ловы не могли не вызвать такую резкую реакцию.
После удовлетворения исков по челобитным стрельцы совершили ряд совершенно диких в свете их прежней службы поступков. Так, в слободах целую неделю шли расправы над средним и младшим командным звеном. Стрельцы избивали и даже убивали, сбрасывая с раскатов, десятников, пятидесятников, сотников и полуголов, кто отваживался появиться в слободе[556]. Формальной причиной таких действий было якобы стремление рассчитаться с теми, кто присваивал себе стрелецкие деньги, и выправить на них все незаконно присвоенное.
С. М. Соловьев в качестве причины такого падения дисциплины в стрелецких приказах выдвигал интересный тезис о группе заговорщиков, связанных с князем Хованским, который прямо подстрекал стрельцов к неповиновению. «Прежде всего, говорят, обратился к стрельцам Хованский; слова его, как известного боевого воеводы, производили сильное влияние. «Вы сами видите, – говорил Тараруй то одному, то другому из стрельцов, – вы сами видите, в каком вы у бояр тяжком ярме, теперь выбрали бог знает какого царя, увидите, что не только денег и корму не дадут, но и работы тяжкие будете работать, как прежде работали, и дети ваши вечными невольниками у них будут; а что всего хуже, продадут и вас и нас в неволю какому-нибудь чужеземному неприятелю, Москву сгубят и веру православную искоренят»[557]. Но не один Хованский делал подобные внушения; Иван Михайлович Милославский, лежа на постели, притворяясь больным, кипятил заговор: к нему по ночам приходили выборные стрельцы – Одинцов, Петров, Чермный и толковали о стрелецких движениях вместе с Толстым, Цыклером, Озеровым…»[558].
Н.И. Павленко не упоминал о таких, с его точки зрения, мало значимых деталях, просто указав, что «по ночам в дом к Милославским приезжали представители стрелецких полков, а от покоев Софьи разъезжали по слободам ее эмиссары, не жалевшие ни вина, ни денег на подкуп стрельцов…»[559]. Павленко большее внимание уделял придворным интригам между группировками Милославских и Матвеева-Н-рышкиных. В его работе упомянуты «представители стрелецких полков», но никаких намеков на группу заговорщиков, как у Соловьева, нет. Стрельцы показаны как безликая масса.
М.Ю. Романов следовал за источниками, не заостряя внимания на фактах самоуправства стрельцов в слободах.
Интересно, что за рамками внимания исследователей остался один очевидный факт. Московские стрелецкие приказы были неразрывно связаны внутренней дисциплиной и родственными связями. Все десятники и пятидесятники были не просто назначенными людьми, они занимали свои посты годами. Важно, что на эти должности не назначали, а выбирали. Их дети, зятья, дяди и прочая родня служили в тех же приказах. Поэтому избить или убить десятника или пятидесятника безнаказанно, без того, чтобы вмешалась многочисленная родня, было практически невозможно. Думается, что акции силового воздействия были не массовыми, а точечными, направленными против лиц, заведомо не пользовавшихся популярностью. Косвенно это подтверждает тот факт, что стрельцы, узнав о якобы произошедшем убийстве царя Ивана Алексеевича, выдвинулись к Кремлю «стройством», т. е. соблюдая строй и равнение в походных колоннах[560], хотя офицеров в строю не было. Организовать четкое движение таких масс людей могли только опытные младшие командиры, опираясь на не менее опытный и привычный к военной службе личный состав.
Хронология и факты восстания 1682 г. известны, тема противоборства Нарышкиных и Милославских является предметом отдельного исследования. В калейдоскопе событий этого конфликта необычайно интересно исследовать именно действия самих стрельцов. Слабость кремлевской администрации, интриги придворных группировок, стремившихся сделать стрельцов своим оружием в борьбе за трон, совпали с настроениями внутри корпуса. Потеря статуса, финансовые проблемы не могли не вызвать волну возмущения. Но стрельцы старались соблюдать государственный порядок, даже поднимаясь на восстание. Так, 15 мая, перед тем, как выдвигаться в Кремль, «пришли розных приказов стрельцы пятидесятники и десятники и рядовые розных приказов стрельцы на Пушечный двор и взяли с собою зелейныя казны целовальника Сидорку Иванова с коробкою насильством, и велели у зелейные казны и у свинцовые и у фетильные казны печати снять, и замки отмыкать, и зелье и свинец и фетиль учели собою имать сколько в которой приказ надобно им зелья и свинцу и фетилю, и о том они давали расписки за сотенными руками порознь…»[561]. Восставшие выдали расписки на изъятые боеприпасы вместо того, чтобы просто забрать все необходимое из арсеналов!
