Московия — страница 22 из 58

Оба могут выставить вместо себя на поединок какое угодно другое лицо, так же как оба могут запастись каким угодно оружием, кроме пищали и лука. Обыкновенно на них бывают продолговатые латы, иногда двойные, кольчуга, наручи, шлем, копье, топор и какое-то железо в руке, наподобие кинжала, но заостренное с обоих концов; держа его в руке, они орудуют им так ловко, что при любом столкновении оно не мешает и не выпадает из рук. Но по большей части его употребляют в пешем бою.

Бой начинают прежде всего копьем, а потом пускают в ход другое оружие. Много лет в поединках с иноземцами: немцами, поляками, литовцами — московиты чаще всего терпели поражения. А совсем недавно один юный литовец примерно шестнадцати лет от роду вступил в бой с неким московитом, который вышел победителем более чем в двадцати поединках, и убил его. Государь пришел от этого в негодование и велел тотчас позвать к себе победителя, чтобы взглянуть на него. При виде его он плюнул на землю и приказал, чтобы впредь ни одному иноземцу не определяли поединка с его подданными. Множеством разнообразного оружия московиты скорее обременяют себя, чем вооружаются, иноземцы же вступают в бой, полагаясь более на ловкость, чем на оружие. Они прежде всего остерегаются вступать в рукопашный бой, зная, что московиты очень сильны руками и вообще телесно, и обычно побеждают их, утомив под конец только своим искусством и ловкостью.

Юному литовцу заранее в определенных местах припрятали камни{230}; поначалу он делал вид, что отступает перед батыром — так они называют славных мужей, сам же двигался к камням, подхватывая которые один за другим и швыряя в московита, он и победил.

У каждой из сторон есть много друзей и сторонников, зрителей на поле боя, но у них нет никакого оружия, кроме кольев, которые иногда и пускаются в ход. Ибо если окажется, что одному из бьющихся нанесена какая-нибудь обида, то защитить его сбегаются его сторонники, а затем и сторонники его противника, и таким образом между обеими сторонами, к удовольствию зрителей, завязывается бой: они таскают друг друга за волосы, бьются кулаками, палками и обожженными кольями.

Свидетельство одного знатного мужа имеет больше силы, чем свидетельство многих людей низкого звания. Поверенные допускаются крайне редко, каждый сам излагает свое дело. Хотя государь очень строг, тем не менее всякое правосудие продажно, причем почти открыто. Я слышал, как некий советник, начальствовавший над судами, был уличен в том, что он в одном деле взял дары и с той, и с другой стороны и решил в пользу того, кто дал больше. Этого поступка он не отрицал и перед государем, объяснив, что тот, в чью пользу он решил, человек богатый, с высоким положением, а потому более достоин доверия, чем другой, бедный и презренный. В конце концов государь хотя и отменил приговор, но только посмеялся и отпустил советника, не наказав его. Возможно, причиной столь сильного корыстолюбия и бесчестности является сама бедность, и государь, зная, что его подданные угнетены ею, закрывает глаза на их проступки и бесчестье как на не подлежащие наказанию. У бедняков нет доступа к государю, а только к его советникам, да и то с большим трудом.

Окольник представляет собой претора или судью, назначенного государем; кроме того, этим именем называется главный советник, всегда пребывающий при государе. Недельщик — общая должность для тех, кто вызывает людей в суд, ловит злодеев и отводит их в тюрьмы; недельщики тоже принадлежат к числу знати, то есть бояр.

Крестьяне и господа

Крестьяне шесть дней в неделю работают на своего господина{231}, а седьмой день предоставляется им для собственного хозяйства. У них есть несколько собственных, назначенных им господами, полей и лугов, которыми они и живут; все остальное принадлежит господам. Кроме того, положение их весьма плачевно еще и потому, что их имущество предоставлено хищению знатных лиц и воинов, которые в знак презрения называют их «крестьянами» или «черными людишками». Поэтому в каждом доме их по двое: один работает на себя, другой — на господина.

Как бы ни был беден боярин, то есть знатный человек, он все же считает для себя позором и бесчестьем работать собственными руками. Но он не считал позором поднимать с земли{232} и поедать корки и шелуху плодов, в особенности яблок, груш и дынь, чеснока и лука, брошенные нами или нашими слугами. Насколько они воздержанны в пище, настолько же неумеренно предаются пьянству повсюду, где только представится случай. Почти все они не скоро поддаются гневу и горды в бедности, тяжелым спутником которой является рабство. Одежду они носят длинную, шапки белые, заостренные, из войлока, из которого, как мы знаем, изготовляют себе верхнюю одежду варвары, и когда они выходят из мастерской — жесткие. Сени домов достаточно просторны и высоки, а двери жилищ низки, так что всякий входящий в своей высокой шапке должен согнуться и наклониться. Зато пороги высоки, поэтому приходится задирать ноги в узком длинном платье. Я было объяснил им{233}, что этот обычай происходит оттого, чтобы они не отвыкали все время кланяться и сидеть на лошади с поджатыми ногами. Но, как оказалось, это имеет целью всего лишь сохранить тепло в комнатах.

