Боеспособность московских стрельцов в 80-х гг. XVII в. – нач. XVIII в.
Московские стрельцы прошли долгий боевой путь от зимы 1655 г., когда московский стрелецкий корпус был переформирован после жесточайших потерь и эпидемии, до конца 70-х гг., когда московские стрельцы были серьезными противниками как для разинских повстанцев, так и для турецкой армии, считавшейся по традиции одной из сильнейших в Европе. Не следует забывать, что австрийская и польская армии гордились своими трудными и редкими победами над турками. Московский стрелецкий корпус достиг пика своего развития в конце 70-х гг. XVII в. благодаря накопленному боевому опыту, привилегированному положению и постоянному притоку пополнений – ветеранов-солдат. Практика зачисления ветеранов «нового строя» из солдат в московские стрельцы была очень успешной. На фоне этого процесса стрелецкие восстания 1682 г. и 1698 г. могут быть интерпретированы как свидетельства упадка и кризиса боеспособности московских стрелецких приказов, но такое суждение очень поверхностно. Военная реформа В. В. Голицына, восстание 1682 г., Крымские походы
В. В. Голицына и Азовские кампании Петра I, восстание 1698 г. – это вехи процесса синтеза стрельцов и солдат, который начался в московских приказах в 1656 г. с первыми зачислениями в личный состав представителей других социальных групп и закончился во время Северной войны, в связи с военной реформой Петра I.
1. Военная реформа князя В. В. Голицына 1680 г
Традиционно принято оценивать действия Голицына положительно, рассматривая их как в контексте общего развития русского войска, а также как предпосылки для реформ Петра I: «В.О. Клюневский, В. И. Буганов и А. П. Богданов увидели в В. В. Голицыне предшественника царя-реформатора Петра»[534]. Наибольшее внимание исследователей привлекала сама личность В. В. Голицына и его деятельность как дипломата, военачальника, инициатора отмены местничества и фаворита царевны Софьи: «Как дипломата В. В. Голицына рассматривали С.М. Соловьев, Л.Н. Гумилев, Н.Н. Молчанов и А. П. Богданов, как военачальника – С. М. Соловьев, В. О. Ключевский и А. П. Богданов, как участника отмены местничества – В.Н. Берх, Е.Е. Замысловский, М.Я. Волков, П. В. Седов, Н.Ф. Демидова, Г. В. Талина и Ю.М. Эскин, а как фаворита царевны Софьи – Б. И. Куракин, М.И. Семевский, Н. Г. Устрялов, Н. И. Костомаров, Н. Я. Аристов, Е. А. Белов, И. Е. Забелин, П. К. Щебальский, Е.Ф Шмурло, Е.Д. Лермонтова и М. М. Богословский»[535]. Военную реформу князя исследовали С. М. Соловьев, А. В. Чернов и А. П. Богданов.
С.М. Соловьев главное внимание в военной реформе В.В. Голицына сосредоточил на инициативах князя по отмене местничества: «Князь Вас. Вас. Голицын с выборными из разных чинов служилыми людьми, по царскому поручению, рассуждали о необходимых ратных преобразованиях. Но понятно, что с первою мыслию о серьезном войсковом преобразовании необходимо соединялась мысль об уничтожении местничества. Давно уже неудачные войны заставили признать несостоятельность русского войска…»[536]. Русское войско Соловьев считал априори «несостоятельным» вслед за своим учителем Погодиным. Более того, кроме отмены местничества, Соловьев о других предприятиях Голицына не сказал ни слова. «Время было такое в конце царствования Феодора, что и полковники могли разнуздаться больше прежнего, и стрельцы могли своевольничать…»[537]. Почему стрельцы могли «своевольничать», а полковники «разнуздаться», историк также не пояснил. Ссылка на «такое время» выглядит совершенно неубедительно. Но Соловьев и не пытался как-либо конкретизировать эту неубедительность, полагая следующий свой постулат аксиомой: «Необходимость нового, несостоятельность старого были признаны…»[538]. Стрельцы были представителями «старого строя», следовательно, были «несостоятельны» по определению. С данной точкой зрения ввиду отсутствия ее обоснования согласиться нельзя.
А. В. Чернов провел анализ фактов деятельности В. В. Голицына и его военной реформы[539]. В отличие от Соловьева, Чернов считал главным достижением Голицына военно-окружную реформу, введение разрядов. Также Чернов повторял тезис Соловьева о важности попытки реформы поместной конницы. Что касается московских стрельцов, то «отрицательной стороной реформы было сохранение московских стрельцов, всем своим существом связанных со старой организацией войска. Распределение стрельцов по разрядам ухудшило экономическое и правовое положение стрельцов, а также состав войска, так как остатки старой военной организации проникли во все составные части войска…»[540]. Исследователь видел в московских стрельцах только «полицейскую силу»[541]. Нельзя не обратить внимание на схожесть аргументации Чернова и Соловьева, хотя авторов разделяет более полувека. В обоих случаях московские стрельцы однозначно заслужили негативную оценку только за то, что принадлежали к «старому строю». Никаких иных обоснований не приводится. Чернов полностью игнорировал данные того же Гордона о Чигиринских кампаниях, не говоря уже об обильном актовом материале, относящемся к различным сторонам существования московского стрелецкого корпуса.
