Государь Пантелей!
Ты и нас пожалей!
Свой чудесный елей
В наши раны излей,
В наши многие раны сердечные!
Есть меж нами душою увечные,
Есть и разумом тяжко болящие,
Есть глухие, немые, незрящие,
Опоенные злыми отравами, —
Помоги им своими ты травами!
А еще, государь, —
Чего не было встарь, —
И такие меж нас попадаются,
Что лечением всяким гнушаются.
Они звона не терпят гуслярного,
Подавай им товара базарного!
Всё, чего им не взвесить, не смеряти,
Всё, кричат они, надо похерити!
Только то, говорят, и действительно,
Что для нашего тела чувствительно;
И приемы у них дубоватые,
И ученье-то их грязноватое!
И на этих людей,
Государь Пантелей,
Палки ты не жалей
Суковатыя!
Рядом с Пантелеймоновской часовней по Никольской улице стояли два жилых дома постройки второй половины XVIII — начала XIX века. Между ними отходил влево переулочек — Никольский тупик, ведущий к старинной церквушке — Троицы в Старых полях. Тупик упирался в Китайгородскую стену, к которой почти вплотную стояла церковь. (Сейчас археологами при работах по реставрации Третьяковского проезда раскрыты ее фундаменты и доступны для обозрения.)
В Никольском тупике и вокруг церкви Троицы в Старых полях в конце XIX — начале XX века располагались многочисленные лавочки мелких книготорговцев, торговавших новыми и старыми книгами самого разнообразного содержания и ценности. Этот «книжный ряд» пользовался широкой известностью в Москве, сюда заходили и крупные библиофилы, и полуграмотные читатели бесконечных выпусков романа о похождениях разбойника Чуркина.
Кроме книжной торговли, это место известно своим историческим прошлым. Здесь, на берегу Неглинной, в XV–XVI веках находилось «поле», где вершился «Божий суд». (Отчего и церковь называлась — «В Старых полях».) Все, конечно, помнят замечательное описание его в романе А. К. Толстого «Князь Серебряный». На этом поле тяжущиеся сходились в судебном поединке: кому Бог дарует победу — тот и прав.
Построенная в XVI веке Китайгородская стена отделила церковь от собственно «поля», где проходили поединки, старинная церковка оказалась в углу под стеной.
Этот необычайно живописный и характерный уголок старой Москвы с огромной теплотой и любовью изобразил на нескольких цветных гравюрах художник И. Н. Павлов.
Книжные лавочки в Никольском тупике, хотя на их вывесках и значилась с некоторой претензией фирма: «Книжная торговля такого-то», были, как правило, малы, тесны, располагались в сараюшках, чуланах, загороженных переходах — щелях между домами. Темный узкий полуподвал без окон, дневной свет в него проникает лишь через дверь, поэтому здесь всегда темно, и днем горит подвешенная к потолку коптящая керосиновая лампа. Такой описывает коллекционер П. И. Щукин лавку одного из самых известных букинистов Никольской — П. Л. Байкова.
На одной из гравюр И. Н. Павлова изображена «Книжная торговля А. А. Астапова» — маленький чулан с раскрытой дверью, у которой сидит хозяин с книгой в руках, а за ним видны книжные полки.
Афанасий Афанасьевич Астапов пользовался большой известностью среди книжников конца XIX — начала XX века, особенно собиравших литературу по истории и по Москве. Именно эти книги привлекали в его лавочку архитектора И. Е. Бондаренко, который в своих воспоминаниях пишет о нем с любовью и уважением:
И. Н. Павлов. Никольский тупик. Книжные лавки букинистов. Линогравюра 1910-х гг.
«Низенькая деревянная лавочка с одним маленьким оконцем была сплошь упресованна книгами настолько, что, когда я однажды спросил нужную мне книгу, Астапов ответил: „Да вон она, только достать ее нельзя, потолок рухнет“, — и указал на столб из книг, поддерживающий провисшую балку. Кроме этой лавки был у него тут же во дворе, в подвале, еще склад. И книг было изобилие. Весь ученый мир шел к Астапову, зная, что у него наверное есть какая-нибудь редкая книга на нужную тему. Здесь бывали и московские коллекционеры. Особенно часто я встречал толстого Алексея Петровича Бахрушина, А. В. Орешникова, Д. В. Ульянинского, Е. В. Барсова и других книголюбов.
И как был любопытен сам Астапов! Низенький, сутулый, щупленький старичок, с мягкими манерами и добрыми глазами, он усаживал покупателя, только знакомого, в единственное кресло, большое, красного дерева, говоря: „Это креслице покойного профессора Бодянского Осипа Максимовича“…»
Об А. А. Астапове шла слава, что у него все есть, и он ее поддерживал всеми силами. Может быть, книга в основании книжного столба, подпиравшего потолок, действительно там имелась, а может быть, это была хитрая уловка умного книгопродавца.
