[567]. О таком переименовании была сделана соответствующая запись в Разрядном приказе 28 июня 1682 г.[568]
В ходе восстания 1682 г. была сделана попытка возродить «старую» веру. Вероучители раскольников во главе с Никитой Пустосвятом едва не преуспели в этом начинании, пользуясь поддержкой князя Хованского и стрельцов. Общеизвестно, что в результате противостояния официальной Церкви и раскольников последние потерпели поражение, а сам Пустосвят был казнен. Не вдаваясь в подробности придворных интриг Хованского против Милославских и царевны Софьи, крайне важно установить, почему стрельцы («надворная пехота») не пошли за раскольниками, а поддержали государственную власть – Софью и патриарха Иоакима.
С. М. Соловьев отмечал, что «далеко не все приказы были согласны в том, что надобно постоять за старую веру… «Зачем нам руки прикладывать? Мы отвечать против челобитной не умеем; а если руки приложим, то и ответ должны будем давать против патриарха и архиереев; старцы сумеют ли против такого собора отвечать? Они намутят тут да и уйдут. Все это дело не наше, а патриаршее; мы и без рукоприкладства рады тут быть, стоять за православную веру и смотреть правду, а по-старому не дадим жечь и мучить»…»[569]. Главной причиной, по которой стрельцы встали на сторону Софьи в споре с раскольниками, Соловьев считал угрозу царевны покинуть Москву вместе с обоими царями и патриархом: «Не променяйте нас и все Российское государство на шестерых чернецов, не дайте в поругание святейшего патриарха и всего освященного собора!» – говорила Софья выборным, и те отвечали ей: «Нам до старой веры дела нет, это дело св. патриарха и всего освященного собора». Выборные были щедро награждены и угощены за такие умные речи; рядовые стрельцы побуянили, но не могли устоять перед царским погребом, когда выставили на десять человек по ушату: принесли заручные, что вперед не будут вступаться за старую веру, а раскольников начали бить, крича: «Вы, бунтовщики, возмутили всем царством!»[570].
Н. И. Павленко никак не комментировал факты, связанные с попыткой раскольников дать «бой» патриарху, всей Церкви и царевне Софье, и никак не отметил роль стрельцов в этих событиях.
М. Ю. Романов считал, что Софья перетянула стрельцов на свою сторону за счет щедрой выдачи хмельного: «Началась раздача пития: на каждый десяток по ушату простого и «поддельного» пива, а также по мере меда. Стрельцы, солдаты и пушкари «и думать перестали» о прежних своих замыслах, «да побежали всякой десяток с своим ушатом, да перепилися пьяны». Таким образом, за три дня «перебрали» все полки. Пьяные стрельцы стали кричать раскольникам: «Вы де бунтовщики и возмутили всем царством» и принесли царевне Софье свои «повиные», а самых видных расколоучителей взяли под стражу…»[571].
Простой подсчет показывает, что один ушат составлял два ведра, т. е. 22–24 литра жидкости. Ведро, соответственно, вмещало 12 литров. Мера составляла 26 литров. При выдаче 24 литров простого или крепленого пива и 26 литров меда на десятню, каждому стрельцу доставалось почти два с половиной литра пива и два с половиной литра меда. При примерном пересчете крепости напитков можно предполагать, что каждый стрелец получил чуть больше пол-литра водки. Общее количество выданных напитков можно подсчитать как 50–52 бочки по сорок ведер каждая.
Ранее, при царе Алексее Михайловиче, стрельцов награждали алкоголем в схожих количествах. В 1676 г. 26 августа «московским стрелцом Микифорова приказу Колобова, Ларионова приказу Лопухина, Дмитреева приказу Лаговчина Офанасию Григорьеву с товарыши сорока шти человеком и тем велено Государева жалованья за пушечную стрельбу вместо погреба ведро вина…»[572]. Иными словами, за пушечную стрельбу каждому из сорока шести стрельцов-пушкарей досталось примерно двести грамм «вина», т. е. водки. Интересно, что водка, входившая в состав продуктов походного пайка московских стрельцов, выдавалась в значительно меньших объемах. Например, в 1676 г. для похода из Москвы в Киев «московским стрельцам стольников и полковников Микифорова приказу Колобова да Ларионова приказу Лопухина да Митреева приказу Лаговчина Государева жалованья велено дать вместо погреба вина двадцать семь ведер с четью…»[573], что составляло 327 литров водки. В трех упомянутых приказах на момент выдачи продуктов состояло 2139 человек, на одного стрельца приходилось чуть больше 150 грамм водки на все время похода.
Следует отметить, что алкоголь для московских стрельцов был вполне доступен и без пожалований. В Москве действовали «питейные дворы» и прочие места досуга, по домам варили брагу и ставили мед. За «курение вина» следовало платить пошлину всем, кроме церкви и дворян.
