Слухи о воссоздании ярчайшего памятника московского барокко XVII века, разрушенного в 1934 году, ходят уже на протяжении 10 лет, в том числе и среди профессионалов-архитекторов. В те времена, когда башня занимала исконное место, на Сухаревской площади (а площадь получила название именно от башни) был не оживленный перекресток, а крупнейший московский рынок. Сейчас же разрушать ради башни одну из главных магистралей города — проспект Мира — или восстанавливать здание в другом месте, где оно никогда не находилось, бессмысленно». Между прочим, этим решением Московское правительство отметило 66-летие с сентября 1934 года — того сентября, когда вывезли с площади последние камни разрушенной башни, заасфальтировали место, где она находилась, а Каганович начал хлопоты по уничтожению самого ее имени из народной памяти.
В начале 1990-х годов, когда вся Москва обсуждала, надо или не надо восстанавливать снесенный в 1931 году храм Христа Спасителя, особенно трудно приходилось московскому архитектурному руководству. На всех встречах архитекторов с населением (тогда такие встречи проходили особенно часто) «население» обязательно спрашивало их мнение по этому вопросу. Идя однажды на таком собрании один крупный архитектор сказал в сердцах: «Надо скорее построить на этом месте что-нибудь большое, чтобы и вопрос о храме Христа не возникал!»
Проблему воссоздания на Сухаревской площади Сухаревой башни руководители Москомархитектуры старались решить тем же самым способом: «построить что-нибудь очень большое». Несколько подобных проектов в 1980-е–1990-е годы провалились, но на градостроительные советы представляли и представляли новые и все того же характера.
В октябре 2003 года на Общественном архитектурном совете при мэре Москвы рассматривалось очередное нечто «очень большое» на Сухаревской площади.
Предлагалось здание в 46 тысяч квадратных метров, четыре этажа над землей, четыре — под землей и подземная автостоянка на 600 мест. Надземная часть здания имела форму поднимающегося вверх террасами холма. Па террасах располагались висячие сады, наподобие садов Семирамиды в Вавилоне. В здании размещались офисы, торговые помещения универмага, бутики и различные виды развлекательной индустрии.
Проект постигла та же судьба, что и предыдущие проекты этого рода, он был отклонен и решение проблемы площади перенесено на будущие времена.
Но на этом же Совете наряду с обсуждением проекта «четырехэтажной клумбы» вновь возник разговор о Сухаревой башне. Очень хорошо сказал по этому поводу один из участников Совета: «Проблема Сухаревой площади — это мираж Сухаревой башни, витающий над ней».
Это действительно так. Сухаревская площадь просто непредставима без Сухаревой башни, и никуда от этого не деться. Прежде она стояла, возведенная из камня, теперь встает миражом, но миражи, заметим, гораздо долговечнее камня. Кстати сказать, и на планшетах представленного проекта она была намечена легкими линиями для ориентации в историческом пространстве.
Уже четверть века продолжается борьба за восстановление Сухаревой башни. За это время идея ее восстановления обрела множество приверженцев среди самых разных слоев москвичей, и вместе с тем четко определился противник ее восстановления — это чиновники Московского правительства. В численном отношении количество противников восстановления башни во много раз меньше, чем сторонников, но они обладают реальной административной силой и им принадлежит право решить проблему. Правда, в отличие от тех времен, когда Каганович предпочитал решать судьбу московских архитектурных памятников, говоря его словами, «не входя в существо аргументов», нынешнее руководство Москвы пользуется услугами «специалистов», которые должны противопоставить сторонникам восстановления свои контраргументы.
Сейчас уже совершенно ясна несостоятельность главных аргументов, которыми противники Сухаревой башни обосновывают невозможность и ненужность ее восстановления. Главный их аргумент (он был главным и во времена Кагановича, когда башню сносили) — это транспортная проблема. Он был полностью опровергнут проектами организации движения на площади при сохранении башни: в 1934 году — проектом выдающегося архитектора И. А. Фомина, в 1986 году — проектом группы архитектора-академика Н. В. Оболенского. Таким образом, транспортный аргумент «специалистов» полностью отпадает. Второй аргумент, что московские строители технически не могут справиться с такой работой, как восстановление Сухаревой башни, опровергнут практикой строительства небоскребов, гигантских тоннелей и других уникальных сооружений, а также неоднократными заявлениями руководителей о мощи строительной индустрии Москвы.
С точки зрения некоторых специалистов-градостроителей не имеет смысла восстанавливать Сухареву башню на Сухаревской площади, потому что на площади изменилась градостроительная ситуация и башня уже не сможет играть той роли, которую играла прежде.
Этот аргумент рассчитан на человека, который никогда не видел Сухаревской площади, и опровергается простым ее обозрением.