Точка зрения Чернова в отношении голицынских реформ и московских стрельцов на долгие годы стала канонической, как ранее позиция Соловьева. Ярким подтверждением этого являются утверждения Н.И. Павленко, такие, как: «В последней трети XVII в. стрелецкое войско по своему устройству, обучению, вооружению, а также укладу жизни являло собой анахронизм…»[542], или «стрелецкое войско отличалось низкой боеспособностью…»[543]. Никаких доказательств этих тезисов исследователь не привел. Интересно, что Павленко не видел разницы между личным составом московских стрелецких приказов и собственно стрелецким сословием.
Таким образом, реформы князя В. В. Голицына всеми без исключения были признаны прогрессивными, а московские стрельцы – анахронизмом.
А. П. Богданов считал автором военной реформы лично царя Федора Алексеевича: «Освободив страну от реальной военной опасности, царь решительно осуществил военно-окружную реформу, ликвидировав дворянское ополчение и окрестьянившихся драгун, введя обязательную военную службу в регулярных полках и доведя их численность (без Сибири) до 135 тыс. человек (43908 рейтар, 76158 солдат и стрельцов, 14865 казаков). Летом 1680 г. новый главнокомандующий В. В. Голицын вывел на рубежи почти 130 тыс. русских ратников, которых поддерживали 50 тыс. казаков Самойловича…»[544]. Очевидно, Богданов придерживался точки зрения, идеализирующей царя Федора Алексеевича как правителя государства, иначе не допустил бы явные фактические ошибки: реформу проводил все-таки не царь, а князь Голицын, дворянскую конницу не ликвидировали, а реформировали, попытавшись придать ей некоторые черты рейтар, регулярными кавалерийскими частями дворянские сотни даже после голицынской реформы назвать нельзя. Наиболее близкой была бы параллель с ордонансовыми ротами бургундских или французских жандармов XV в., что является темой отдельного исследования. Тем не менее А. П. Богданов высказал решительное одобрение голицынской реформе, не выделяясь из общей историографической традиции.
Не вдаваясь в историографические подробности споров вокруг самих реформ Голицына, целесообразно акцентировать внимание на той части военной реформы, которая непосредственно касалась московских стрелецких приказов.
Вызывает удивление тот факт, что в восстании 1682 г. участвовали те же самые стрельцы, которые сражались в Чигиринских походах и показали себя стойкими и дисциплинированными воинами. Н. И. Павленко утверждал, что к 1682 г. московские стрельцы окончательно разложились и утратили боеспособность под влиянием своих «ремесел и промыслов»[545]. Разница между 1677-78 гг. и 1682 г. составляет четыре года. А от 1671-72 гг. до 1677-78 гг. прошло целых пять лет, и победители Разина стали победителями султанских войск, ничуть не утратив своей боеспособности. При этом они владели и ремеслами, и промыслами, и активно пользовались своими привилегиями. Но в пятилетием промежутке не было никаких радикальных перемен в жизни корпуса. А в 1678–1682 гг. такие перемены были. Причины восстания кроются именно в военной реформе В. В. Голицына.
Согласно общему плану военных реформ, было унифицировано денежное довольствие частей постоянного состава, в частности, регулярной пехоты. Все виды довольствия, а именно денежное, хлебное и суконное жалованье, выплачивавшееся московским стрельцам ранее, были заменены на обязательное наделение стрельцов земельными наделами.
В. В. Голицын начал проводить унификацию русской пехоты. Стрельцы, и городовые, и московские, были, по сути, приравнены к солдатам «нового строя». Фактически разница между стрельцами и солдатами в 1680 г. существовала в нюансах их сословного положения и уровне обеспечения. Процесс слияния московских приказов и лучшей части солдатских полков шел уже давно. Ко времени реформы русская пехота представляла собой структуру из двух сегментов: 1) московские стрелецкие приказы и Выборные солдатские полки, 2) «генеральские» и стандартные солдатские полки «нового строя», сводные полки городовых стрельцов, драгунские полки. Первые отличались надежностью, выучкой и стойкостью, вторые были более многочисленны, но хуже обучены, не имели никаких сословных привилегий и обладали значительно более низкой мотивацией. Содержание такого количества различных по своему положению и обеспечению частей в конце XVII в. было тяжелым испытанием для государственного бюджета. Необходимо было убрать различия в статусе Выборных солдат и московских стрельцов, увеличить количество московских приказов за счет солдатских полков, создавая, таким образом, внесословные элитные части, развить практику аноблирования солдат в стрельцы и Выборные солдаты, превратить ее в общегосударственный официальный социальный «лифт», распространить часть стрелецких привилегий на солдат.