Таким образом, каждый стрелец получил примерно пять литров пива и меда (т. е. по крепости – чуть больше 500 грамм водки). Думается, что говорить о том, что приказы «перепились пьяны» и в результате массового загула разогнали раскольников, несколько некорректно.
Наиболее вероятную причину, по которой стрельцы поддержали царевну и патриарха в конфликте с раскольниками, наметил, но не стал выделять С.М. Соловьев. 5 июля 1682 г., во время прений в Грановитой палате, в ответ на выпад одного из расколоучителей Софья со слезами на глазах «…начала говорить: «Если Арсений и Никон патриарх еретики, то и отец наш и брат такие же еретики стали; выходит, что и нынешние цари не цари, патриархи не патриархи, архиереи не архиереи; мы такой хулы не хотим слышать, что отец наш и брат еретики: мы пойдем все из царства вон». С этими словами царевна отошла от своего места и стала поодаль. Хованский, бояре все и выборные расплакались: «Зачем царям-государям из царства вон идти, мы рады за них головы свои положить». Раздались и другие речи между стрельцами: «Пора, государыня, давно вам в монастырь, полно царством-то мутить, нам бы здоровы были цари-государи, а без вас пусто не будет»…»[574]. Слова раскольников о том, что царь Алексей Михайлович был еретик, не просто переворачивали стрелецкий мир с ног на голову, они разрывали его в клочья. Если стрельцы не слишком признавали право Софьи править от имени Государей, о чем как раз свидетельствует резкий выпад с предложением уйти в монастырь, то признание Алексея Михайловича еретиком было равнозначно признанию еретиками и врагами Веры и Государя самих себя. В 1682 г. личный состав московских приказов в подавляющем большинстве состоял из участников подавления восстания Степана Разина, русско-турецкой войны 1672-82 гг. и Чигиринских походов. Наряду с ними продолжали нести службу и ветераны последнего этапа Тринадцатилетней войны. Не следует игнорировать то обстоятельство, что поколение московских стрельцов, служившее в конце 70-х гг. – начале 80-х гг. XVII в., выросло на рассказах своих отцов и дедов, прошедших первые этапы Тринадцатилетней войны и русско-шведскую войну 1656–1658 гг. Все это время прошло под знаком абсолютной верности московских стрельцов Алексею Михайловичу. Царевна жалобно пригрозила «уйти из Москвы», демонстрируя нежелание жить и править там, где бесчестят память ее отца и брата. Столица и Государство без Государя были для стрельцов совершенно немыслимы. Старая вера, которую считали вариантом решения всех проблем, оказалась отрицанием самой сущности московских стрельцов, их связи с царем. После указа об удовлетворении стрелецкой челобитной они рассматривали себя как неотъемлемую часть государства, невозможную без Государя и без Службы. Раскольники же предлагали анафемствовать все, что составляло самую суть стрельцов. Старообрядческие лидеры, «твердые адаманты», были для стрельцов чужаками. А царевна была дочерью своего отца. Мудрая Софья еще больше подчеркнула это обстоятельство пожалованием «погреба», как это практиковалось во времена Алексея Михайловича. Ключевым в этом пожаловании был не алкоголь, а сам факт пожалования, демонстрация щедрости и, самое главное, преемственности царской власти. Стрельцы поддержали царевну, т. к. они просто не могли поступить иначе.
После ликвидации Софьей князя И. А. Хованского тон стрельцов разительно поменялся[575]. В челобитной Стремянного приказа Н. Д. Глебова нет ни слова ни о каких гарантиях, столбе, почетном наименовании и т. п.: «…и Вас, Великих Государей, на гнев привели, и в винах наших волны Вы, Великие Государи, Цари, смилуйтеся!»[576]. «Точка фокуса» всего восстания, князь И. А. Хованский, был объявлен изменником и казнен вместе с сыном. Таким жестоким наказаниям представители высшей знати не подвергались со времен окончания Смоленской войны, когда были казнены воевода М. Шеин и окольничий А. Измайлов с сыном. Группа стрельцов-раскольников осталась без руководства и без покровителя. Основная масса московских стрельцов не поддерживала этих радикалов. Во главе Государства снова встал Государь, даже два, которым стрельцы должны были служить. Думается, что покаянный тон челобитной можно объяснить именно так. Доводы о том, что стрельцы якобы испугались дворянской конницы или других сил, не выдерживают критики. В руках московских приказов, отлично вооруженных и оснащенных артиллерией, был Кремль – неприступная крепость – и вся Москва. Никакая дворянская конница или солдаты не могли противостоять десятитысячному контингенту, если бы он решил драться насмерть на московских улицах.
В первой декаде октября 1682 г. цари Петр и Иван дали новую «Жалованную грамоту» стрельцам и солдатам Выборного полка Р. Жданова, в которой простили все вины бунтовавших частей[577]