Как правило, никольские книготорговцы были необычайно преданы своему делу. Тот же Астапов, много лет торговавший на Никольской возле Троицы в Старых полях, когда состарился, «почувствовал старческую слабость» и вынужден был продать лавочку со всеми ее запасами книг, но с одним обязательным условием — «вместе с самим собой», то есть он оговорил себе право беспрепятственно находиться в лавке до конца своих дней. Новый хозяин лавки — не менее известный в истории московской букинистической торговли И. М. Фадеев — согласился на его условия. Для Астапова было приобретено «какое-то особое историческое кресло, — вспоминает П. П. Шибанов (также Никольский букинист), — на котором он и восседал, не неся никаких обязанностей по обслуживанию магазина, а только служа, так сказать, почетной его реликвией».
В конце XIX — начале XX века традиционная книжная торговля на Никольской изменила свой характер. Если прежде книжные лавки «улицы просвещения» удовлетворяли спрос всей читающей Москвы, то после отмены крепостного права и резкого подъема грамотности в стране вырос спрос на книгу, и книжные магазины начали открываться по всему городу. В то же время наряду с состоятельным и образованным покупателем, приобретавшим серьезную научную и художественную литературу, необычайно расширился круг читателей из низших слоев общества — ремесленников, рабочих, мелких торговцев, крестьян, чье образование ограничивалось несколькими классами церковно-приходской или начальной городской школы, а порой лишь уроками какого-нибудь грамотного доброхота. Многие из таких грамотеев становились страстными любителями чтения. Но им требовалась литература, соответствующая их знаниям, интересам и вкусам, да и по цене ей следовало быть доступной.
Никольские книжные лавочки вокруг Троицы в Старых полях, не имея возможности конкурировать с фирменными книжными магазинами крупных издательств, вышли из положения, изменив направление своей торговли: они перешли на продажу старых книг, продажная цена которых была ниже, чем новых, и этим привлекательна для малообеспеченных покупателей. Прежде торговцы старыми книгами и рукописями, многие из которых были действительно редкими, именовали себя антикварами. Но это название не подходило к книготорговцу, в лавке которого большую часть товара составляли книги, изданные всего лишь два-три года назад и успевшие побывать за это время в руках нескольких владельцев. Позже, в советское время, широкое распространение получил книготорговый термин «подержанная книга», точный, но звучавший несколько пренебрежительно. Никольские книготорговцы предпочитали называть свою торговлю на французский лад — букинистической, а себя — букинистами, тем более что характер торговли парижских коллег на берегах Сены вполне соответствовал московской.
И второе изменение в характере деятельности никольских книготорговцев, которое может быть названо главным, заключалось в том, что они стали выступать в роли издателей так называемой лубочной литературы.
Лубочная литература, как и листы-лубки, предназначалась для не имевшего образования малограмотного читателя, но выпускалась не листами, а в виде книг и была следующей ступенью в его просвещении и приобщении к знанию.
Любовь московского простого люда к чтению засвидетельствована многочисленными историческими документами. Издавна центром торговли литературой для народа был Спасский мост на Красной площади через ров перед Спасской башней Кремля.
Первый автор русской новой письменной литературы Антиох Кантемир в стихотворном обращении «К стихам своим», сетуя на то, что они, весьма возможно, будут не поняты и отвергнуты современниками (вечная тема поэтов!), так рисует их судьбу:
Когда, уж иссаленным, время ваше пройдет,
Под пылью, мольям на корм кинуты, забыты,
Гнусно лежать станете, в один сверток свиты
Иль с Бовою, иль с Ершом… —
и при стихах дает примечание-справку: «Две весьма презрительные рукописные повести о Бове-королевиче и о Ерше-рыбе, которые на Спасском мосту с другими столь же плохими сочинениями обыкновенно продаются».
Торговля лубочными изданиями в Москве изображена на картине А. М. Васнецова «Книжные лавочки на Спасском мосту в XVII веке».
В середине XVIII века в связи с засыпкой Кремлевского рва и ликвидацией Спасского моста эта торговля переместилась на Никольскую улицу. Как особый род литературы лубочная литература конца XIX — начала XX века имела своих профессиональных авторов и своих издателей. Никольские книготорговцы как никто знали читателя и покупателя этих изданий.
Знаменитый московский книгоиздатель конца XIX — начала XX века Иван Дмитриевич Сытин, затеяв свое большое дело издания книг для народа, начал с издания лубочной литературы.
Сытин, хорошо знавший всех постоянных авторов Никольского рынка, говорит, что они состояли из «неудачников всех видов»: недоучившихся семинаристов, гимназистов, изгнанных за какие-либо провинности из гимназий, пьяниц — чиновников и иереев. Иные из них обладали незаурядным литературным талантом. Как пример можно привести знаменитого фельетониста Власа Дорошевича, который начал свой литературный путь с романа «Страшная ночь, или Ужасный колдун», проданного Сытину за пятнадцать рублей.