Поденщикам, которые живут трудом и нанимаются на работу, они платят в день по полторы деньги, то есть по пять с половиной венских пфеннигов, ремесленник получает две, но они не будут работать усердно, если их хорошенько не побить. Я слышал однажды, как слуги жаловались, что господа не побили их как следует. Они считают, что не нравятся своим господам и что те гневаются на них, если не бьют.

О ПОСЕЩЕНИИ ЧУЖОГО ДОМА

В каждом жилом доме на почетном месте у них находятся образа святых, нарисованные или литые. Когда один из них приходит к другому, то, войдя в дом, он тотчас обнажает голову и оглядывается кругом, ища, где образ. Увидев его, он трижды осеняет себя крестным знамением и, наклоняя голову, говорит: «Господи, помилуй». Затем он приветствует хозяина такими словами: «Дай Бог здоровья». Потом они протягивают друг другу руки, целуются и кланяются, причем один все время смотрит на другого, чтобы видеть, кто из них ниже поклонился и согнулся, ибо никто не хочет уступить другому в вежливости, и так они склоняют голову по очереди три или четыре раза, как бы состязаясь друг с другом в проявлении взаимного почтения. После этого они садятся, а по окончании своего дела гость выходит прямо на середину комнаты и, обратив лицо к образу, снова трижды осеняет себя крестным знамением и повторяет, наклоняя голову, прежние слова. Наконец, обменявшись с хозяином приветствиями в прежних выражениях, гость уходит. Если это человек, имеющий определенную власть, то хозяин провожает его до лестницы; если же это человек еще более знатный, то и еще дальше, принимая в расчет и учитывая достоинство каждого.

Они соблюдают странные обряды. Именно, ни одному лицу более молодому или более низкого звания нельзя въезжать в ворота дома какого-нибудь более пожилого или более знатного лица, но надо спешиться.

Для людей бедных и незнакомых труден доступ даже к низшей знати, которые, несмотря на такое имя{234}, показываются в народ очень редко, чтобы сохранить тем больше значительности и уважения к себе. Также ни один знатный человек из тех, кто побогаче, не пойдет пешком даже до четвертого или пятого дома, если за ним не следует лошадь. Однако в зимнее время, когда они не могут безопасно ездить по льду{235} на неподкованных лошадях, или если отправляются ко двору государя или в храм Божий, то обычно оставляют лошадей дома. За ними повсюду носят их плащ и посох, а когда они идут пешком, то несут в руках некие трости, что, впрочем, прилично не всякому, а только более молодым либо невысокого звания.

Господа, находясь дома, обыкновенно сидят, и редко, или никогда, не занимаются чем-нибудь, прохаживаясь. Они сильно удивлялись, когда видели, как мы расхаживаем в наших гостиницах и на прогулке часто занимаемся делами.

О ямской езде

Государь имеет ездовых во всех частях своей державы, в разных местах и с надлежащим количеством лошадей, так чтобы, когда куда-нибудь посылается царский гонец, у него без промедления наготове была лошадь. При этом гонцу предоставляется право выбрать лошадь, какую пожелает. Когда во время своего первого посольства я спешно ехал из Великого Новгорода в Москву, то почтовый служитель, который на их языке называется ямщиком, доставлял мне ранним утром когда тридцать, а когда и сорок или пятьдесят лошадей, хотя мне было нужно не более двенадцати. Поэтому каждый из нас выбирал такого коня{236}, который казался ему подходящим. Потом, когда эти лошади уставали и мы подъезжали к другой гостинице, которые у них называются ямами, то немедленно меняли лошадей, оставляя прежние седло и уздечку. Каждый едущий по приказу государя может ехать сколь угодно быстро, а если лошадь падет и не сможет выдержать, то можно совершенно безнаказанно взять другую лошадь из первого попавшегося дома или у всякого случайного встречного, за исключением только гонца государева. А лошадь, выбившуюся из сил и оставленную на дороге, как правило, отыскивает ямщик. Он же обычно и возвращает хозяину лошадь, которая была у него взята, причем платит ему из расчета стоимости пути; по большей части за двадцать-двадцать пять верст — обычное расстояние между ямами отсчитывают по шести денег.

На таких почтовых лошадях мой слуга проехал за семьдесят два часа из Новгорода, где остались мои лошади, в Москву, которые расположены друг от друга на расстоянии шестисот верст, то есть ста двадцати немецких миль. И это тем более удивительно, что лошади их очень малы и уход за ними гораздо более небрежен, чем у нас, а труды они выносят весьма тяжелые. Как только прибываешь на почтовую станцию, специально приставленные для того слуги снимают с коня седло и уздечку и выгоняют его на луг или на снег в зависимости от времени года. Потом они свистят, после чего л