Смутное время охватывает очень короткий период, от 10 до 25 лет. По сравнению с предшествующей историей Московии, насчитывающей до 500 лет, — почти мгновение. Но по количеству и значимости событий эта четверть века стоит многих столетий. Времена Смуты стали решающими для дальнейшей истории, а само слово (его ввел дипломат Г. Котошихин, живший в XVII в.) стало нарицательным: впоследствии о всех гражданских войнах в России говорят как о «смутах». В то же время эпоха Смуты — самая трудная для понимания в истории допетровской Руси. События эти имели общеевропейское значение, но были глубоко связаны с судьбами отдельных личностей и семей, поэтому ученым-историкам приходится прибегать к подробному и дотошному изложению всего произошедшего в те далекие времена. Изучая время Смуты и разброда, невозможно что-либо понять, не вникая в мысли и дела людей, в мелочи конкретных дел и событий чуть не каждого дня. Войны, битвы и перевороты следуют один за другим, многочисленные персонажи выступают на сцену неоднократно и каждый раз в новом обличий — от их мелькания, от всей этой пестроты и «смуты» начинает рябить в глазах и звенеть в ушах. Кроме того, события времен Смуты имеют несколько центров, идут одновременно, на нескольких «площадках». Поэтому приходится все время забегать вперед, возвращаться назад и перескакивать с одного на другое. Самостоятельно разобраться в такой путанице нелегко, но наше изложение событий поможет читателю перемещаться в историческом времени и пространстве Смуты.
Откуда мы знаем о Смуте?
В XVI в. еще создавали большие летописные своды, но ведение постоянной летописи постепенно сходило на нет. Ей на смену пришли новые источники, в эпоху Смуты особенно многочисленные. Побывавшие в России иностранцы (правители, как Марина Мнишек и Сигизмунд III; послы, купцы, офицеры) вели дневники, писали письма, публиковали воспоминания. Русские писатели и мыслители по ходу событий создавали необычные пропагандистские и полемические сочинения, а позже пытались осмыслить итоги Смуты. Все эти сочинения обычно показывают историю недостоверно и пристрастно, но зато ярко и живо — следуя им, легко составить рассказ, изобилующий страшными и трогательными сценами, захватывающими приключениями и романтическими подробностями. Однако в него попадет много ошибок, преувеличений, а подчас и прямого вранья.
Фундамент исторического знания составляют не личные документы и художественные сочинения, а «скучные» и сухие документы («акты»). Внешнюю политику иллюстрируют договора и переписка между правителями, отчеты о посольствах. Положение в стране — переписка официальных лиц и выборных людей, описи земель и жителей (переписные книги). Военные действия и службу дворян — росписные книги Разрядного, то есть военного, приказа, в которые заносили сведения о выходе на службу, о размерах оклада земли, об участии в походах и многое другое. Жизнь двора, взаимоотношения придворных — росписи (так назывались особые документы, в которых фиксировали ход церемонии и конкретные задачи и права каждого участника, то есть кто с кем идет в процессии, кто что несет, кто что будет подавать и держать, чем помогать и т. п.) описания приемов, царских свадеб и пиров, выездов государей на богомолье, местнические дела. Социальную и экономическую жизнь освещают юридические документы (акты купли-продажи, прошения (челобитные), грамоты на пожалование земель) и бумаги разных приказов.
Основанный на документах исторический рассказ всегда более достоверен. А что касается драматизма — так в событиях Смуты его все равно больше, чем может выдержать написанная со вкусом книга.
Россия в конце XVI в.
Истоки Смуты лежат в тех изменениях, которые претерпела Россия в эпоху Ивана Грозного, в середине XVI в., а отчасти и ранее.
В XVI в. русское правительство добилось успехов в объединении страны, в подчинении ее единой центральной власти. Но этот процесс не был еще завершен и в границах Московского государства сохранялась большая разница между районами, из которых оно состояло. Центр страны, Замосковье, с северо-запада прикрывали земли (пятины) Новгорода Великого, а еще дальше на север Поморье. В середине XVI в. с востока и юго-востока добавились Низовые земли, или Низ, рубеж которых обозначала крепость Нижнего Новгорода — бывшие ханства Казанское и Астраханское на Волге. К югу простиралась зона совершенно незаселенных, богатых черноземом степей, Дикое поле, или просто Поле. Мало освоенным, но богатейшим новым районом были земли за Камнем, то есть на Урале и в Сибири.
Связи этих земель друг с другом были противоречивыми и даже конфликтными. Первые три были основными районами, которые составили Московское царство. В Замосковье и Новгороде наиболее полно сложилась система «службы с земли»: здесь крестьянские земли были розданы помещикам, и крестьяне попали в зависимость от них. Здесь же свирепствовала опричнина, после которой они пришли в запустение. Прежнее благоденствие Новгорода было подорвано подчинением Москве, но еще худшие последствия имела утрата свободы торговли на Балтике: союз Ганзейских городов распался, и Ливония, после Ливонской войны смененная Швецией, оттеснила Россию прочь от моря. Окончательно поставил крест на Новгороде Великом расцвет Поморья: в середине XVI в. Англия открыла путь в Россию вокруг Скандинавии и стала торговать через порты Мурмана и устья Северной Двины. Это вызвало мощный подъем экономики и в северных городах (Вологда) и в Поволжье (Ярославль, Кострома). Кроме того, в XVI в. крестьянство Поморья сохранило свободу и самоуправление, оно несло только государственные повинности и быстро богатело.
