пустить в ход, а если дело опять дойдет до оружия — лука или сабли, которой они, впрочем, по их собственным словам, пользуются весьма редко, — то они оставляют плетку и она свободно свисает с руки.
Обыкновенное их оружие — лук, стрелы, топор, копье и палка, наподобие римского цеста, которая по-русски называется кистень, а по-польски — бассалык. Это в две пяди деревянная рукоять, к которой прибит крепкий ремень, а на его конце привязан кусок меди, железа или оленьего рога; ремень также длиной почти в полторы пяди{224}. Саблю употребляют те, кто познатнее и побогаче. Продолговатые кривые кинжалы, висящие, как ножи, вместе с другими кинжалами на правом боку, спрятаны в ножнах до такой степени глубоко, что с трудом можно добраться до верхней части рукояти и схватить ее в случае надобности. Тыльная сторона их значительно толще, чем у хлебного ножа.
«Всадники могут поворачиваться во все стороны и стрелять из лука»:
Русский всадник с запасной лошадью
Гравюра из издания «Известий о делах Московитских», Базель, 1556 г.
Далее, повод узды у них в употреблении длинный, с дырочкой на конце; они привязывают его к одному из пальцев левой руки, чтобы можно было схватить лук и, натянув его, выстрелить, не выпуская повода. Хотя они держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть одновременно, однако ловко и без всякого затруднения умеют пользоваться ими.
Некоторые из более знатных воинов носят панцирь{225} — латы, сделанные искусно, как будто из чешуи, и наручи; весьма у немногих есть шлем, заостренный кверху наподобие пирамиды.
Некоторые носят шелковое платье, подбитое войлоком, для защиты от всяких ударов: оно может задержать обычную стрелу; употребляют они и копья. Лошади их держат голову низко; они весьма неприхотливы и выносливы.
В сражениях московиты никогда не употребляли пехоты и пушек, ибо все, что они делают, нападают ли на врага, преследуют ли его или бегут от него, они совершают внезапно и быстро, и поэтому ни пехота, ни пушки не могут поспеть за ними.
Но когда перекопский царь поставил на Казанское царство, отторгнутое им от Московии, племянника и на обратном пути раскинул лагерь в тринадцати милях от Москвы, нынешний государь Василий на следующий год расположился лагерем около реки Оки и впервые пустил тогда в дело наряду с конницей пехоту и пушки, — может быть, для того, чтобы похвастать своей силой и смыть позор, испытанный им в предыдущем году во время постыднейшего бегства, когда, как говорят, он несколько дней прятался в стогу сена, или, наконец, чтобы отвратить от своих пределов царя, который, как он предполагал, снова нападет на его владения. Во всяком случае, при нас у него было почти полторы тысячи пехотинцев из литовцев и всякого сброда.
Воинские обычаи
При первом столкновении они нападают на врага весьма храбро, но долго не выдерживают, как бы придерживаясь правила: «Бегите или побежим мы».
Города они редко захватывают штурмом и после сильного натиска; у них более в обычае принуждать людей к сдаче продолжительной осадой, голодом или изменой. Хотя Василий, осадив Смоленск, громил его, подведя пушки, которые отчасти привез с собой из Москвы, а отчасти отлил там во время осады, однако он ничего не добился. Отступая, он велел взорвать пушки, а обломки увезти с собой.
Осаждал он ранее и Казань с большим войском и тоже подведя пушки, которые привез туда вниз по реке, но и в тот раз настолько безуспешно, что в то время, пока зажженная и дотла сгоревшая крепость отстраивалась сызнова, воины Василия не осмелились даже взобраться на голый холм и захватить его.
Теперь у государя есть пушечные литейщики{226}, немцы и итальянцы, которые, кроме пищалей и пушек, льют также железные ядра, какими пользуются и наши государи, но московиты не умеют и не могут пользоваться этими ядрами в бою, так как у них все основано на быстроте.
