Московские стрельцы второй половины XVII – начала XVIII века. «Из самопалов стрелять ловки» — страница 14 из 32

римерно вдвое больше ранено…»[395]. Действия московских стрельцов, составивших почти половину ударного отряда (по 200 человек от трех приказов – 600 человек при 800 казаках), и в этот раз оказались успешными. Важно, что вылазка была произведена днем, а не «около полуночи», как первая, и осажденные подвергались большему риску быть обстрелянными и отрезанными от крепости. Обращает на себя внимание оговорка Гордона про «еще одну» вылазку. Как видно из «расспросных речей» Лужина, вылазки проводились постоянно, по мере необходимости, и никакого ужаса они у гарнизона не вызывали, в том числе и вылазка 9, а не 10, как у Гордона, августа: «А в девятом числе ходил на выласку полуголова Илья Дуров с сотниками, а с ним стрелцов с 600 человек, а из Нижняго города казаков человек с 500. И… неприятелских людей из ближних шанцов ручными гранаты выбили, и кололи их копьями, и гнали их, и рубили до середних шанцов, и отступили те неприятелские люди в другие шанцы. А бой был съемный болшой. И из задних шанец турки, пришед своим на помочь бились тот день весь, и государевы ратные люди отступили в город…»[396]. Лужин никак не отразил заявленный у Гордона конфликт между стрелецкими командирами и их нежелание командовать вылазкой. Возможно, что конфликт был, а Лужин скрыл его в победной реляции. Тем более что «запрет на участие в подобных отчаянных мероприятиях» действительно существовал. Царь Алексей Михайлович в указе И. А. Хованскому запретил использовать московские стрелецкие приказы В. Пушечникова, Т. Полтева и И. Монастырева при возможном штурме г. Ляховичи. Однако этот запрет был прямым приказом лично Хованскому и никак не распространялся на все приказы московских стрельцов. С другой стороны, полуголова Дуров начальствовал отрядом в 500–600 комбатантов. Для руководства таким отрядом необходим один, максимум два старших офицера в ранге подполковника или майора, и нет никакой необходимости в привлечении высшего командного звена. Гордон ничего не сообщал ни о подкопах, которые вели турки к осажденной крепости, ни о контрподкопе гарнизона, ни о неудачной попытке штурма: «Передался ис турского воска арапленин в Нижней город и сказал, что турки ведут под Верхней город подкоп, указал место, от коих мест из шанец ведут подкоп. И Григорьева приказу Титова стрелец тот подкоп учал перекопывать, и в том перекопе того стрелца убило верховым гранатом. И после того Нижняго города каменные стены саженях на осми взорвало, и божиею милостию тем взрывом ратных людей и казаков никово не убило, а просило ту стену в ров…»[397]. После взрыва турки предприняли штурм через пролом, отбитый стрельцами и казаками: «А как стену взорвало, и турки на то место пришли на приступ всеми силами, и из Нижняго, и из Верхняго города на то проломное место пришли в двенатцать в пляцовых сотен стрелцы и казаки, и бились с неприятельскими людьми часу с шестаго дни до вечера. И многих турков побили, и от города в шанцы отбили, и на то проломное место поставили ночью струбы, и насыпали землею…»[398].


Московские стрельцы на живописном листе «Отпуск стрельцов водяным путем на Разина» – Фомичева 3. И. Редкое произведение русского искусства.// Древнерусское искусство XVII в. М., 1964. С. 317–322.


Как указывалось выше, Гордон упоминал только две большие вылазки гарнизона, однако Лужин указывал на то, что осажденные нападали на турецкие позиции регулярно до подхода к городу помощи от воеводы Ромодановского: «А до приходу де той помочи в три недели было из города на неприятелей вылазок всех з десять, а на выласки ходили сотники, а с ними стрелцы и козаки охотники. И… на тех выласках турков побивали многих, и в Верхней город ратные люди у турков взяли на тех выласках три знамени. А как пришли на помочь ратные люди ис полков, и после их приходу вылазок не бывала для того, что турки подле городового рву покопали шанцы глубокие до их приходу и покрыли плетнями, и хворостом, и камышом, и почали бить, и по городу стрелять пуще прежняго, и катки, и обламы с Верхняго города збили»[399]. Еще Лужин сообщал, что московские стрельцы по приказу генерала Трауэрнихта предпринимали разведывательные выходы с целью захвата языков: «А как те драгуны пришли в Чигирин на помочь, и из города генерал послал пятнадцать человек стрелцов водою под турские шанцы для языков вверх по реке Тясме в лотках. И те стрелцы в город пришли в целости, а с собою привели в языцех дву человек волохов, а сказали, что тех волохов взяли на дороге от города верстах в дву и болши..»[400].

