[184]. Вполне возможно, что окольничий пал жертвой чумы, эпидемия которой, то обостряясь, то затухая, шла по всей Белоруссии несколько лет.
Командование гарнизона немедленно принялось за укрепление и снабжение крепости всем необходимым для осады. Были исправлены, насколько это было возможно зимой, валы и бастионы, «брамы» (каменные воротные арки) и частоколы, установлены пушки, увеличены запасы продовольствия. Необходимый провиант изымался в принудительном порядке, о чем свидетельствуют челобитные хозяев продовольствия, пожелавших возмещения ущерба: «Бьет челом Могилева города Буйницкого монастыря наместник Мефодий. В нынешнем во 1655 году в Могилевское обложение взяли у меня твоим государевым ратным людем ржи двадцать четвертей в московскую меру, а имал у меня тот хлеб могилевский воевода Михайло Петрович да голова стрелецкой Абрам Никитич Лопухин…»[185]. Немаловажно, что могилевские жители оказали русским воинам всестороннюю поддержку, как продовольственную, так и военную. Во многом это объясняется тем, что наступавшее польско-литовское войско не щадило мирное население, безжалостно уничтожая все на своем пути.
Таким образом, под командованием воеводы Воейкова находилось несколько тысяч человек – московские стрельцы приказов Абрама Лопухина и Логина Аничкова, солдатские полки Германа Фанстадена и других полковников, пушкари, белорусский полк К. Поклонского, могилевская шляхта и мещане. С такими силами воевода надеялся успешно выдержать осаду.
Первые литовские всадники показались в окрестностях Могилева в начале февраля 1655 г. Вслед за передовыми отрядами подошли и основные силы. Интересно, что польско-литовские войска не смогли блокировать город сразу, и гарнизон продолжал получать подкрепления (полк Г. Фанстадена) и припасы еще некоторое время после начала осады.
В том же месяце литовскими «региментаржами» Лукомским и Лисовским была сделана попытка с налета взять Витебск. «В ночь на 19 февраля… полки неожиданно «к городу приступали с трех сторон: через Двину, к Жидовским воротам, да от Мартыновых шанец к Нижнему городу во многих местех»[186]. В Витебске находился на временной гарнизонной службе московский стрелецкий приказ Богдана Булгакова, который принял участие в обороне города[187]. Витебск был деблокирован отрядом стольника М. Шереметьева, который отряд Лукомского «побил на голову, а самово ево ранил, и обоз взяли с 300 возов, и достальный обоз взяли, а то всех рубили с сердца…»[188]. Действия Лукомского и Лисовского можно классифицировать как «набег» (pod-jazd), обычный тактический прием легкой польско-литовской конницы. Попытка захватить город с налета была отчаянной до безумия, Витебск, в отличие от Могилева, имел серьезные городские укрепления и замок. Думается, «региментаржи» также осуществляли стратегическую разведку по заданию Януша Радзивилла, выбиравшего цель для удара своей армии.
Практически все исследователи на основе источников отмечали высокий боевой дух гарнизона Могилева. Войско Радзивилла было встречено вылазками: «выходя из города, на вылазке бились по три дня, и отбили у него, Родивила, из обозу пятьдесят возов с запасы…»[189]. Более того, на присланную грамоту с предложением сдать город гарнизон и примкнувшие к нему жители Могилева ответили настолько мощной вылазкой, что польско-литовские отряды вынуждены были отступить от города: «2 февраля Радзивилл и Гонсевский передали защитникам Могилева письмо, в котором предлагали прекратить оборону и сдаться. В ответ на это гарнизон и население города «все сопча до обороны и бою ударили…». Не выдержав решительного отпора, Радзивилл и Гонсевский «проч от города за несколко миль отступили»[190]. Возможно предположить, что гетманы просто берегли силы в ожидании решающего момента. Такой момент должен был наступить при штурме Могилева, который начался в ночь на шестое февраля.
Полковник Константин Поклонский, оборонявший со своими воинами участок большого вала в могилевском районе Луполово (Луполовской слободы), «во 7163 году февраля против шестого числа, за час до света… государю… изменил и гетманов Родивила и Гонсевского с литовскими людьми в Могилев в большой земляной вал пустил с Зарецкой слободы в Луполовскую слободу, где он, Поклонский, стоял…»[191].
Бой разгорелся по всему периметру большого вала. В открытые ворота ударили воины Радзивилла. Со стороны реки Дубровенки пошли на штурм хоругви гетмана Госевского. Им противостояли все силы гарнизона. Отчаянные рукопашные схватки происходили между домов и заборов слобод, находившихся внутри большого вала. Судя по данным отписки воеводы Воейкова, основной удар ворвавшихся в город войск князя Януша приняли на себя русские солдаты «нового строя» (более трехсот погибших только в этом бою) и сохранившие верность присяге казаки Поклонского (примерно тысяча убитых)[192].