Я не говорю уже о том, что московиты, по-видимому, не делают различия между разными пушками, или, говоря вернее, между их назначением. Они не знают, когда надо пускать в дело большие орудия, которыми разрушаются стены, или меньшие, которые разрушают вражеский строй и останавливают его натиск. Это случалось часто и в другое время, а особенно тогда, когда, по слухам, татары вот-вот собирались осадить Москву. Тогда наместник приказал под смех немецкого пушкаря спешно поставить под воротами крепости очень большую пушку, хотя ее едва ли можно было бы подкатить туда и в трехдневный срок и к тому же она первым же выстрелом разрушила бы и свод, и стены ворот. Это была старая штуковина вроде мортиры, много лет простоявшая без дела. В нее влезал целый небольшой мешок пороху, а в жерле мог, выпрямившись, сидеть человек, так она была велика и даже еще больше.
Великое несходство и разнообразие существуют между людьми как в других делах, так и в способах боя. Например, московит, как только пускается в бегство, не помышляет уже ни о каком ином спасении, кроме как бегством; настигнутый и пойманный врагом, он и не защищается, и не просит пощады.
Татарин же, сброшенный с лошади, лишившись всякого оружия, даже тяжело раненный, как правило, отбивается руками, ногами, зубами, вообще пока и как может до последнего вздоха.
Турок, видя, что лишился всякой помощи и надежды на спасение, покорно просит пощады, бросив оружие и протягивая победителю сложенные вместе руки, чтобы тот связал их; сдачей в плен он надеется спасти себе жизнь.
Разбивая стан, они выбирают место попросторнее, где более знатные устанавливают палатки, прочие же втыкают в землю прутья в виде дуги и покрывают их епанчами, как называются у них плащи, чтобы прятать туда седла, луки и остальное в этом роде и чтобы самим защититься от дождя. Лошадей они выгоняют пастись, из-за чего их палатки бывают расставлены одна от другой очень далеко; они не укрепляют их ни повозками, ни рвом, ни другой какой преградой, разве что от природы это место окажется укреплено лесом, реками или болотами.
Пожалуй, кое-кому покажется удивительным, что они содержат себя и своих людей на столь скудное жалованье и притом, как я сказал выше, столь долгое время. Поэтому я вкратце расскажу об их бережливости и воздержанности. Тот, у кого есть шесть лошадей, а иногда и больше, пользуется в качестве подъемной или вьючной только одной из них, на которой везет необходимое для жизни. Это прежде всего толченое просо в мешке длиной в две-три пяди, потом восемь-десять фунтов соленой свинины; есть у него в мешке и соль, притом, если он богат, смешанная с перцем{227}. Кроме того, каждый носит с собой сзади на поясе топор, огниво, котелки или медный чан, и если он случайно попадет туда, где не найдется ни плодов, ни чесноку, ни луку, ни дичи, то разводит огонь, наполняет чан водой, бросает в него полную ложку проса, добавляет соли и варит; довольствуясь такой пищей, живут и господин, и рабы. Впрочем, если господин слишком уж проголодается, то истребляет все это сам, так что рабы имеют, таким образом, иногда отличный случай попоститься целых два или три дня. Если же господин пожелает роскошного пира, то он прибавляет маленький кусочек свинины. Я говорю это не о знати, а о людях среднего достатка. Вожди войска и другие военные начальники время от времени приглашают к себе других, что победнее, и, хорошо пообедав, эти последние воздерживаются потом от пищи иногда два-три дня.
«Татарский воин отбивается до последнего вздоха»:
Знатный татарский воин со слугой
Гравюра из издания «Известий о делах Московитских», Франкфурт-на-Майне, 1576 г.
Если же у них есть плоды, чеснок или лук, то они легко обходятся без всего остального. Готовясь вступить в сражение, они возлагают более надежды на численность, на то, сколь большим войском они нападут на врага, а не на силу воинов и на возможно лучшее построение войска; они удачнее сражаются в дальнем бою на расстоянии полета стрелы, чем в ближнем, а потому стараются обойти врага и напасть на него с тыла.