15 мая 1682 г. московские стрельцы вошли в Кремль с оружием, не будучи при выполнении служебных обязанностей, что по нормам Соборного Уложения уже классифицировалось как преступление. Стрельцы шли защитить царя. Массовость выступления, а по тревоге были подняты все восемнадцать находившихся тогда в Москве приказов, свидетельствует о том, что стрельцы совершенно искренне хотели защитить царя Ивана от покушения или жестоко отомстить за его смерть. В последовавшей после представления царей расправе над Нарышкиными, так же как и в расправах последовавших дней, традиционно обвиняют всех стрельцов. При этом никто не задался вопросом, сколько людей могло поместиться во дворе царского терема перед крыльцом? В восемнадцати приказах было не менее десяти тысяч человек, даже с учетом всех погрешностей при подсчете. Исследователи слепо доверяли данным датского посланника, согласно которым стрельцы в последующие дни искали и убивали в городе сторонников Нарышкиных[562]. Чтобы представить толпу в десять тысяч человек, скопом гоняющуюся за своими жертвами по узким московским улицам, надо было иметь очень развитое воображение. Возможно, что расправу на царском крыльце и все последующие убийства совершила небольшая группа зачинщиков выступления, связанных с группировкой Милославских или князем Хованским.
Личный состав московского стрелецкого корпуса решал свою судьбу во время политической игры боярских кланов и действий упомянутой группы. Стрельцы стремились, как это ни удивительно в свете обвинений в бунте и погромах, поддерживать порядок в городе, задерживать и казнить мародеров, причем как посадских, так и стрельцов[563].
Стрельцы выступали за свое новое место в новом мире. Впервые за весь XVII в. московские стрелецкие приказы выдвинули политические требования и выступали не столько от своего имени, сколько от имени своего сословия, точнее, своей касты внутри этого сословия. В этой связи необычайно интересна челобитная московских стрельцов от 6 июня 1682 г. В ней стрельцы позиционируют себя делегатами именно сословия, для которого придумывают совершенно новое определение: «надворная пехота». Так, в начале документа они все еще стрельцы: «…бьют челом холопи Ваши пятидесятники и десятники и рядовые московских стрельцов приказов стрельцы, и урядники и рядовые салдаты всех полков, и пушкари, и затинщики, и гости, и гостиных разных сотен, и кодашевцы, и дворцовые, и Конюшенной слободы, и сироты Ваши посадские люди, и холопи Ваши ямщики всех слобод…»[564]. Все перечисленные сословные группы так или иначе были связаны с московскими стрельцами, которые составляли почти половину московского посада. Интересно, что в челобитной перечислены самые привилегированные части московского посада, не платившие налогов, купцы и Выборные солдаты. Новое наименование «надворная пехота» объединило собственно полевые части – приказы московских стрельцов и стрелецкие семьи, родню, свойственников, словом, всех тех, кто не имел отношения к службе, но по рождению относился к стрелецкому сословию, точнее, к его московской части. Об этом говорит и интересная оговорка.
Сам факт восстания именно московских стрельцов против царя уничтожил базовый критерий их боеспособности – верность присяге при любых обстоятельствах. Стрельцы подняли руку на то, что всегда защищали от любых врагов, на царскую власть. Они пусть и по призыву защитить царя, но без приказа, без командиров пришли в Кремль с оружием и заставили царей подчиниться своей воле. Более того, именно стрельцы устроили кровопролитие. В драке с боярином Матвеевым кто-то из зачинщиков не постеснялся малолетнего царя Петра,
которого просто отшвырнули от боярина сильным пинком. Никогда ранее стрельцы не выступали против царя. Это стало возможным благодаря реформе Голицына, уничтожившей тандем «царь – стрельцы» и заменившей его на тандем «стрельцы – земля». Не случайно в своей челобитной московские стрельцы особенно настаивали на индульгенциях для себя, подчеркивали свою верность: «Ныне мы бьем челом и просим у Вас, Великих Государей… чтобы за наши многия службишки и за верность пожаловали Великие Государи, указали среди своего Московского государства учинить в Китае городе на Красной площади столб и тех побитых злолихоиметелев, хто за что побит, на том столбе имяна подписать, чтоб впредь иные… кто бы нас поносными словами словами и бунтовщиками, и изменниками не называли бы и без вашего государского имянного указу и бес подлинного розыска нас, холопей Ваших, всяких чинов людей никово бы в ссылки напрасно не ссылали и безвинно кнутом и батогами не били и не казнили…»[565]. Стрельцы, выступая от имени своего сословия, требовали, чтобы их действия были оправданы самой властью, и всячески подчеркивали свою «верность»[566]. Столб, своего рода памятник произошедших событий, о котором просили стрельцы, был своего рода гарантией соблюдения властью требований челобитной. Для России XVII в. такой способ увековечивания памяти чего-либо был довольно экзотическим, в случае сохранения памяти обычно на памятном месте ставили церковь в честь того святого, в день памяти которого случилось событие. Но мир изменился, и стрельцы требовали твердых гарантий в этом новом мире. И столб-памятник должен был быть зримым и понятным каждому знаком таких гарантий. Интересно, что после подавления последнего стрелецкого восстания 1698 г. по приказу Петра I также были возведены столбы, украшенные медными плитами с текстом «вины» стрельцов и отрубленными головами, насаженными на железные штыри. 6 июня 1682 г. цари Петр и Иван подтвердили в своей «Жалованной грамоте» все, о чем просили стрельцы в челобитной. Более того, в тексте грамоты стрельцы уже официально были названы «надворной пехотой»