Я не имею также из инструкции достаточной ясности в следующем: если король польский предложит либо примет условия, которые выдвинули как приемлемые московиты, либо московиты примут предложения поляков, следует ли нам тем не менее вести речь о том, что Цесарсжое величество и Ваша светлость желают быть включены в такое союзничество, а именно в качестве гаранта мира, и поддерживать того или другого по мере сил, или же, если они легко согласятся на мир, нам следует вообще молчать о таком союзничестве.
Что же до того, что мы должны поставить в известность Вашу светлость о результатах и там ожидать ответа, то это — самое тяжкое и наитягчайшее — пребывать столь долго в этой тюрьме; не изменит ли, ради Бога, Ваша светлость это намерение, ибо не вернусь и через два года, и не прикажет ли дать более ясные обо всем инструкции. Цесарь Максимилиан давал мне одну латинскую, а другую немецкую инструкции для вящей моей осведомленности.
Далее, Светлейший государь, поскольку ранее Ваша светлость не посылала своих послов к московиту, мне кажется необходимым начать с какого-нибудь введения и показать, каким образом и как Ваша светлость напала на мысль послать к нему послов; например, что цесарь Максимилиан, дед ваш, был с ним в такой дружбе, а у Вашей светлости с братом вашим цесарем во всем согласие, в особенности же в том, что касается христианского сообщества, или в этом роде. Поэтому, хотя в публичном представлении послов, которое вообще не содержит ничего, кроме общих слов, должно говориться не от имени Цесарского величества и вашего вместе, а по отдельности, однако вы стремитесь к одной цели и при переговорах можно излагать все, согласно инструкции, в одной речи под двумя именами.
И так как прежде московит всегда изъявлял гордость, говоря, что, если король польский хочет с ним мира, пусть пошлет своих послов к нему туда, как повелось с древних времен, и он пожелает такого мира, какой ему будет угоден, то не сомневаюсь, что и теперь он скажет то же. Может быть, нам просить короля послать своих послов с нами, ибо, например, моему королю было бы почетнее прислушаться к увещеваниям Цесарского величества и Вашей светлости, нежели посылать послов потом, вроде как бы по принуждению, когда мы снова пришлем к нему своих гонцов.
Если король не пожелает послать своих послов в Московию ни тем, ни другим способом, а только к границе, чего при Максимилиане я никоим образом не мог добиться от московита, а у короля польского уже есть пятилетний мир с турками, и поэтому, боюсь, что не пошлет, и все старания наши будут напрасны, то что Ваша светлость прикажет делать тогда? В нашей инструкции ничего не говорится также, как и каким образом Цесарское величество вели переговоры об этом раньше и какой его Цесарское величество дает теперь ответ московиту; об их посольстве мы нашли в инструкции только одну статью, так что нам ничего не известно о прежних переговорах. Московиты же длинной чередой всегда объясняют и перечисляют, что то-де так-то и так-то свершено тем-то послом, а это-де — этим, а мы, ничего не зная об этом, даже не будем иметь, что отвечать, что также будет нам не к лицу.
Посему пусть Ваша светлость соблаговолит прислать нам то, о чем шла речь ранее; ведь даже копии ответов Цесарского величества, которые есть под замком у господина графа, от нас тщательно скрываются.
Ваша светлость в своих верительных грамотах вменяют московиту титул императора всея Руссии, чего никогда не изволил делать цесарь Максимилиан, да и сейчас, мне кажется, не стоит этого делать, а писать ему как государю Руссии и великому князю владимирскому, московскому и прочая. Наконец, Ваша светлость говорит «нашему старшему», что мне крайне не нравится, ибо великий князь так возгордится и вознесется, что впредь будет тем меньше считаться и брать в расчет Вашу светлость. Если, таким образом, Ваша светлость пришлет новые верительные грамоты или прикажет еще что-нибудь, то все исполню.
Магистр ливонский, который был под магистром прусским, граничит с литовцем и московитом, имея многочисленную тяжеловооруженную конницу. Он станет искать как ему теперь быть. Возможно, он соединится с кем-либо из них, то есть Литвой или Россией, и сделает эту сторону более неуступчивой. Я не могу не сказать об этом, чтобы по долгу верноподданного предупредить о том Вашу светлость.
Сим нижайше препоручаю себя Вашей светлости. Из Буды, 3-го числа по Рождестве Христовом, в лето 1525-е.
Письмо императора Карла I эрцгерцогу Фердинанду по поводу посольства в Руссию
«Карл, избранный император римский, а также король Германии, Испаний и проч»:
Карл V, император Священной Римской империи, 1548 г.
С картины Тициана 1548 г.