Новые земли Среднего и Нижнего Поволжья, Низ, были плодородными и населены не очень многочисленными инородцами (татарами, черемисами, мордвинами, вотяками, башкирами). Здесь легко было ввести те же порядки, что и на старых московских землях: испомещать помещиков, жаловать вотчины боярам и монастырям. Низ следовало не только заселить, но и защитить, поэтому здесь строили крепости и селили в них служилых людей. Население умножалось за счет «называния» (термин тех времен — заманивание, приманивание, уговаривание) крестьян из «замосковных» мест, которые шли сюда, недовольные порядками в Центре: прикреплением их к земле во все умножавшихся поместьях. Шли они, собственно, в нарушение указов о запрете «выхода», о заповедных годах, но зато в согласии с общей потребностью освоения Низа и со старым, традиционным правом искать себе новой земли, рассчитавшись с миром к Юрьеву дню.
Многие, особенно холопы без «отпускных», то есть беглые, уходили дальше, в степи или в Дикое Поле, чаще называвшееся просто Поле, на Дон и даже на Терек. Там уже не было ни пашни, ни царской власти, и жило русское казачество. К середине XVI в. оно постепенно вытеснило («сбило») с Поля татар, поставило на реках небольшие «городки» и «Волги оба берега отняло». Казаки быстро умножались; уже в 1546 г. воевода из Путивля мог писать: «Ныне, государь, казаков на поле много, и черкасцев (т. е. запорожцев), и киян, и твоих государевых. Вышли, государь, на поле изо всех украин». Поле не входило официально в Московское (да и ни в какое) государство, но быстро заселялось выходцами из центральных и северных районов. Поэтому правительство с последней трети XVII в. хотело провести границу южнее, тем более что этого требовали и интересы обороны от набегов крымских татар. Границу, проходившую раньше по Берегу (по Оке и Угре), затем закрепили засечной чертой по линии Тулы, а позже передвинули южнее, на реку Быструю Сосну и Оскол. В узлах новых укрепленных линий ставили крепости — так возникли десятки будущих городов черноземной полосы, так называемых «украинских» и «польских» (от слов «окраина» и «поле»). В крепостях селились присланные из центра пушкари, стрельцы и другие военные люди, для которых вокруг города нарезалась пашня. Эти районы были населены и до этого, но только казаками, теперь отчасти терявшими независимость: они становились теми же служилыми людьми; получали названия «детей боярских», «служилых атаманов», в качестве своеобразных «поместий» за ними закреплялись их же места обитания. Они не хотели быть крестьянами, но им приходилось пахать пашню: ведь других работников на Поле не было, здесь неоткуда было взяться ни крепостным, ни холопам. Вооруженным и свободолюбивым людям приходилось не только нести подневольную теперь военную службу, но и вести собственное хозяйство, даже пахать «государеву», или «десятинную» пашню. Это нужно было для того, чтобы восполнить недостаток хлеба: раньше он целиком поступал с севера, но умножившемуся населению требовалось больше, а опустевшие старые районы давали его все меньше. Эту пашню пахали в виде повинности: зерно не доставалось пахарю, оно хранилось как военный запас, посылалось дальше на юг, в те крепости, которые не успели еще обзавестись своим хозяйством. Вместо крепостной зависимости беглецы угодили в «военную» и «пахотную».
Вместе с ростом напряжения на землях Юга увеличивалась нестабильность и в старом Центре. С 1570-х гг., когда начался отлив населения из старых районов, возникла прямая опасность для устойчивости социальной системы. Теряя рабочие руки, помещики теряли возможность служить: им становилось, как тогда говорили, «не с чего». Вспыхнула борьба за рабочие руки, крестьян сманивали и незаконно «свозили», насильно удерживали на своей земле и требовали от правительства соответствующих законов. Государство провело перепись, запретив на ее время переходы даже в Юрьев день («заповедные годы»). Дело быстро шло к общему закрепощению. Но запреты «выхода» и сыск беглых крестьян вызывали сопротивление, усиливали стремление уйти к другому хозяину или на «новые землицы»: крестьянин не хотел оставаться на той земле, к которой его «прикрепляли».
