«Что ж ты так рано…» – мысленно сказала она.
Михаил, разумеется, её не услышал, но, видимо, по выражению её лица всё понял и слегка пожал плечами, мол, что тут поделаешь. И вот тут пожаловал он – мать его, Велиор собственной персоной.
Этот не стал утруждать себя стуком, а просто толкнул дверь ногой и со всем своим шармом и пижонской сумкой через плечо пожаловал внутрь. И снова стало тихо. Нетоптаные подружки снова свернули шеи и раскрыли от удивления рты.
Не глядя ни на кого, Велиор разоблачился уверенными широкими движениями. Широченный плащ полетел в одну сторону, шарф – в другую.
Костюм «для рисования», в котором остался типичный представитель тёмных сил, ещё долго обсуждали потом абсолютно все, кто там находился (и подружки в особенности). Длинная тёмно-зелёная блуза с отложным воротничком, чёрный атласный бант и огромный бархатный берет – всё дорогое и настоящее – повергли присутствующих в трепет.
– Твою ж мать… – услышала Марина тёткин голос, – маэстро…
Вуаля! Маэстро взмахнул широкой кистью и впился глазами в голую Марину, а та неожиданно для себя потеряла способность шевелиться. Подобное ей приходилось испытывать лишь раз, в детстве, когда к ним во двор забежала соседская овчарка по кличке Вулкан. Тогда, увидев приближающуюся оскаленную жёлто-чёрную морду, Марина превратилась в дышащую статую четырёхлетней девочки. Не было никакой возможности крикнуть «мама», не то что дать стрекача, что, кстати говоря, в таких случаях категорически запрещается делать… Собака её тогда не тронула, но потребовался ещё примерно месяц для того, чтобы Марина начала снова нормально говорить.
Вот и теперь с ней случилось нечто подобное: она сидела, чувствуя внутри себя сковавший её с ног до головы лёд, не в силах моргнуть. Ей вдруг вспомнились чьи-то слова: «Весь мир – анатомический театр, и наша основная задача как можно дольше оставаться в зрительном зале…»
«Всё – я труп», – сказала она сама себе и закрыла глаза.
Когда же она по очереди их разлепила – сначала левый, а потом правый – Михаила на том месте, где он сидел, не оказалось. Его кисти, краски, пальто с шапкой теперь лежали гораздо правее, а немного побледневший их хозяин напряжённо вглядывался в Маринины глаза из-за подрамника. Рядом ниже обнаружился сосредоточенно малюющий Велиор.
Марина облегчённо выдохнула: «Пересел, молодец». Немного перевела дух. Пока всё шло, как задумано: Велиор пишет её портрет, а Михаил из-за его спины делает то, что умеет лучше всего остального – копию этого портрета. Но… как обычно, вслед за облегчением на голую Марину накатил нервяк.
«А вдруг не выйдет? Вдруг сорвётся? – застучало в голове. – Я же не с Дьяволиной картонной тягаться собралась, а с…»
Это был тот самый момент, которого все ждут, но мало кто хочет, чтобы он действительно пришёл – момент окончательной и бесповоротной развязки, исполнения задуманного, реализации проекта. Ежу понятно, что одно дело, сидя в глубоком присесте, выстраивать умозрительные построения, и совсем другое – матом и напильником претворять оные в жизнь.
Но машина уже работала, и отступать было некуда. Оставалось только сидеть и ждать, когда всё закончится. Марина старалась не смотреть ни на Михаила, ни на Велиора, но даже не глядя в их сторону ощущала присутствие обоих. Словно бы от них исходили некие флюиды: от одного тревожащие, а от другого, наоборот, успокаивающие. Марина чувствовала себя радиопередающим оборудованием, попавшим в зону перекрёстных радиопомех. Как радиоинженеру ей так было проще.
Марина сделала над собой нешуточное усилие, перестала дёргаться и осталась покорно сидеть в позе голой мадам Рекамье.
Она высидела до конца сеанса. Хотя внутри у неё и бушевали ураганы эмоций, вспыхивали и гасли пожары юношеских чувств, страха и сомнений, снаружи она выглядела словно счастливая статуя, если статуи, конечно, бывают счастливы. Вихри мыслей – одна другой гениальнее – поразительные по яркости картины прошлого и будущего пронзали её обращённую к аудитории голову, будто раскалённые спицы восковую куклу, но ей это не мешало. Марина, пусть не впрямую, но всё же позировала любимому человеку, который ради неё вызвался сразиться не с кем-нибудь, а с самым страшным на этом свете противником.
«Главное, чтобы он всё успел, – повторяла она про себя, – всё, до последнего мазка…»
Сеанс закончился с наступлением сумерек. Ещё с изостудии дома пионеров Марина помнила, что живописью можно заниматься только при естественном освещении.
– Марина, что-то не так? – озабоченно спросила тётка, когда всё закончилось. – Вы сегодня какая-то сама не своя… хотя сидели вы идеально, у меня просто слов нет.
– Не волнуйтесь, всё отлично, – улыбнулась ей порозовевшая Марина, – всё просто прекрасно…
Одеваться пришлось в узенькой лаборантской среди пыльных колб и пробирок, моментально утащивших мысли в сторону алхимии. Марина невесело усмехнулась: в школе её учили, что алхимия – это лженаука; и что ни бога, ни чёрта, ни прочих персонажей Божественной комедии не существует, учили тоже. И вот теперь, через много лет воспитанная в духе материализма серебряная медалистка Марина Белова сначала заключает сделки с демоническими личностями, а потом, опомнившись, разгребает последствия собственным обнажённым телом. Это было бы смешно, если бы, как говориться, не было так грустно.
