверь. Вскоре после этого он [и еще один] были пойманы на воровстве. Его забили до смерти батогами, а потом сбросили в реку. Товарищу его удалось сбежать из тюрьмы.
Мне снова стали доносить, что служанка много у меня ворует. У меня был слуга, ливонец по имени Андрей, который пришел в Москву с одним поляком. Я поставил его на место служанки. Потом, когда я увидел, что он ведет себя неподобающе, снова заменил его на служанку. Тогда он попытался осуществить коварный план. Украв мою печать, он написал моему управляющему Ладое письмо, где говорилось: «Ладое, дай Андрею шесть самых лучших лошадей. Мне надо быстро доехать в одно место». В письме не было моей подписи, но управляющий не стал читать его внимательно. Поэтому он дал Андрею шесть лошадей и мальчишку-конюха. [Андрей] взял лошадей и отвел их на двор к поляку. Поляк получил лошадей и прогнал Андрея прочь. Узнав об этом, я спросил через Иоганна Таубе, что он думает делать. Увидев, что мы с Иоганном Таубе заодно, он отдал мне столько своих лошадей, что я остался доволен. Этот слуга [Андрей] умер на пустом дворе во время чумы и был съеден собаками.
Когда великий князь с опричниками грабил свою собственную землю, города и деревни, бил и душил и пленников, и врагов, происходило это так. Наготове держали несколько тысяч возниц с лошадьми и санями. По дороге они очень разыгрались…[69] Им велели забирать все сундуки, лари и все добро из Великого Новгорода и свозить в монастырь за городской чертой. Там все сваливали в одну кучу и охраняли, чтобы никто не мог ничего утащить. Все должны были поделить поровну, но этого не случилось. Увидев это, я решил не ехать дальше с великим князем.
Как-то раз, когда великий князь пошел на Псков, несколько купцов из Холмогор попросили у меня помощи. У них было много тюков с соболями, и они опасались, что их отберут. На всех дорогах стояли заставы, поэтому они хотели заключить сделку. «Господин, купи наших соболей», – сказали они. «Дай нам за них сколько захочешь». – «У меня нет при себе денег», – отвечал я. «Дай нам расписку, – сказали они, – мы получим от тебя плату в твоем доме в Москве». Я мог бы взять этих соболей и без денег. Но я не сделал этого, потому что Петр Вислоухий из Пустозерска, который каждый год собирал с самоедов дань соболями, был моим добрым другом, и у меня водились с ним кое-какие дела. Я отверг их предложение, и они поехали в Англию другой дорогой.
Тогда я стал набирать к себе много слуг, особенно из той челяди, что были наги и босы. Я одевал и обувал их, и им это нравилось. Потом я отправился в свой собственный поход. Эти слуги были верны мне. Если они ловили человека из монастыря, какого-то дома или церкви, они любезно спрашивали у него, где лежат деньги, а [когда брали кого-то из] другого места, то спрашивали, где есть хорошие лошади. Если пленный не хотел отвечать добром, они хватали его и пытали, пока он не скажет. Так они добывали для меня деньги и добро.
Однажды мы подъехали к одному месту, где стояла церковь. Мои слуги вошли внутрь и ограбили ее, забрав иконы и всякие иные глупые штуки. Это было неподалеку от поместья одного князя в земщине, где собрались три сотни вооруженных людей. Я один остался сидеть верхом. [И вдруг увидел] шестерых всадников, за которыми гнались три сотни земских. Я не знал, земские они или опричники, и стал звать своих слуг из церкви, чтобы шли к лошадям. Только тогда я правильно понял, что происходит: те шестеро были из опричнины, и за ними гнались три сотни земских людей. Они стали кричать, прося меня о помощи, и я пошел вперед. Как только земские увидели, как много людей выбегает из церкви, они повернули назад к поместью. Я застрелил одного насмерть, бросился на них и очень скоро промчался в ворота [поместья]. Тут сверху принялись кидать камни. Я взял одного из слуг, Тешату, и взбежал вверх по ступеням. В руке я держал топор. Там меня встретила княгиня, которая хотела броситься мне в ноги. Увидев мое злое лицо, она повернулась, чтобы убежать назад в комнаты. Я ударил ее по спине топором, и она упала в дверях. Тогда я перешагнул через нее и прошелся по ее девичьей. Потом поспешил из девичьей на двор, и шестеро опричников упали мне в ноги, говоря: «Спасибо тебе, господин, за то, что спас наши жизни. Мы расскажем про это своему хозяину, а он расскажет великому князю, как благородно ты повел себя против этих земских. Мы своими глазами видели твою сноровку и храбрость».