У них множество трубачей; если они по отеческому обычаю принимаются все вместе дуть в свои трубы и загудят, то звучит это несколько странно и непривычно для нас. Есть у них и другой род музыкального инструмента, который на их языке называется зурной. Когда они прибегают к ней, то играют приблизительно с час без всякой передышки или втягивания воздуха. Обыкновенно они сначала наполняют воздухом щеки, а затем, как говорят, научившись одновременно втягивать воздух носом, издают трубой непрерывный звук.
Одежда и обряды
«Одежда застегивается серебряными или позолоченными пуговицами, к которым добавляется жемчуг»:
Герберштейн в русском парадном наряде
Гравюра А. Хиршфогеля, 1547 г.
Одежда их и телесное убранство у всех одинаковы; кафтаны они носят длинные, без складок, с очень узкими рукавами, почти на венгерский лад; при этом христиане носят узелки, которыми застегивается грудь, на правой стороне, а татары, одежда которых очень похожа, — на левой. Сапоги они носят красные и очень короткие, так что они не доходят до колен, а подошвы у них подбиты железными гвоздиками на носке и на пятке; подошва чуть выступает вверх и тоже подбита, чем они пользуются вместо шпор.
Рубашки почти у всех разукрашены у шеи по высокому вороту разными цветами; застегивают их либо ожерельем, либо серебряными или медными позолоченными пуговицами, к которым для украшения добавляют и жемчуг.
Они подпоясываются отнюдь не по животу, а по бедрам и даже опускают пояс до паха, чтобы живот выдавался больше. Тогда мне это казалось нелепым. Теперь этот обычай переняли итальянцы, испанцы и даже немцы, которые и без того известны своей тучностью.
Юноши, равно как и подростки, сходятся обычно по праздничным дням в городе на всем известном просторном месте, так что видеть и слышать их там может множество народу. Они созываются свистом, который служит условным знаком. Услышав свист, они немедленно сбегаются и вступают в рукопашный бой; начинается он на кулаках, но вскоре они бьют без разбору и с великой яростью и ногами по лицу, шее, груди, животу и паху, и вообще всевозможными способами одни поражают других, добиваясь победы, так что зачастую их уносят оттуда бездыханными. Всякий, кто побьет больше народу, дольше других остается на месте сражения и храбрее выносит удары, получает в сравнении с прочими особую похвалу и считается славным победителем. Этот род состязаний установлен для того, чтобы юноши привыкали переносить побои и терпеть какие угодно удары.
Они строго применяют меры правосудия против разбойников. Поймав их, они первым делом разбивают им пятки, потом оставляют их на два-три дня в покое, чтобы пятки распухли, а затем разбитые и распухшие пятки велят терзать снова. Чтобы заставить преступников сознаться в грабеже и указать сообщников злодеяний, они не применяют никакого иного рода пыток. Если призванный к допросу окажется достойным казни, то его вешают. Другие казни применяются ими к преступникам редко, разве что они совершили что-нибудь слишком ужасное. Я видел повешенных, у которых ступни отвалились или были отъедены волками, видел также, как волки терзали трупы — так низко их вешают.
Воровство редко карается смертью, даже за убийство казнят редко, если только оно не совершено с целью разбоя. Если же кто поймает вора с поличным и убьет его, то остается безнаказанным, но только при том условии, что он доставит убитого к начальству и изложит дело, как оно было. Даже скотоложцы и те не подвергаются смертной казни.
Немногие из начальников имеют власть приговаривать к смертной казни. Из подданных никто не смеет пытать кого-либо. Большинство злодеев отвозится в Москву или другие главные города. Карают же виновных по большей части в зимнее время, ибо в летнее этому мешают дела военные.