«Чем же вы, инженер Белова, тут занимаетесь? – спросила она себя, натягивая свитер. – Где же теперь ваш материализм?»
Марина осторожно приоткрыла дверь лаборантской и мышкой выглянула наружу. Аудитория осталась непривычно пуста. Одна только тётка сидела на стуле рядом с кафедрой в своей махновской шапке и незажжённой сигаретой в зубах. Увидев Марину, она поднялась ей навстречу.
– Я решила вас подождать, – сказала она, глядя куда-то в сторону, – опять же, надо аудиторию закрыть…
Марина что-то пробурчала в ответ, а сама приготовилась к новой порции ухаживаний.
Из учебного корпуса они вышли молча. Старый усатый охранник с бурчанием закрыл за ними двери, и они снова оказались одни на тёмной улице.
– Ну, вот и всё? – подала голос Маринина поклонница. – Или составить компанию до метро?
– Не стоит, – ответила Марина с вежливой улыбкой, – меня проводят.
– Который из них?
Марина встрепенулась:
– Откуда вы знаете?
Плохо подведённые карие глаза слились в узкие щёлочки.
– Я что, слепая, что ли? Я, конечно, старая лесба, но в мужских взглядах кое-что понимаю.
После этих слов Марина испытала к собеседнице нечто вроде уважения. Она внимательно посмотрела в карие глаза, которые стали нормального размера, и разглядела там несколько этажей грусти.
– Простите, что не оправдала ваших ожиданий, – сказала Марина на прощание.
– Чего уж там… – окурок метеоритом полетел в сугроб, – не в первый раз…
Предполагалось, что Михаил будет ждать Марину снаружи, недалеко от входа. Марине оставалось пройти до него с десяток шагов по Новосущёвской улице, но ей перегородила дорогу припаркованная прямо на тротуаре чёрная «Бэха». Стекло водительской двери опустилось, и Марина увидела руку в «коже».
– Дэвушка! Садытэсь! – раздался изнутри исковерканный деланным кавказским акцентом знакомый голос.
– Я не такая, – на автомате буркнула Марина и попыталась обогнуть машину сзади.
Резко распахнувшаяся пассажирская дверь обрушила её планы. Марина сделала шаг назад, не зная, что делать. В этот момент из салона показалась лакированная туфля, затем отутюженная чёрная в полоску штанина, а затем и сам переодетый в костюм «ревущие двадцатые» Велиор. Не хватало только автомата Томсона и сигары в зубах.
– Вас подвезти, – с утвердительной интонацией сказал он.
– Можно подумать, у меня есть выбор… – вздохнула Марина.
– Выбор есть всегда, Мариночка. Вот сейчас, например, ваш выбор – поехать со мной.
Марина молча полезла внутрь. Все её планы теперь летели ко всем чертям. В прямом смысле слова.
В машине было тепло, даже жарко. Пахло автомобильным ароматизатором и хорошим трубочным табаком. Марина сидела за водителем и сквозь мутное мерседесье окно смотрела на сильно потемневшую Москву. Рядом восседал Велиор с бутылкой шампанского в руках.
«Что же теперь будет? – обречённо подумала Марина. – Скорее всего, уже ничего…»
Ощущение безысходности гадко поддавило диафрагму. Марина откинулась в кресле и закинула ногу на ногу, неловко распахнув пальто. Взгляд Велиора тут же скользнул по её, выставленным будто напоказ ногам.
– Не стоит, я уже всё видел, – сказал он.
– Хотите взглянуть поближе? – съязвила Марина.
Шампанское задорно хлопнуло.
– Всему своё время…
– Наглец…
В Марининой руке образовался бокал, который тут же наполнился до краёв.
– Мариночка, за вас!
– И не в последний раз… – грустно сказала Марина, гладя на стремящиеся к свободе пузырьки.
– Мысленно с вами! – долетело с водительского сиденья.
Марина пару секунд раздумывала, но всё же решила выпить. А что ей, собственно, оставалось делать? Весь её гениальный план по подмене художественных ценностей пошёл прахом. Михаил, видимо, так и остался стоять на улице ни с чем.
«Может, позвонить ему… – мелькнуло у Марины в голове, – и всё объяснить…»
Она полезла за телефоном, но вдруг подумала, что это будет слишком подозрительно.
Марина залпом выпила шипучку до дна. Вино приятно обожгло пустой желудок.
«Чёрт с ним, – подумала Марина и закрыла глаза, – будь, что будет…»
Хмель быстро вскарабкался до головы. Марине вспомнился постулат одного её институтского преподавателя: «Алкоголь – отличный растворитель несбывшихся надежд», и она грустно улыбнулась нечёткому образу, который выбросила память.
Марина была уверена, что через секунду провалится в глубокий и спокойный сон, но не тут-то было. Машина сделала резкий манёвр, и Марина очнулась.
– А куда мы едем? – спросила она, кажется, у самой себя.
– Ко мне домой, выполнять вторую часть контракта, – ответил Велиор и снова наполнил Маринин бокал.