л с учетом ошибок первой кампании. Генералиссимус А. С. Шеин сделал главный упор на осадные работы и артиллерию. За всю осаду не было произведено ни одного штурма.
Московские стрельцы на рисунках из эпиталамы Кариона Истомина «Книга любви знак в честен брак». Единственный изобразительный источник, позволяющий увидеть московских стрельцов конца 70-х – середины 80-х гг. XVII в. (Истомин Карион. Книга любви знак в честен брак. М, 1989. Листы 10, 11, 17.)
Блокада с моря, осуществленная молодым царем силами «воронежского» флота, успешная минная война, бомбардировки и насыпной вал, который стрельцы и солдаты подвели к самым стенам крепости, вынудили турецкий гарнизон к сдаче. После победы московские полки были задействованы для реконструкции азовских укреплений: «И в двести пятом году августа с шестаго числа место города Азова все росчистили, и по наряду новоземляной город и ров делали, и в совершенство учинили. А работали денно и нощно во весь год самою совершенною трудностью…»[602].
В 1697 г. турецко-татарское войско попыталось отбить Азов, но 20 июля в полевом бою с войсками А. С. Шеина было разгромлено. В этом бою участвовали и шесть московских стрелецких полков[603]. Шеин применил тот же тактический прием, что и А. Н. Трубецкой под Конотопом и Г. Г. Ромодановский при штурме Стрельниковой горы. Атаки татарской конницы наткнулись на усиленный рогатками осадный табор, из-за которого вели четкий убойный залповый огонь стрельцы, солдаты и пушкари. После поражения турки оставили попытки завладеть Азовом.
Московский стрелецкий полк Василия Елчанинова отличился при успешной обороне Тавани от крымских татар в том же 1697 г., пытавшихся отрезать русских от устья Днепра[604].
По результатам азовских кампаний можно утверждать, что восстание 1682 г. практически не сказалось на боеспособности московских стрельцов.
По данным М. Рабиновича, «к лету 1698 г. в Русском государстве было 49 стрелецких полков, в том числе 20 полков московских стрельцов. Московские стрелецкие полки дислоцировались следующим образом: в районе Великих Лук – четыре полка (Федора Колзакова, Афанасия Чубарова, Ивана Черного, Тихона Гундетмарта), в Азове – шесть полков (Ивана Канищева, Ивана Озерова, Дмитрия Воронцова, Мартимьяна Сухарева, Венедикта Батурина, Михаила Воронцова), в Киеве – четыре полка (Ивана Ушакова, Ивана Нечаева, Ивана Скрипицына, Михаила Сухарева), в Белгороде – три полка (Василия Елчанинова, Михаила Кривцова, Ильи Дурова) и «зборный полк» Петра Головина в городах Белгородского разряда. В Севске – один полк (Степана Стрекалова), в Астрахани – один полк (Ивана Спешнева)»[605].
Если учесть, что в Новгороде, Курске и некоторых других городах московские полки были приписаны к местным и в документах фигурировали как «новгородские», «курские» и т. д., то московских стрельцов в реальности было больше, чем по официальным спискам. Из всех этих частей четыре полка, дислоцированных в Великих Луках, подняли восстание.
В. И. Буганов считал причинами восстания четырех стрелецких полков Ф. Колзакова, И. Черного, Т. Гундертмарка и А. Чубарова такие факторы, как «крайние тяготы службы во время азовских походов, последующей гарнизонной службы в Азове, перехода к Великим Лукам, голода и самого настоящего нищенства (голодные стрельцы просили подаяние у местного населения), притеснения властей и начальства»[606]. Цели восставших стрельцов исследователь определял, как «возвращение к семьям в Москву, получение жалованья, расправа с боярами и иноземцами…, отстранение от власти «плохих» правителей… и вручение ее «хорошим» правителям», которые, по их мысли, облегчат их положение…»[607]. Буганов критиковал точку зрения, согласно которой восстание 1698 г. «неверно квалифицировалось как реакционный бунт стрельцов, инспирированный консервативным боярством и духовенством и направленный против петровских преобразований»[608]. С утверждением Буганова невозможно не согласиться. Считать восстание 1698 г. «реакционным бунтом» и т. п. – безусловная ошибка. Но перечень причин восстания, предложенный В.И. Бугановым, может быть скорректирован. М.Д. Рабинович приводил свидетельство крайне тяжелого положения московских стрельцов, участвовавших в Азовских походах и задействованных после победы для реконструкции крепости и гарнизонной службы: «Объясняя причины волнений, стрелец стремянного полка Нестор Бугаев показал: «Нам, стрельцам, ни в Москве, ни в Азове жития нет. На Москве от бояр, что они у них хлеб отняли без указу (лишили хлебного жалованья. – М.Р.), а в Азове – от немец, что они на городовой работе их бьют и заставливают их работать безвременно». Он же, Нестор, говаривал: «На Москве бояря, в Азове немцы, в воде черти, в земле черви…»[609]. После азовской службы четыре полка московских стрельцов были переведены в Великие Луки, куда они прошли, не заходя к семьям в Москву.
