относились к первой пятерке. Приказ Грибоедова ранее, в 1672 г., участвовал в походе под Азов, а в 1677 г. входил в состав полевой армии Ромодановского. Из списка боевых приказов первой десятки выбивался только тринадцатый приказ Григория Титова, но, как показала битва, он оказался достоин своих славных товарищей.
«В таком порядке они наступали, перед каждым пехотным полком везли пехотные орудия и рогатки. Когда они достигли подножья холма, турки и татары, кои при первом появлении христиан из леса стали сопротивляться, применяли всевозможные средства для обороны – вели стрельбу вниз по склону холма, сбрасывали и скатывали подводы, начиненные гранатами. Русские же, несмотря ни на что, решительно продвигались вверх по склону…»[426]. Немаловажно, что основные силы турецких топчу-оджагы (артиллерийского парка в составе капы-кулу – регулярного корпуса султанских войск. —А.П.) не участвовали в сражении за Стрельникову гору, будучи задействованными для бомбардировок крепости. Огня полевых пушек для подавления атаки русских войск было явно недостаточно.
Московские стрельцы на живописном листе «Отпуск стрельцов водяным путем на Разина» – Фомичева 3. И. Редкое произведение русского искусства.// Древнерусское искусство XVII в. М., 1964. С. 317–322.
Полководческое решение воеводы Ромодановского «привязать» вражескую армию к выматывающей все силы и ресурсы осаде Чигиринского замка принесло свои плоды. В разгар боя туркам удалось прорвать боевые порядки Выборных солдатских полков «нового строя», вынужденных отбиваться врукопашную. «Многие из них были убиты и ранены, да и всех бы несомненно изрубили, если бы стрелецкие приказы не овладели холмом слева. Из пушек и мелкого ружья те обильно потчевали турок и заставили их обратиться в ту сторону, как более опасную. Стрельцы же, заняв верную позицию, оградились рогатками и имели много полевых орудий, кои разряжали беспрерывно, и вынудили (турок) держаться подальше…»[427]. Стрельцы действовали в рамках передовой для того времени пехотной тактики, используя передвижные заграждения и легкие полевые пушки, которые располагались в промежутках между сотнями или, как указывал Гордон, впереди строя. Последнее маловероятно, т. к. при такой работе артиллерии слишком велик риск попасть под действие залпов своих же однополчан, и не менее велик риск случайного подрыва боекомплекта от искры или куска горящей селитры от фитилей стрелецких мушкетов, как это случилось во время битвы при Басе в 1660 г. Согласно тактике австрийской и французской пехоты, пушки располагались именно между боевыми формациями от батальона включительно, чтобы иметь возможность накрывать противника перекрестным огнем и не повреждать прикрывающие строй своей пехоты рогатки[428].
Интересно, что столь критикуемые бравым шотландцем московские стрельцы в ходе сражения показали себя более чем достойно, и Гордон не счел нужным привести ни одного слова критики. Возможно предполагать, что все нападки Гордона на стрельцов и Ромодановского были сделаны с целью поднятия своего авторитета в разгоревшейся внутриполитической драме начала 80-х гг. XVII в. Если обратить внимание на текст «Дневника», то Гордон постоянно кого-либо критиковал. Московские стрельцы, воевода Ромодановский, украинские казаки, московские дьяки, даже офицеры его собственного, Бутырского выборного полка, словом, все те, кто имел несчастье стать соперниками Гордона в гонке за славой и чинами, были подвергнуты мстительным шотландцем всяческому осуждению. Поэтому судить о справедливости упреков полковника по отношению к московским стрельцам следует крайне осторожно.
6 августа один из приказов московских стрельцов был переброшен в крепость для усиления гарнизона и участия в вылазке, устроенной Гордоном: «Засим бояре прислали ко мне шесть полковников с их региментами, всего не более 2500 человек, и 800 стрельцов под командой подполковника, с приказом сделать вылазку…»[429]. Вылазка оказалась неудачной, «наши солдаты наступали очень вяло, офицерам даже пришлось гнать их силой. Мало кто проник в ров, да и те вернулись, ничего не добившись и ни разу не подойдя к галерее, причем потери были больше, чем если бы они взялись за дело решительно…»[430]. Как случилось, что Гордон, имевший в это время всю полноту военной власти в гарнизоне (после смерти окольничего И. И. Ржевского), спланировал неудачную вылазку?