Из двух участвовавших в обороне Могилева московских стрелецких приказов в настоящее время возможно установить участие в ночном бою шестого февраля 1655 г. только приказа Абрама Лопухина, который занимал боевые позиции «в большом валу на Днепре и на речке Дубровенке…». Интересно, что эта позиция была одной из самых опасных в оборонительных сооружениях города, т. к., по данным Мелешко, на этом участке отсутствовал насыпной вал. Его заменяли деревянные колья – «надолбы», в большом количестве вбитые в промерзшую землю, а также две деревянные башни[193]. Стрельцы Лопухина сумели отбить атаки противника и организованно отступить в малый вал, где приказ соединился с другими силами гарнизона: «С польскими и литовскими людьми бились, колько милостивый Бог помощи подал, и литовских людей, гусар и рейтар и пехоты побили много, а с бою сели в осаде в меньшом земляном валу и в остроге…»[194]. Как следует из отписки Абрама Лопухина, противниками московских стрельцов в ночном бою шестого февраля выступили не только пехотинцы – гайдуки и «венгры», но и спешенные рейтары и гусары, т. е. прекрасно вооруженные, одетые в качественные доспехи обученные воины. Тем не менее общая цифра боевых потерь за все время осады, указанная Лопухиным в отписке, весьма невелика: «А в приступех моего приказу побито до смерти стрельцов девятнадцать человек, ранено двадцать четыре человека…»[195], при том, что общее число потерь приказа за все время осады – девяносто пять человек[196]. Возможно предположить, что стрельцы сумели удержать атакующих поляков на дистанции мушкетного выстрела, предпочитая не ввязываться в рукопашный бой. В работе Мелешко высказывается версия, что именно на участке приказа Лопухина было уничтожено две гусарские роты, захвачено знамя и бунчук гетмана Госевского[197]. Так или иначе, но о таком успехе в отписке Абрама Лопухина не сказано ни слова, видимо, голова не считал этот подвиг заслугой только своего приказа. Стрельцы либо не участвовали в рукопашной, в ходе которой были захвачены трофеи, либо подобрали их среди тел павших.
Приказ Логина Аничкова в ходе ночного штурма 6 февраля находился, по словам самого головы, «в меньшом земляном валу в остроге… сидел в осаде»[198].
Во время второго штурма Могилева, состоявшегося «февраля против восемнадцатого числа, за пять часов до света, литовские люди к острогу и к земляному меньшому валу приступили, а от приступу отошли дня в третьем часу…»[199]. Эту цитату из отписки Лопухина полностью повторяет отписка Аничкова. Ночной штурм, запланированный гетманами, провалился без особенных потерь для гарнизона.
Московские стрельцы на рисунках из «Книги об избрании на превысочайший престол великого Российского царства великого государя, царя и великого князя Михаила Федоровича Всеа Великия Росии самодержца» («Книга об избрании на превысочайший престол великого Российского царства великого государя, царя и великого князя Михаила Федоровича Всеа Великия Росии самодержца»: Рукопись. Комментарии. Текст. – М.: Федеральное гос. бюджетное учреждение культуры «Гос. ист. – культур. музей-заповедник «Московский Кремль», 2014. 308 с. ЛЛ. 26–27.)
После двух неудачных штурмов польско-литовские войска повели осаду по всем правилам военного искусства. Поскольку гарнизон и жители города находились в малом валу и замке (остроге), поляки заняли слободы большого вала. Инженеры великого гетмана литовского рыли подкопы, чтобы подорвать могилевские бастионы. Но гораздо опаснее подкопов, обстрелов и штурмов был голод и цинга, распространившиеся среди русских ратников. Болезни не миновали и московских стрельцов: «…а ныне со мной (Логином Аничковым. —А. IT.) в Могилеве стрельцов моего приказу на лицо двести сорок пять человек, а из того числа больных сто пятьдесят человек, а которые и бродят, и те от осадной нужды роспухли…», «… а ныне со мною (Абрамом Лопухиным. —А.П.) в Могилеве стрельцов моего приказу на лицо двести девяносто человек, и из тех многие от осадной нужи оцынжали и лежат больны…»[200]. Голод и болезни не снизили боевой дух осажденных, что показали дальнейшие события осады.
Штурмы Могилева 8 марта и 9 апреля, предпринятые польско-литовскими войсками, несмотря на взрывы подкопов (8 марта – одного, 9 апреля – двух), были неудачными. По всей видимости, воинам Радзивилла вряд ли удалось дойти даже до городских валов, т. к. документы ничего не говорят о русских воинах или могилевцах, погибших в рукопашной. Попытка склонить горожан и гарнизон к сдаче путем «идеологической диверсии» – распространения «подметных писем» или «листов», авторами которых были Радзивилл и Константин Поклонский, также не имела успеха. В свою очередь, гарнизон делал частые вылазки. В этих боях участвовал и приказ Логина Аничкова, как следует из отписки головы. Потери составили не более трех-пяти человек. Приказ Абрама Лопухина, судя по отписке головы, в вылазках не участвовал.