У Николая Васильевича Гоголя есть статья «Об архитектуре нынешнего времени». Отмечая, что в нынешнее время (то есть в его, в середине XIX века) дома в городах стараются «делать как можно более похожими один на другой», он предлагает добиваться красоты и разнообразия городских пейзажей путем нестандартной планировки кварталов и расположения в них зданий разных объемов.
«Нужно толпе домов, — пишет Гоголь, — придать игру, чтобы она, если можно так выразиться, заиграла резкостями, чтобы она вдруг урезалась в память и преследовала бы воображение».
Одним из элементов, создающих «игру» города, Гоголь называет размещение в нем башен, или, употребляя современный градостроительный термин, вертикалей.
«Башни огромные, колоссальные необходимы в городе… Они составляют вид и украшение, они нужны для сообщения городу резких примет, чтобы служить маяком, указывавшим бы путь всякому, не допуская сбиться с пути. Они еще более нужны в столицах для наблюдения над окрестностями… Строение должно неизменно возвышаться почти над головою зрителя, чтобы он стал, пораженный внезапным удивлением, едва будучи в состоянии окинуть глазами его величину. И потому строение всегда лучше, если стоит на тесной площади. К нему может идти улица, показывающая его в перспективе, издали, но оно должно иметь поражающее величие вблизи. Чтобы дорога проходила мимо его! Чтобы кареты гремели у самого его подножия! Чтобы люди лепились под ним и своею малостью увеличивали его величие! Дайте человеку большое расстояние — и он уже будет глядеть выше, гордо на находящиеся пред ним предметы; ему покажется все малым. Мы так непостижимо устроены, наши нервы так странно связаны, что только внезапное, оглушающее с первого взгляда, производит на нас потрясение. И потому вышину строения подымайте в соразмерности с площадью, на которой оно стоит. Если оно с последнего края площади кажется малым и зритель не ощущает изумления, но должен для этого близко подойти к нему, то здание пропало, а вместе с ним пропали труды и издержки, употребленные на сооружение его».
У Гоголя в его описании башня не имеет названия, но по многим деталям — как она показывается издали в перспективе улицы, по зрительному эффекту, который производит башня на человека, вышедшего с улицы на площадь, — все это вызывает в памяти путь по Сретенке к Сухаревой башне, зафиксированный на многих старых фотографиях и гравюрах.
Статья Гоголя написана в 1833 году, после первой его поездки в Москву летом — осенью 1832 года. В эту поездку он часто посещал Михаила Александровича Максимовича, своего земляка, профессора ботаники Московского университета, фольклориста, писателя, собирателя украинских песен и любителя украинской старины. Максимович занимал также должность заведующего университетским Ботаническим садом на 1-й Мещанской улице и жил в служебной квартире при нем.
Путь Гоголя к Максимовичу пролегал по Сретенке, с середины которой возникала впереди, в перспективе, перегораживающая улицу в конце Сухарева башня. Она достаточно долго маячила впереди, и глаз привыкал к ее виду. Но когда седок выезжал с улицы на площадь, то испытывал настоящее потрясение от вдруг представшей перед ним громады башни, так как прежде он видел лишь ее среднюю часть, а теперь она вставала перед ним целиком… Мимо башни ехали экипажи, гремели по булыжной мостовой кареты… И как по сравнению с ней казались малы фигурки всадников и пешеходов….
Такой и осталась в памяти Гоголя Сухарева башня.
В июле 2003 года, в преддверии памятной даты — 70-летия сноса Сухаревой башни, исполнившейся в 2004 году, состоялось очередное заседание Комиссии «Старая Москва», посвященное Сухаревой башне. Основной темой на нем, естественно, стала проблема ее восстановления.
Николай Владимирович Оболенский, автор проекта восстановления Сухаревой башни, о котором было сказано выше, академик архитектуры Российской и Международной академий архитектуры, заслуженный архитектор России, профессор, напомнил о созданном под его руководством проекте и подчеркнул, что в настоящее время проект нисколько не устарел, потому что градостроительная ситуация района не изменилась, и разрешить проблему площади можно лишь при условии восстановления главного организующего ее элемента — Сухаревой башни.
Эмоционально и ярко выступил Олег Игоревич Журин, под чьим руководством были восстановлены Казанский собор на Красной площади и Воскресенские ворота с Иверской часовней. Он сказал, что, заканчивая в 1995 году работы на Воскресенских воротах, он надеялся, что следующей его работой будет восстановление Сухаревой башни, и добавил, что к тому времени для этой новой работы он уже «сделал кое-какие чертежи».
Обложку пригласительного билета на это заседание нарисовал О. И. Журин. На своем рисунке он изобразил на фоне унылого ряда многоэтажных современных плоских домов фантастически узорную, уподобляя слово Н. В. Гоголя, «толпу» снесенных московских архитектурных шедевров. В этой толпе различимы Красные ворота, церковь Успения на Покровке и Николы Стрелецкого на Волхонке, Сухарева башня и другие па