Игорь очень зол на статью Кундеры в «Национальцайтунг», где тот писал, что «народность и простота» наконец-то более не являются в искусстве высшими критериями. Ладно, формулировка неправильная, если не подразумевать под простотой примитивность, а под народностью — фальшивую популярность. А здесь, как мне кажется, порой и сейчас думают именно так.
Жизнь здесь, на мой взгляд, живее, непосредственнее, чем у нас. В ней отсутствует ужасный обывательский снобизм, который — как раз оттого, что сидит и во мне, — не позволяет мне открыто сказать: я люблю свой народ. Народ здесь действительно «народ»: рабочие и крестьяне, трудящиеся определяют облик улиц. Я могла бы пожить тут некоторое время и с каждым днем все больше чувствовала бы себя как дома.
Однако «предприимчивость» пока не умерла: некоторые зарабатывают на жизнь тем, что отмечаются за других в очереди на автомашину, взимая за это 3 рубля. На черном рынке бензин дешевле, чем в обычной продаже, ведь премии за экономию горючего приносят водителям не так много, как продажа того же бензина на черном рынке.
Социалистическая сознательность масс достижима только при широком удовлетворении их потребностей. Одними идеями ничего не добьешься.
Вот и Армения осталась позади. Совершенно незнакомая страна, совершенно незнакомые люди. Большие, интересные впечатления.
Завтра отъезд.
Уже можно подвести итоги?
Мне кажется, важнейшие результаты этой поездки будут косвенными, такими, о каких даже толком не знаешь, как они возникают: мне снова по-настоящему хочется работать, писать. Снова кажется, что стоит.
Не мешало бы когда-нибудь докопаться: каковы в наше время критерии «человечности»? Что именно делает человека человеком? А стало быть, что есть краеугольный камень лучшего общества? В этих вопросах мы уже сегодня добьемся большего успеха. Это — вопросы для литературы.
И еще я твердо решила: буду учить русский.
И буду много читать, больше, чем сейчас. Обязана я этим прежде всего Владимиру, этим и кое-чем еще…
В голове у меня бродит одна история, возможно сюжет для давно — точнее, три года — хранящегося во мне материала. (С тех пор как я познакомилась с Павлом, чей образ для меня теперь окончательно и навсегда безопасен.)
Молодая женщина (примерно 25 лет) между двумя мужчинами: один — ее муж, директор школы; второй — его друг, учитель в этой школе; сама женщина работает научным сотрудником в неком институте. У них есть ребенок, трехлетний сын. Друг мужа тоже женат на очень привлекательной, милой женщине, у них тоже маленький ребенок.
Муж — по характеру вроде Юста[2]: эгоцентричен, но умен и способен привести в замешательство. У жены жизненный опыт невелик, он ее первый мужчина, годами она живет в плену своей любви к нему. В то время, когда начинается действие, их брак уже начинает входить в привычку, чего оба они, однако, не сознают.
Конфликт возникает, когда друг мужа попадает в ситуацию, где нуждается в людях, которые его поддержат, но такая поддержка потребует от них толики мужества. Муж этой женщины отворачивается от него, по серьезным, разумным причинам. А жена начинает любить друга. И он ее тоже.
В конце жена уйдет от мужа, чье положение внешне не меняется, так как он своевременно пересматривает свою позицию. Но брак друга, вопреки сильнейшей опасности, остается нерушим; жена с ребенком покидает город и находит себе другую работу.
Я бы наверняка не справилась. Больше всего меня интересуют любовные отношения между женой и другом мужа. Продолжительность событий: примерно 4 недели.
Домой возвращаюсь с богатыми дарами, полная благодарности, новых пониманий, которые зреют в душе, полная глубоких чувств.
Гёте: поднимающиеся и деградирующие эпохи.
Герхард Вольф о первой поездке
Как научный сотрудник Союза писателей ГДР Криста Вольф входила в писательскую делегацию, которая посетила Москву и Армению и подписала договор о дружбе между Союзами писателей СССР и ГДР. В составе делегации были поэт Петер Хухель с женой Моникой, писатели Хельмут Хауптман, Вольфганг Йохо, Эдуард Цак и Макс Циммеринг. Принимали их функционеры советского Союза писателей, в частности Василий Ажаев (1915–1968), автор сталинистского производственного романа «Далеко от Москвы» (1948), и Сергей Михалков (1913–2009), весьма популярный поэт, а кроме того, автор выходящих миллионными тиражами детских книг и гимна Советского Союза; в 1968 году во время поездки по Волге мы встретились с ним снова.
Далее, Криста Вольф познакомилась с Владимиром Стеженским (1921–2000), германистом и переводчиком книг Франца Фюмана, Макса фон дер Грюна и Вольфганга Кёппена и др. В 1945 году он служил в Берлине культурофицером Советской армии, а позднее возглавлял международный отдел Союза писателей СССР; состоял в переписке с Анной Зегерс. Со Стеженским мы встречались почти всякий раз, когда приезжали в Москву, и подружились также с его семьей — женой Ириной и живущей вместе с ними дочерью. Как лояльный чиновник от литературы, он участвовал в международных конференциях сторонников мира, например в 1982 году в Гааге, и неизменно представлял официальную позицию. Конечно, диссидент вроде Льва Копелева смотрел на него лишь критически, сравнивая с Чичиковым, главным героем гоголевских «Мертвых душ».