Приходилось искать лучшей доли и горожанам: посадский человек, торговец и ремесленник, несший тягло (государственные повинности), не мог конкурировать со служилыми людьми, то есть служившими в приказах, и стрельцами. Ведь эти люди тоже имели право производить ремесленные товары и продавать их на городских рынках — но они были освобождены от повинностей, то есть не несли городского тягла, и могли продавать свои товары дешевле. В систему обороны города входили «осадные дворы» помещиков и бояр — на них жили их люди, также свободные от тягла (дворники). Это относилось и к жителям монастырских дворов. Понемногу служилый люд вытеснял свободное, тяглое население старых «замосковных» городов (по образному выражению С. Ф. Платонова, великого знатока Смуты: «московский город умирал медленною смертью; вместо него вырастала крепость») и уходил в поисках лучшей жизни все туда же, на Юг.
Разорение и ослабление старого Центра, террор Грозного, длительная и неудачная Ливонская война легко могли привести к взрыву народного возмущения. Это было видно даже иноземцам, многие из которых предсказывали надвигающуюся на Русь катастрофу. Англичанин Дж. Флетчер, напечатавший в 1591 г. книгу о России, прямо говорил о грозящем вскоре перевороте и гражданской войне, начало которой связывал со смертью царя Федора и пресечением московской династии. Окончить ее, по мнению Флетчера, должна была победа военных слоев и над знатью, и над простонародьем. Как мы знаем, во многом эти предвидения исполнились.
Проблема престолонаследия после смерти Грозного
Центральная Русь после смерти Грозного (18 марта 1584) представляла грустное зрелище поросших лесом усадеб, брошенных крестьянами сел, где церкви стояли «без пения», и непаханных полей. Люди тысячами гибли от неурожаев и эпидемий, уходили в дикие места. Оставшиеся платили налоги за всех, и они выросли в 2–3 раза. Страна, как никогда, нуждалась в разумном и терпеливом правителе.
Иван IV оставил двух сыновей: маленького Дмитрия и Федора Иоанновича (1584–1598). Последний и вступил на престол уже взрослым женатым человеком (ему было 27 лет). Глубоко религиозный и скромный, он обладал важнейшими в тот момент для правителя качествами: внутренней добротой и мягкостью. Правда, у него было мало опыта управления: Федора начали готовить к занятию престола только после того, как погиб последний из старших сыновей Грозного (Иван). Но зато этот опыт был у членов его собственного маленького двора, который сложился вокруг Федора с юности: его ядром была семья Годуновых. Особое влияние на царя имела его жена, сестра Годунова, Ирина Федоровна, глубоко преданная мужу и брату, разумная и сильная женщина. В развернувшейся после смерти Грозного в придворных кругах борьбе за власть Годуновы с сородичами выступили на редкость дружно, брались за любые поручения царя, не местничали друг с другом. Они сумели вытеснить из круга ближних советников молодого царя влиятельных бояр Ивана Шуйского, Ивана Мстиславского, Никиту Романова-Юрьева (менее родовитый, но он приходился царю Федору дядей), известного опричника Богдана Вельского.
Венчание и помазание Федора Иоанновича на царство проводили по новому ритуалу, очень торжественно и при большом стечении народа, превратив его во всеобщий праздник. Новый царь казался особенно милостивым и добрым после правления своего отца: прекратились казни и убийства, конфискации и грабежи, опалы и ссылки. Политика государства стала более логичной и последовательной — она была направлена на успокоение и восстановление страны. Несколько ослабло налоговое бремя, чему способствовал довольно длительный мир. Положение России стремились укрепить путем заключения договоров с соседями и возведением крепостей на границах. На западе, в Смоленске, собрав воедино почти всех строителей государства, воздвигли огромную каменную крепость. Были укреплены и московские посады: по линии земляного вала со рвом поставили каменную крепость под руководством архитектора Федора Коня (Белый город), а позже, снаружи от него, провели еще одно кольцо деревянных стен и рвов (Земляной город). Построили крепости на юге (в их числе Царицын, названный так в честь Ирины Годуновой) и в Сибири. Сибирская дань рекой потекла в страну, быстро выравнивая ее финансовое положение.
Федор не имел большого военного опыта, но сумел вернуть часть потерянного после Ливонской войны: в 1595 г. возглавленная им армия отвоевала у шведов ряд прибалтийских городов (но важнейший, Нарва, остался у врагов). Хотя основные силы приходилось держать на границе со Швецией, где военные действия не прекращались, царь и его воеводы не испугались в 1598 г. огромной армии крымских татар во главе с ханом Казы-Гиреем и, собрав оставшиеся полки, успешно отразили нашествие: врага испугал мощный огонь артиллерии со стен Москвы и из временной полевой крепости (гуляй-города).
Укрепило государство и возведение московского митрополита в сан патриарха (сложные переговоры об этом велись под руководством Бориса Годунова). Получив его, глава Русской Церкви был отныне независим от патриарха Константинопольского, которому раньше формально подчинялся. Первым «патриархом всея Руси» стал Иов (1589 г.), преданный царской семье, обязанный ей возвышением (его отличал еще Грозный) и тесно связанный с окружением Годуновых. Патриархия стала надежной опорой трона, контроль над ней со стороны царя сохранился и даже упрочился.