Карл, Божией милостью избранный император римский, присно Август, а также король Германии, Испаний, обеих Сицилий, Иерусалима и прочая — Светлейшему государю господину Фердинанду, инфанту Испании, эрцгерцогу Австрии и прочая, брату нашему дражайшему желаем здравия и непрерывного умножения братской любви.
Светлейший государь, дражайший брат, поручения, данные Вашей светлостью нашим общим послам к государю русскому, так как нет более ничего, что в этом деле можно было бы еще пожелать, мы совершенно одобряем и подтверждаем. Нам также не меньше по нраву и сами послы, как высокородные, так и украшенные собственными добродетелями и выдающимися душевными качествами, имеющие чрезвычайный опыт в делах такого рода, и то, что один из них был облечен честью такого же посольства при прежнем цесаре Максимилиане, господине и деде нашем, блаженной памяти, и будет исполнителем всего того, чего мы добиваемся этим русским союзом и предприятием, и заложит самые основы его; не говоря уже о том, что никто не может превзойти его, Герберштейна, в этом, даже сравниться с ним никто не может, из чего следует, что мы не сомневаемся в успехе всего, что Ваша светлость так глубоко, с таким знанием и точностью обдумала и взвесила.
Итак, возвращаем ему наши на сей случай полномочия, составленные соответственно его соображениям; в них мы не изменили ничего, кроме единственного пункта, который, будучи прибавлен к инструкции, перемещает сюда всю суть и весь смысл посольства; мы предпочли его изъять, полагая его не особенно необходимым, иначе этим мы могли бы дать договаривающимся сторонам возможность проникнуть в тайны нашей души и наших замыслов, которые следует внести в инструкцию значительно более размыто и предоставить в большей степени переговоры о них верности и находчивости послов в зависимости от положения дел и вещей и его изменений.
Прочее же, о чем желала знать Ваша светлость: надо ли начинать дело и переговоры обо всем с польским королем или московским князем либо одним из них только по заключении мира между ними или даже если он будет отвергнут и безнадежен — то желаем полностью препоручить и предоставить это глубокой мудрости и благоусмотрению Вашей светлости, дабы она могла все свободно взвесить, распорядиться, действовать и исполнить, как то представится наиболее благоприятным и разумным для нас обоих и для наших здесь всех дел в рассуждении самого дела, времени и места. А нам это будет в равной степени по нраву и желательно, как и Вашей светлости. Здравия и всевозможных успехов Вашей светлости.
Дано в городе нашем Толедо, в 10 день января, в лето Господне 1526-е, а цесарства нашего римского — 7-е.
Донесение барона Герберштейна и графа Нугарола эрцгерцогу Фердинанду о переговорах в Венгрии
Светлейший и могущественнейший государь и проч., нижайше препоручаем себя и проч.
Мы нашли, что необходимо сообщить Вашей светлости по порядку все, что до сих пор сделано нами по поручению Цесарского величества и Вашей светлости. Отправившись сюда 22 декабря, мы прибыли в Буду накануне Рождества Господня. Но так как следующий день был праздничным, мы не хотели искать аудиенции у Светлейшего короля венгерского, а на следующий день мы были у Светлейшей королевы, сестры Вашей светлости, которую приветствовали от вашего имени, и сообщили ей о деле, которое нам предстоит обсудить с названным Светлейшим королем, и одновременно просили, чтобы он отпустил нас как можно скорее.
На следующий день Светлейший король прислал своего советника Турсона, чтобы он проводил нас на аудиенцию к королю, явившись на которую, мы, после обычных приветствий, объявили все, что поручили нам Ваша светлость, что оказалось весьма по нраву Королевскому величеству, в особенности потому, что Цесарское величество и Ваша светлость делают это к вящему благу его самого. Они ответили, что король пошлет к нам советников, чтобы мы обсудили с ними это дело. Затем к нам явились трое из его советников: почтеннейшие епископы эгерский и веспремский и гофмейстер Корлацкий; и поскольку они подозревали, что Цесарское величество и Ваша светлость отправили нас в Московию не только ради этого мира, но чтобы под этим предлогом обсудить что-либо более секретное, — ведь к тому же они слыхали, что князь московитов просил у цесаря королевской короны, — то поэтому они спросили, идет ли речь о мире либо о перемирии. Наконец, просили сообщить им, о чем говорили с цесарем те московские послы.
Но так как нам это неизвестно, как о том мы уже писали Вашей светлости, то мы представили дело так, будто московит присылал своих послов к цесарю не по какой иной причине, кроме чтобы сообщить Его величеству, что раз Его величество желают такого мира, то он, московский великий князь, готов уступить Его величеству, однако на условиях почетных и какие покажутся ему подходящими. В конце концов, рассеяв все их сомнения, мы некоторое время беседовали с ними об упомянутых условиях мирного договора, а также и об общем согласии, если этот мир будет заключен; после эт