Первое знакомство с Москвой побудило Кристу Вольф к написанию «Московской новеллы», вышедшей в свет в 1961 году, но так и не опубликованной в русском переводе. Также и фильм по этой новелле, который хотел снять режиссер Конрад Вольф, не состоялся ввиду возражений советской цензуры по поводу сценария. Позднее Криста Вольф прокомментировала «Московскую новеллу» в эссе «О смысле и бессмыслице наивности» (1974).
О том, что у Петера Хухеля в это время уже были большие сложности, поскольку его ожидала отставка с поста главного редактора журнала «Зинн унд форм», Криста Вольф определенно не знала; а Хухель, пожалуй, почти не обращал на нее внимания, ведь до тех пор она публиковала только критические статьи и рецензии, — оттого и остраненное замечание в заметках.
О поездке в Армению записей, к сожалению, нет, есть только фотографии, в частности сделанная во время визита к католикосу, главе Армяно-григорианской церкви.
Визит к католикосу, главе Армянской церкви, в Ереване
Вторая поездка. 1959 г. В Москву и Киев на III съезд Союза писателей СССР 17–29 мая 1959 г.
* * *
Москва, наконец-то, когда радостное предвкушение уже миновало. В самолете Штритматтер ведет наблюдения за относительностью пространства и времени: если смотришь в окно на крыло, кажется, что самолет летит тем медленнее, чем дальше взгляд продвигается к его оконечности. При условии, что краем глаза ухватываешь кусочек земли как точку отсчета. Если же пристально смотришь на крыло прямо у фюзеляжа и самолет спокоен, ощущение движения вообще отсутствует. Мы уже за Одером, а автомобиль, который привез нас на аэродром, только-только въезжает в Берлин. Мы говорим об Эйнштейне, о возможности существования «марсиан», которые в последнее время благодаря исследованиям советских ученых вновь стали объектом живого интереса. Ведь один из ученых утверждает, что оба марсианских спутника (при таком-то диаметре!) искусственные, запущенные в незапамятные времена разумными существами. Соответствующая культура давно погибла — мысль об этом меня несколько угнетает. А большая комета, упавшая в Сибири в 1908 году, якобы венерианский корабль!
Криста Вольф, Эрвин Штритматтер, Анна Зегерс и Отто Готше
Высота 2400 м, поля как расплывчатые пятна воды. Прекрасная, слегка мглистая погода до Вильнюса. По обыкновению, обильный обед. Посадка, хотя и при небольших порывах ветра, практически не доставила мне неприятностей. В туалете не работает смыв — как и два года назад, и, как тогда, лежит брусок красного мыла. Застольный разговор: судя по статье в «Нойес Дойчланд», у советских писателей точь-в-точь такие же проблемы, как у нас. Я вставляю: «Надеюсь, на чуть более высоком уровне!» Готше и Штритматтер возражают. Готше разъясняет принципы нашей литературной политики: «Наши больше пропагандируют, обходят молчанием отщепенцев, давая им почувствовать непостоянство славы».
Вильнюс — Москва. Облачные поля, фантастические фигуры. Вверху, в направлении невероятно синего неба, облачные башни и гряды резко очерчены, внизу их края расплываются. Отчасти позади — сизые дождевые и грозовые фронты. Пропеллер, вот это я уже подзабыла, на высоких оборотах становится почти невидим, превращается в мерцающий, желто-белый прозрачный круг, описываемый лопастями. Высота 3000 м.
В Москве прошел дождь. На аэродроме множество самолетов, в том числе «Ту». Встречают нас Стеженский и Собко, очень мило. Шампанское. По дороге в Москву машина обгоняет 300 любителей-марафонцев, тренирующихся к спартакиаде. А дальше огромное кольцо новых домов. Еще недостроенное, но уже заселенное. Новая широкая улица ведет через двухэтажный мост (внизу метро).
Мой статус, конечно, во многом неясен: Стеж. везет меня в немецкое посольство, где воскресный дежурный выдает мне деньги, однако жилье предоставить не может. Возвращаемся. В «Москве» [в гостинице «Москва»] дело улаживается, огромное здание, отлично.
Разговор за столом с Анной Зегерс (которая очень сердечно со мной здоровается), Карллюдвигом Опицем, Штр. [Штритматтером], Го. [Готше], Стеж. [Стеженским]. Зегерс подбивает Готше что-нибудь рассказать; Го. рассказывает кое-что о подпольной работе. Заходит речь об использовании техники: писать на магнитофон или нет? Анна говорит, что постеснялась бы выходить к людям с микрофоном, чтобы записывать свои высказывания. (Я тоже.)
Анекдот Стеженского: во время Ташкентской конференции[3]