СЛЕДУЮТ УСТАНОВЛЕНИЯ{228}, СДЕЛАННЫЕ ВЕЛИКИМ КНЯЗЕМ ИОАННОМ ВАСИЛЬЕВИЧЕМ В 7006 ГОДУ ОТ СОТВОРЕНИЯ МИРА
Если виновный будет осужден на один рубль, то пусть заплатит судье два алтына, а нотариусу восемь денег. Если же стороны примирятся прежде, чем придут на место поединка, то пусть заплатят судье и писарю так же, как если бы суд был произведен. Если же явятся на место поединка, назначить которое входит только в компетенцию окольника и недельщика, и там вдруг примирятся, то пусть платят судье, как указано выше, окольнику — пятьдесят денег, недельщику также пятьдесят денег и два алтына, писарю — четыре алтына и одну деньгу. Если же они выйдут на поединок и один будет побежден, то виновный платит судье, сколько с него потребуют, окольнику — полтину и доспех побежденного, писарю — пятьдесят денег, недельщику — полтину и четыре алтына. Если же поединок происходит из-за поджога, убийства друга, грабежа или кражи, то, если обвинитель победит, пусть получит с виновного то, что просил, окольнику же должно дать полтину и доспех побежденного, писарю — пятьдесят денег, недельщику — полтину, вязчему (а вязчий — это тот, кто сводит обе стороны на предписанных условиях на поединок) — четыре алтына; и все, что останется у побежденного, должно быть продано и отдано судьям{229}; телесному же наказанию его нужно подвергнуть согласно характеру преступления.
Убийцы своих господ, предавшие крепость, святотатцы, похищающие людей с целью продать их в рабство, равно как и те, кто тайно относит имущество в чужой дом и говорит, что оно у них украдено, так называемые подметчики, кроме того, поджигатели и заведомые злодеи подлежат смертной казни.
Того, кто впервые уличен в краже, если только его обвиняют не в святотатстве или в похищении людей с целью продать их в рабство, следует карать не смертью, а всенародным наказанием, то есть его надлежит бить палками, и судья должен взыскать с него денежную пеню.
Если же он вторично будет уличен в воровстве и у него не окажется, чем заплатить обвинителю и судье, то он должен быть наказан смертью.
Если, впрочем, у пойманного вора не будет, чем уплатить обвинителю, то его надлежит бить палками и выдать обвинителю.
Если кто-либо будет обвинен в воровстве, а какой-нибудь честный человек клятвенно подтвердит, что он и раньше бывал уличен в воровстве либо в сговоре с кем бы то ни было относительно свершившегося воровства, то такого человека следует казнить смертью без суда; с имуществом же его поступить, как выше.
Если какой-либо человек низкого звания или предосудительной жизни будет заподозрен в воровстве, то его надлежит призвать к допросу. Если же его не удастся уличить в воровстве, то, по представлении им поручителей, следует отпустить его до дальнейшего разбирательства.
За написание постановления или произнесение приговора при иске в один рубль судье следует заплатить две деньги, секретарю, у которого печать, — один алтын, писарю — три деньги.
Те начальники, которые не имеют власти выносить решение или приговор после расследования, должны осудить одну из сторон на несколько рублей, а затем послать решение действительным судьям. Если же те найдут это решение правильным и согласным со справедливостью, то с каждого рубля следует заплатить судье по одному алтыну, а секретарю — четыре деньги.
Всякий, кто пожелает обвинить другого в воровстве, грабеже или убийстве, отправляется в Москву и просит позвать такого-то на суд. Ему дается недельщик, который назначает срок обвиняемому и привозит его в Москву. Далее, представленный на суд обвиняемый по большей части отрицает возводимое на него обвинение. Если истец приводит свидетелей, то спрашивают обе стороны, согласны ли они положиться на их слова. На это обыкновенно отвечают: «Пусть свидетели будут выслушаны по справедливости и обычаю». Если они свидетельствуют против обвиняемого, то обвиняемый не медлит воспротивиться и возразить против свидетельства и самих свидетелей, говоря: «Требую назначить мне присягу, вручаю себя правосудию Божию и требую поля и поединка». И им по отечественному обычаю назначается поединок.