Каганович, настаивая на сносе Сухаревой башни, как партийный бюрократ предъявил ей стандартные обвинения лубянских следователей:
1. Общее обвинение в антисоветской и антигосударственной деятельности: она «мешает развитию города», а «мы должны решительно бороться с антигосударственными тенденциями в городском строительстве», те же «архитекторы», которые требуют сохранить ее, выступают против «Советской власти» (Выступление Кагановича 1 июля 1934 года).
2. Важным пунктом обвинений являлась деятельность «до 17-го года». Сухарева башня имела порочащий эпизод в своей истории. «Хотя архитектура, конечно, старая, — заявил Каганович, — построена она, эта башня, Петром I в честь полковника Сухарева, который зверски подавил стрелецкий бунт» («Вечерний клуб», 3 января 1992 года).
3. Обвинение в терроризме. Наиболее распространенным было обвинение в подготовке терактов против Сталина и других руководителей партии. Сухареву башню Каганович обвинил в смерти простых людей: «Главным мотивом решения о сносе было увеличивающееся движение автотранспорта в городе, появление огромного количества автомобилей и каждодневная гибель людей возле Сухаревой башни. Когда я на совещании архитекторов назвал цифру — 5 человек в день, то известный архитектор товарищ Щусев поправил меня. Он сказал, что гибнет не 5, а 10».
Сфантазированная Кагановичем «гибель людей», взятая с «потолка» цифра 5 и явно ироничная реплика Щусева были предъявлены как причина для обвинения.
Ложь как метод Кагановича подтверждает и другое его заявление: «Сухарева башня пришла в крайне ветхое состояние, можно сказать, аварийное. Она вся была в трещинах: и внизу, и в фундаменте, и наверху», хотя все знали и видели, что ее состояние совсем не таково.
По существу, Каганович обвиняет Сухареву башню в контрреволюционных преступлениях, подпадающих под знаменитую 58-ю статью Уголовного кодекса, под те ее пункты, которые влекли за собой расстрел, что и требовалось доказать.
Уже в 1930-е годы, понимая, кто является действительным виновником и руководителем разрушения исторической Москвы, люди опасались осуждать сносы вслух.
Демьян Бедный в поэме «Новая Москва» отметил, что устрашение москвичей дало свои результаты:
Как грандиозны перемены
Везде, во всем — и в нас самих.
Снесем часовенку, бывало,
По всей Москве: ду-ду! ду-ду!
Пророчат бабушки беду.
Теперь мы сносим — горя мало,
Какой собор на череду.
Скольких в Москве — без дальних споров —
Не досчитаешься соборов!
Дошло: дерзнул безбожный бич —
Христа-Спасителя в кирпич!
Земля шатнулася от гула!
Москва и глазом не моргнула.
Но между собой люди все-таки обсуждали разрушения в Москве, возмущались, проклинали разрушителей. Если при таком разговоре оказывался сексот-осведомитель, то его донос становился причиной ареста, а неосторожные слова — поводом для обвинения. Известный искусствовед Г. К. Вагнер свои воспоминания назвал «Десять лет Колымы за Сухареву башню», в них он говорит, что первое обвинение, которое предъявили ему в НКВД, было: «Ругал Кагановича, Ворошилова и других за снос Сухаревой башни и Красных ворот». О предъявлении подобных обвинений вспоминают многие московские интеллигенты, ставшие жертвами Лубянки.
Краткие информации в «Рабочей Москве» отразили хронологию разрушения Сухаревой башни.
19 апреля 1984 г. «Верхние шесть метров Сухаревой башни уже разобраны. Закончена также разборка главной гранитной лестницы, 60-пудовый шпиль башни спущен на землю. Самая ответственная часть работы, таким образом, закончена… Вчера закончена съемка часов с башни».
Г. К. Вагнер, автор книги мемуаров «Десять лет Колымы за Сухареву башню». Фотографии
29 апреля. «Вчера закончился разбор призмы (верхней части) Сухаревой башни, Приступлено к сносу основного здания».
24 мая. «Разборка Сухаревой башни заканчивается… Общий план работ выполнен более чем на 80 процентов. Нижний этаж будет разобран в течение ближайших 5–6 дней. Все строительные материалы предоставлены горотделу для использования при замощении улиц».
12 июня. «В ночь на 11 июня закончились работы по сносу Сухаревой башни. Разобрано свыше 16 тыс. кубометров стройматериалов. Образцы работы показали лучшие ударники Мосразбора тт. Ульбашев, Латыпов, Себерзьянов, Барбарошин. Они будут премированы».
К осени 1934 года Сухарева башня была разрушена полностью, обломки кирпича вывезены, площадь залита асфальтом. Но и этого Кагановичу было мало, ему хотелось предать забвению само имя башни, о котором напоминало название площади. 25 октября он сообщает Сталину (который и на этот раз находился в Сочи): «Предлагаем переименовать Сухаревскую площадь в Колхозную и соорудить к праздникам доску почета московских колхозников». Сталин согласился с установлением на Сухаревской площади доски почета, но насчет переименования промолчал. Однако в том же 1934 году, как было объяснено, «в честь 1-го Всесоюзного съезда колхозников-ударников», Сухаревская площадь была переименована в Колхозную.