Общая цифра безвозвратных потерь в стрелецких приказах, по данным П. Гордона, составила 180 человек[401]. Точное число раненых Гордон не указал, но подчеркнул, что ранены в ходе боев были «очень многие из всех чинов». Сотник Лужин указал точное количество убитых и раненых в каждом московском стрелецком приказе, оборонявшем Чигирин: «В ту асаду побито в городе и на стене, и на башнях, и на выласках стольника и полковника Григорьева приказу Титова стрельцов 60 человек, ранено 160 человек. Голов московских стрельцов Микитина приказу Борисова убито 3 человека сотников: Микита Сапогов, Андрей Парфеньев, Степан Данилов, ранен Микифор Муханов, стрельцов побита 37 человек, раненых 129 человек. Федорова приказу Мещеринова сотников ранено 2 человека, стрельцов побита 36 человек, раненых 99 человек, а побивано де и ранено ратных людей пуще из ломовых из верховых пушек, ядры и гранаты большими..»[402].

Осенью 1677 года командование начало отвод московских стрелецких приказов с Украины в Москву, на места постоянной дислокации: «Ноября 6 числа. Три приказа стрельцов с их полковниками Степаном Ивановичем Яновым, Ларионом Абрамовичем Лопухиным и Никифором Ивановичем Колобовым пришли из Киева и, оставив здесь (в Севске. – А.ПД артиллерию и боевые припасы, выступили к Москве…»[403]. Чуть позже «генерал-майор Трауернихт с тремя Чигиринскими приказами стрельцов прибыл в Севск и после двухдневного отдыха выступил вперед к Москве…»[404]. Два дня, очевидно, потребовались, чтобы личный состав приказов сдал в севский цейхгауз излишки боеприпасов, гранаты, кремни, фитиль и т. п. военное имущество. В это же время: «…В Чигирин, для стрельцов, кои будут там зимовать, отправлены шубы из овечьих шкур…»[405].

Можно обоснованно утверждать: первая оборона Чигирина показала, что московские стрелецкие приказы обладали высоким уровнем боеспособности и смогли вести не только оборонительные бои, но и активно совершать вылазки, причем на вылазках эффективно действовать как штатным огнестрельным, так и холодным оружием и ручными гранатами, вести различные инженерные работы – строить срубные укрепления, копать траншеи-шанцы и контрподкопы и т. д. Если учесть, что в первой Чигиринской кампании принимали участие приказы не «первого десятка», обладавшие наибольшим боевым опытом, а подразделения, несшие в основном караульную и гарнизонную службу в пограничных стратегических военных базах и опорных пунктах и получившие серьезное «боевое крещение» только во время подавления восстания Степана Разина, то результат становится еще более значимым. В первой обороне Чигирина московские стрельцы продемонстрировали соответствие всему спектру как профессиональных, так и морально-этических требований, предъявлявшихся царской администрацией и современниками. Источники единогласно говорят о мушкетных перестрелках («ис мелково ружья») гарнизона с турками, причем подчеркивают высокую плотность стрельбы. Как указывалось выше, умение вести четкий слаженный залповый огонь являлось едва ли не главнейшим для любого московского стрелецкого приказа. По данным Гордона и Лужина, московские стрелецкие приказы сохраняли высокий боевой дух, о чем свидетельствуют регулярные вылазки и схватки с противником, в т. ч. и с использованием холодного оружия. Далеко не всякое подразделение способно довести свою атаку до рукопашной схватки и тем более обратить противника в бегство. Тем более что о фехтовальном мастерстве нет никаких упоминаний, оружие, которое московские стрельцы использовали – штатное древковое оружие, полупики и бердыши, максимально эффективное для борьбы с пехотой, вооруженной только коротким клинковым оружием. Сама успешная оборона крепости свидетельствует о стойкости московских стрельцов, составлявших значительную часть гарнизона.

В «Расспросных речах» Лужина фигурирует рассказ о чуде св. Сергия Радонежского при первой обороне Чигирина: «…пришедчи к головам головы ж Микитина приказу Борисова раненой стрелец, а как ево зовут, того он Алексей не упомнит, говорил, что было ему явление в тонце сне. А явился де ему ночью в ыноческом платье стар человек подобием чудотворцу Сергию, а велел ему сказывать в городе всем ратным людем, чтоб они сидели в городе крепко и бились с неприятели надежно. А будет де в город помочь вскоре, а явился де ему и о том говорил во сне не по едино время. И генерал маеор, и головы священником велели молебны петь и воды святить, и по городу водою святою кропить. И тем явлением ратные люди и казаки укрепились, и над неприятели после того явления чинили воинские промыслы мужественнее прежняго…»[406]. Интересно, что именно московский стрелец является автором рассказа о чуде. Тем более что «на тонком сне» к раненому воину явился св. Сергий Радонежский – один из наиболее почитаемых не просто русских, а именно московских святых. Можно предполагать, что московские стрельцы были набожны и воспринимали свою службу в осажденном городе как священную борьбу против нашествия мусульман на христианские земли, и также можно предполагать, что стрельцы были находчивы и пользовались всеми средствами для поднятия боевого духа у своих товарищей.