Первоначальный план вылазки, необходимой штабу Ромодановского для отвлечения турецких войск от развертывания русско-казацкой армии, предполагал использование всех передислоцированных в крепость сил, т. е. почти трех тысяч человек, в одновременной атаке из трех точек обороны отрядами по тысяче солдат[431]. Но Гордон пропустил день, в течение которого турки, по его словам, «преуспели» в продвижении своих траншей к городу и значительно усилили свои позиции, сделав возможную вылазку проблематичной[432]. Генерал созвал военный совет, в ходе которого «встретил весьма прохладную готовность на столь опасные замыслы…»[433]. Офицеры гарнизона с большим скепсисом отнеслись к идее своего нового коменданта вести людей на убой ради того, чтобы «подготовить… солдат к более важным предприятиям и показать туркам, что и с таким сильным подкреплением, какое обрели в городе, мы не будем сидеть праздно и не дорожим жизнью; также и для того, чтобы не обмануть ожидания бояр в такой попытке…»[434]. Иными словами, храбрый шотландец упустил время, переложил ответственность на решение о вылазке на военный совет, и, в результате, организовал даже не вылазку, а демонстрацию, причем лишь половиной выделенных для этого сил: «мы отрядили на вылазку половину из условленного накануне числа…»[435]. Штурмовые группы, выступившие, как и было запланировано, из трех точек обороны города, насчитывали суммарно 1500 человек, примерно по пятьсот человек в каждой группе. Естественно, они ничего не могли добиться такими силами, но зато Гордон мог рапортовать о проведенной вылазке. Ввиду явной неудачи вылазки Гордону было приказано вернуть в распоряжение воеводы незадействованные подразделения, однако комендант отказался, опасаясь генерального штурма[436]. Чигиринская крепость вместо того, чтобы сковывать османов, стала сковывать собственную армию. Гордон просил подкреплений, но вести активную оборону не хотел, ссылаясь на трусость гарнизона[437].
На этот казус впервые обратил внимание В. Каргалов[438] в 1990 г., но в своей работе «Московские воеводы XVI–XVII вв.», повторяющей книгу «Полководцы XVII в.», он убрал критический по отношению к Гордону фрагмент текста. Возможно, это связано с тем, что работы Каргалова носили научно-популярный характер, в силу чего научное сообщество не сочло выводы исследователя заслуживающими внимания и подвергло их жесткой критике. В сопроводительной статье к публикации «Дневника» Д. Г. Федосов однозначно выводил Гордона героем, а Ромодановского – виновником оставления Чигирина[439]. Ни о каких противоречиях в тексте «Дневника» Федосов не упоминал. Таким образом, Гордон был возведен в ранг канонического героя Чигирина без каких-либо недостатков, с чем вряд ли возможно согласиться.
После неудачной эпопеи с подкреплениями и проваленной вылазкой воевода Г. Ромодановский прислал в крепость московского стрелецкого полковника Семена Грибоедова для оценки ситуации[440]. Гордон совершенно напрасно не придал значения этому факту. Практика направления московских стрелецких голов для расследования ситуации и принятия «антикризисных» решений на месте была широко распространена в России в последней трети XVII в. Голова Грибоедов, таким образом, должен был не просто оценить ситуацию, он должен был сделать ключевой вывод, целесообразна ли дальнейшая оборона Чигирина или нет. Именно от доклада Грибоедова зависела судьба города и гарнизона. Ситуация была крайне сложная. Крепость поглощала подкрепления, но пользы не приносила. Гордон проигрывал контрбатарейную борьбу, начисто проиграл минную войну, держал большие силы в бездействии и постоянно требовал подкреплений. Кроме того, комендант полностью проиграл и «психологическую» войну. Голова передал настоятельную просьбу Ромодановского об организации частых вылазок всеми силами гарнизона. Гордон всячески доказывал Грибоедову, что это невыполнимо из-за «робости солдат»[441]. В доказательство своих слов Гордон назначил для вылазки всего сто пятьдесят солдат, хотя и снабдил их касками, кирасами и двойной винной порцией[442]. Нежелание солдат идти на верную бессмысленную смерть вполне объяснимо, как и нежелание стрелецких командиров выделять людей для реализации заведомо проигрышных идей коменданта. Выше указывался пример неудачной вылазки гарнизона, когда успеха не смогли добиться три отряда по пятьсот человек. Вылазка ста пятидесяти смертников оказалась закономерно неудачной. Гордон за все время осады не сделал никаких попыток поднять дух гарнизона, за исключением выдачи небольших денежных премий и винных порций. Единственной неуклюжей попыткой повлиять на защитников крепости был обед на серебре в доме коменданта, в то время как, по словам Гордона, накануне падения Чигирина многие пытались бежать в лагерь русско-казацкой армии: «Между тем, узнав, что большинство старших и младших чинов ухитряются бежать тайком, я написал к боярам с вестью об этом и просьбой сообщить их волю. Затем я распорядился приготовить ужин и подать на стол мою серебряную посуду с целью, дабы солдаты, видя это, не помышляли о дезертирстве со своих постов…»