Черная книга, или Настоящая причина разрушения Сухаревой башни
Разборка Сухаревой башни. Фотография 1934 г.
Самая заветная легенда про Брюса — это легенда про его библиотеку, про находившиеся в ней книги по чародейству и главную из них — Черную книгу.
Каким уважением пользовалась на Руси с давних времен книга, как сильна и глубока была вера в то, что именно в книге заключена вся мудрость мира, что она источник всех знаний, показывает широко известное предание о Голубиной книге, которая «выпадала на землю с небес».
Библиотека Брюса после его смерти была отдана в Академию наук, был составлен и напечатан полный каталог его книг. С ним сейчас может ознакомиться каждый желающий. Но легенда уверяет, что в этом списке отсутствуют самые важные, самые ценные книги его библиотеки — книги по чародейству, потому что он их спрятал где-то в Сухаревой башне. А что они были, об этом свидетельствуют ходившие среди книжников их списки, хранившими их в большой тайне и сообщавшие эти сведения только самым верным людям.
Именно эти чародейные книги Брюса, утверждает легенда, особенно привлекали Петра I. Проявляли к ним интерес и другие российские правители.
Когда Петру I сообщили в Петербург о смерти Брюса, то он строго-настрого приказал, чтобы до его приезда никто ничего не смел трогать в покоях Брюса на Сухаревой башне.
Когда же Петр приехал, он закрылся в башне и трое суток безвыходно разбирал-рассматривал книги-бумаги и банки-склянки с разными жидкостями и порошками.
Прежде, при жизни, Брюс показывал царю свои книги, но царь подозревал, что главные-то из них, которые «по волшебству», он утаил и не показал. Поэтому теперь Петр хотел найти эти книги и самому прочесть, что в них написано. Только человеку, не знакомому с чародейством, в этих книгах-бумагах ничего не понять. Петр разбирался-разбирался в книгах, листал-листал их — как будто эти самые книги Брюс ему и предъявлял. «Нету здесь главных книг, должно быть, Брюс их в потаенном месте спрятал», — сказал Петр и на четвертый день приказал жидкости из склянок вылить в яму, порошки сжечь на костре, а все книги и бумаги замуровать в стену башни.
А саму Сухареву башню приказал запечатать сургучными печатями и поставить часового с ружьем.
(В действительности Петр I умер на 10 лет раньше Брюса, но у легенды своя хронология.)
В другой легенде рассказывается, что всем императорам и императрицам, царствовавшим после Петра, московские генерал-губернаторы докладывали, что, мол, Сухарева башня запечатана и стоит у нее часовой с ружьем.
Когда об этом доложили Екатерине Великой, она сказала: «Не я ее запечатывала, и не мне ее распечатывать. А часовой пусть стоит. Как заведено, так пусть и будет».
А вот государь Николай Павлович, то есть Николай Первый, прибыв в Москву, ехал однажды мимо Сухаревой башни, видит, стоит у башни часовой, вот он и спрашивает у своего генерал-адъютанта:
— Что хранится в этой башне?
— Не знаю, ваше величество.
Царь приказывает кучеру остановиться, выходит из коляски и обращается к солдату-часовому:
— Что ты, братец, караулишь?
— Не могу знать, ваше императорское величество, — отрапортовал часовой.
Видит царь: на дверях висит замок фунтов в пятнадцать, семь сургучных печатей со шнурами припечатаны. Стал он расспрашивать генералов, ни один не знает, что в башне хранится. Время-то прошло много, кто знал, уже помер, а новым это без надобности. Потребовал царь ключ к замку. Кинулись искать — нет нигде ключа. Но Николай Павлович уж очень заинтересовался, по какому такому неизвестному случаю башня запечатана и что в ней хранится, и повелел сбивать замок.
Принесли лом, молот, сбили замок, открыли двери.
Вошел император в башню — внутри пусто, одни голые стены — больше ничего. Николай Первый рассердился такому непорядку и говорит с возмущением:
— Какого же черта здесь столько лет караул держат? Пауков, что ли, караулят? Только это не такая драгоценность, чтобы из-за нее караул ставить!
И тут пришло ему в голову постучать по стене. Постучал — вроде пустое место. Приказал позвать каменщика и велел ему выламывать кирпичи.
Выломали, а там тайник — лежат книги и исписанная бумага.
— Это что за секретный архив? — спрашивает царь.
Генералы в один голос отвечают:
— Не можем знать.
Заглянул Николай в книги, ничего понять не может, потому что написано непонятными буквами на непонятном языке. Послал царь в Московский университет за профессорами. Профессора смотрели-смотрели, думали-думали, тоже ничего не разобрали и говорят:
— Эти книги нам неизвестны и написаны на непонятном языке. Но есть у нас один старичок-профессор, он давно на пенсии, но большой знаток языков. Если уж он не разберет, тогда никто не разберет.