Исследователь отмечал, что в конце 90-х гг. XVII в. государство было всячески заинтересовано в переходе стрельцов в солдаты. Процесс перехода был безболезненным и даже желанным для стрельцов[610]. Солдатское жалованье в это время было выше стрелецкого, т. к. стрельцам разрешалось заниматься промыслами и ремеслами, солдаты получили единообразную цветную суконную униформу, что раньше было положено одним московским стрельцам и Выборным солдатам. Вместе с тем правительство приняло и ряд негативных мер по принуждению к переходу стрельцов в новое звание. Так, стрельцам подолгу задерживали жалованье, направляли на тяжелые работы, не разрешали возвращаться в свои московские слободы и т. д. В своих челобитных и на допросах мятежные стрельцы жаловались на невыносимые условия службы в Великих Луках: «…и мы на полских – на Себежском и на Невльском рубежах были, голод и холод, и всякую нужду терпели. А только давано было на полки для постою дворов малое число – стояли на дворе человек по сту и по полтораста. А хлеб купили дорогою ценою… которые наши братья ходили кормиться именем Христовым, и те от нас многие батоги биты перед Розрядом…»[611]. Эти жалобы нашли отражение в народном фольклоре – исторической песне «Стрелецкий бунт»: «За двенадцать лет им, стрельчикам, им провианту нет, на добрых ихних-то на коней фуражу нейдет…»[612]. Книги выдачи жалованья московских стрельцам полков А. Чубарова, Ф. Колзакова, Т. Гундертмарка и И. Черного за январь, март, апрель и май 1698 г., а также книги выдачи денежного жалованья и добавочных кормовых денег стрельцам полка князя М. Г. Ромодановского в Великих Луках позволяют поставить под сомнение правдивость стрелецких жалоб[613]. В этих книгах содержатся перечни фамилий с подписями или крестиками напротив. Стрельцы взбунтовавшихся полков получали жалованье регулярно и лично в руки. Условия их службы были тяжелыми, но не невыносимыми. Логично считать, что финансовые проблемы не были значимой причиной восстания.
Среди личного состава мятежных приказов выделялась группа наиболее активных «заводчиков», которые сумели частично увлечь, частично запугать своих товарищей и призвали освободить царевну Софью из заточения и вручить ей Москву и трон. Подобный призыв реабилитировал стрельцов в собственных глазах, т. к. они становились не «ворами», а освободителями «природной государыни». Материалы следственного дела зафиксировали большую роль стрелецких пятидесятников в организации бунта: «…а в Федорове полку Колзакова во управление были у них пятидесятники ж Тимошка Давыдов, Афонка Прасолов с товарыщи двенадцать человек самовольно ж без выбору…»[614]. Во время восстания московских стрельцов в Кольском остроге в 1699 г. зачинщиками бунта также выступили стрелецкие пятидесятники: «Если основная масса стрельцов ничего не теряла от перевода в солдаты и даже могла рассчитывать на прибавку денежного жалованья, то пятидесятники от этого только проигрывали, так как их переводили в солдатскую службу не в офицерские чины (стрелецкие пятидесятники могли претендовать на офицерские чины прапорщиков и поручиков), а в урядники, т. е. в унтер-офицеры, что существенно ущемляло их в материально-правовом отношении»[615]. Очевидно, пятидесятники, опираясь на своих родственников и сторонников, захватили власть в приказах. В этой ситуации попытка воеводы М. Г. Ромодановского разоружить стрелецкие полки еще больше накалила обстановку. Стрельцы не без участия своих пятидесятников были свято уверены, что было принято решение их уничтожить: «…а нас велел, ис города вывесть по полку на розные дороги, и велел у нас обрать ружье, и всякую полковую казну, и знамена, и велел нас конным рубить, обступя в круг. И мы, убояся того, в указные места не пошли…»[616]. Стрельцы решились на бунт, т. е. на явное нарушение присяги. Политическая интрига, точнее, авантюра, сложившаяся вокруг письма царевны Софьи, закончилась 18 июня 1698 г.[617], когда мятежные полки подошли к р. Истра у Воскресенского (Новоиерусалимского) монастыря. А. С. Шеин встретил восставших на берегу реки во главе «большого полка», в который входили Преображенский, Семеновский, Бутырский и Лефортовский пехотные полки. Подобное соотношение сил может служить лишним доказательством признания за стрельцами высокого уровня боеспособности. Воевода А. С. Шеин знал, на что способны московские стрельцы, и считал четыре измученных трудной службой и лишениями полка серьезной боевой силой. Попытки уговорить мятежников одуматься оказались безрезультатными: «и они во всем том отказали и говорили невежливые и свирепые слова, и стали в упорстве, чтобы итить им к Москве; и обоз свой укрепили, и знамена распустили, и с пушки и с ружьем против большого полку ратных людей ополчились…»