«Берите все, что сможете, да поторопитесь», – сказал я своим слугам. Потом я скакал всю ночь и подъехал к неукрепленному селению. Там я не причинял никому вреда, только отдыхал. Просидев тихо два дня, я узнал, что в этом месте земские убили пять сотен опричных стрельцов. Вслед за этим я отправился в свое поместье под названием Новое. А добро отослал в Москву.
Я уехал с великим князем с одной лошадью и двумя слугами, а вернулся с 49 [лошадьми] и 22 повозками добра. Великий князь приехал в город Старицу, там он собрал своих всадников, чтобы посмотреть, как они и сколько их осталось при нем. Тогда великий князь сказал мне: «Ты теперь будешь зваться Андрей Володимирович». «Вич» означает у них княжеское и дворянское достоинство[70]. Меня и раньше ставили вровень с князьями и боярами. А этими словами великий князь дал мне понять, что теперь я дворянин. В этой земле иноземец добивается самого высокого места, если понимает, что надо жить сообразно их обычаям.
Великий князь уехал в Александрову слободу и построил там церковь. Я не поехал с ним, но отправился в Москву. Там все князья и бояре, которые сидели на опричном дворе, пребывали в унынии и страхе из-за своей измены.
Великий князь выстроил церкви, но и после этого в стране верховодила чума. Я приехал на опричный двор. Все было тихо. Главные бояре смотрели на меня с робостью и спросили: «Что тебе надобно здесь? Или у тебя тоже все мрут?» – «Нет, слава богу», – ответил я. Они снова спросили, чего мне надо. Потом я понял, что из-за голода эти люди отпустили всех своих слуг, и многих я взял к себе. Я вспомнил слова великого князя: «Ты будешь называться Андрей Володимирович» – и стал вести себя согласно своему положению.
Я завел дело с Гартманом Кругманом из Ашерслебена, что в епископате Хальберштадт. Если бы он не повел себя нечестно и вернулся в Москву, я бы получил место в Соболиной казне. Я мог бы использовать это место себе на пользу и, вернувшись в христианские земли, стал бы вести жизнь благородного человека. «Теперь же, когда это невозможно, – сказал я себе, – тебе надо возвращаться. Выше ты уже не поднимешься».
Но из-за денег мне пришлось еще учить русские законы. Тогда ко мне пришел муж моей служанки Анны. Я доверил им все свое имущество, и он определенно поимел с этого барыш. Так вот, он надумал отстоять то, что украл у меня, и подготовил прошение, обвинив меня в том, что я силой заставил его дать мне заемную расписку. Такое было в обычае, ибо никто не имел права удерживать слугу [против его воли], и такого никто не делал. Слуга давал своему хозяину расписку, иначе его не брали. Иногда расписка означала полную кабалу. Обычная же расписка писалась так: «Я, такой-то, признаю, что получил деньги от такого-то». Интерес составлял один к пяти [20 процентов]. Если кто-то возьмет слугу или служанку, которые не давали расписки, эти слуги могут свободно обокрасть хозяина и сбежать прямо у него на глазах. Если же слуга или служанка дали заемную расписку, никто [другой] не может взять их, и если [хозяин] поднимет на них руку, закон накажет его не слишком строго. Если бы мой слуга сбежал и попытался записаться стрельцом в опричнину, я бы пришел и запретил ему это. Не было такого приказа, чтобы слуг опричных князей и бояр записывать в стрельцы.
Мой слуга взял в залог кафтан у одного стрельца с [опричного] двора, когда тот не смог расплатиться деньгами за выпитое вино. Этот стрелец сбежал, а моего слугу схватили, связали и привели в суд. Слугу спросили, кто его хозяин. Он ответил: «Мой хозяин Андрей Володимирович». Меня немедля вызвали в суд. Стрелецкий сотник сказал: «У него на дворе убили стрельца. Великий князь не хочет терпеть такую потерю. У стрельца при себе было золото и денег шестьдесят рублей. Велите ему отдать мне деньги». В суд принесли кафтан, и решение было скорым: я должен заплатить. Другие стрельцы обрадовались и захотели тут же взять меня и в наказание бить палками по ногам. Но [судейские] бояре сказали: «Не бейте его. Оставьте его, и пусть принесет деньги». Когда я положил деньги на стол, стрелецкий сотник сказал: «Не знал я, что запросил слишком мало. Надо было просить тысячу». Моего слугу тогда освободили и отдали мне. Бояре сказали: «Забирай своего слугу и делай с ним, что хочешь».