– В жизни то же самое происходит и с людьми, – добавил Тамаз. – Для меня нет проблем найти водителей – многие ходят без работы. Партия их, по сути дела, отвергла. Но мне не нужно ходить и искать людей, нуждающихся в работе, чтобы кормить семью, – они сами ищут меня.
– А где бегают ваши грузовики?
– Везде, – ответил старый Броладзе. – По всему Союзу и даже кое-где за его пределами.
– Должно быть, очень прибыльное дело?
– Конечно. Но один только кооператив не позволил бы мне содержать такой дом, как этот. У меня еще есть одно-два дела. Лишь партия может заниматься одним делом, которое позволяет ей содержать дома и участки, подобные этому.
– Я как-то не думал, что партия занимается какими-то хозяйственными делами.
Броладзе долго смеялся.
– А партии и не нужно, чтобы вы знали о ее хозяйственных делах. Но она, конечно же, ими занимается. Хозяйствование – вот ее занятие. Ведение хозяйства всего государства.
Появился человек, одетый в грузинскую крестьянскую рубаху, с подносом в руках, на котором стояли два бокала с вином. Броладзе протянул один Чантурия, а другой взял себе.
– За ваше здоровье, – предложил он тост.
Вино отличалось от того, что они пили в ресторане, но тоже было великолепным. Старый Тамаз наблюдал, как Чантурия смаковал его.
– Надеюсь, оно пришлось вам по вкусу, – сказал он. – Его тоже готовили специально по партийному заказу.
Он посмотрел на четвертый прибор на столе, потом перевел взгляд на сына:
– А он что, все еще не пришел?
– Сказал, что придет. Докладывали, что пока не приходил.
– Садимся за стол. Придет так придет, – и обратился к Чантурия: – Мы ожидали еще одного гостя, но он не любит церемоний. У нас семья бесцеремонная.
На ужин предложили блюда не только грузинской национальной кухни, но и других южных республик Советского Союза. Подавали острый суп-харчо, узбекский плов, азербайджанский шашлык и рыбное заливное. Принесли вино трех различных марок: особенно примечательно было одно – Таня безумно обожала его и все пыталась достать в закрытом распределителе КГБ. На комплимент Чантурия хозяин застолья ответил:
– Мой повар когда-то работал шеф-поваром в спецгостинице ЦК в Ялте, но ему надоело потакать всяческим капризам номенклатуры. Здесь ему живется попроще. И я думаю, он считает такую жизнь наградой для себя.
– Он получает у нас побольше Горбачева, – заметил младший Тамаз, который возвращался из туалета, раскачиваясь, словно корабль в открытом море.
– Побольше, чем Горбачев получает официально, —
поправился он.
Тамаз обошел стол и помог Чантурия положить еще заливной рыбы. По мере того как ужин приближался к концу, он проявлял все больше дружеского расположения к капитану, пропорционально количеству выпитого вина.
Только тогда Чантурия впервые обратил внимание на то, что видел весь вечер, но не замечал: Тамаз Броладзе был левша. А обратил на это внимание он лишь теперь, когда Тамаз Тамазович Броладзе шел, покачиваясь, но не потому, что выпил лишку, а потому, что хромал. Внезапная догадка ошеломила Чантурия, как если бы на него упал камень. Маленький Тамаз столь осторожно ступал перед ужином не потому, что «набрался» вина, а чтобы не показать свою хромоту. А арестованный грузин Акакий Шецирули, один из троицы, признавшийся в убийстве американца Чарльза Хатчинса, – он ведь тоже хромает, но он не левша. Подписывая документы, он расписывался правой рукой, однако удар ножом, от которого погиб Чарльз Хатчинс, был нанесен левой. Двое свидетелей показали, что убийца в момент нанесения удара стоял лицом к лицу с Хатчинсом, а ножевое ранение нанесено под нижнее правое ребро грудной клетки. Медицинский эксперт уверен, что преступник был левшой. Что отсюда следует?
А отсюда следует, что капитан госбезопасности Серго Виссарионович Чантурия, весьма вероятно, имеет честь ужинать с убийцей Чарльза Хатчинса, резидента Центрального разведывательного управления в Москве. К тому же он ничего, судя по всему, не сможет поломать, даже если и убедит кого-то, что все это правда: ведь кто-то приказал Акакию Шецирули взять на себя вину Тамаза, а это значит, что Акакий Шецирули прекрасно осведомлен о том, что, если он посмеет изменить свои показания, его просто убьют.
И еще один нюанс: маленький Тамаз хорошо известен грузинскому КГБ. И не только потому, что его отец – крестный отец грузинской мафии, но и потому также, что сидел в лагере. В Тбилисском управлении КГБ на маленького Тамаза Броладзе должно храниться подробное досье. Местные офицеры госбезопасности просто обязаны знать, что Тамаз-младший хромоногий и к тому же левша. Но когда они получили ориентировку и кинулись разыскивать прихрамывающего грузина, убившего иностранца ударом ножа левой рукой, они почему-то не нашли этого левшу, а вместо него выискали правшу Акакия Шецирули. Они же наверняка должны были приказать искать мужчину-левшу – Чантурия сам вписал эту примету в направленную сюда ориентировку. Не сделав этого, они тем самым показали, что маленького Тамаза вовсе не искали, а пустились по другому следу. Они, должно быть, думали, что никто этого не заметит, а если заметит – не скажет. Таким образом, остается невыясненным всего один вопрос: кто еще в местном КГБ знает об этом и дал кому-то знать в Москве?
Чантурия понимал, что ему следует соблюдать особую осторожность, притом не только в этот вечер, но и в обозримом будущем, потому что тот офицер в центральном аппарате КГБ, который знает обо всем этом, ничуть не удивится, узнав, что Чантурия раскопал подмену.
Если маленький Тамаз за ужином опьянел, то у старого Тамаза – ни в одном глазу, хотя выпил он немало. Чантурия и сам почувствовал в один из моментов, когда вставал со стула, как слегка качаются горы, подобно качке большого корабля в море, – и даже немного испугался. Старый Тамаз улыбнулся, но улыбка могла объясняться просто его веселым настроением.
– Дернем-ка коньячку, – сказал он, – пока Тамаз организует машину.
Чантурия засомневался, нужно ли «организовывать» машину, когда она под рукой, но пошел вслед за Броладзе в большой зал, а маленький Тамаз отправился в противоположную сторону.
Броладзе выбрал груду мягких подушек и, сбив из них себе уютное гнездышко, жестом пригласил Чантурия сделать то же самое. Официант принес пузатую бутылку и рюмки. Броладзе перевернул бутылку вверх дном и долго разглядывал ее, изучая, как меняется цвет напитка.
– Я считаю вас необычным человеком, Серго, хотя вы и офицер госбезопасности, – начал он. – Я навел справки. Георгий Микадзе высокого мнения о вас: о вашем характере, уме, здравом смысле. Георгий поразительно распознает людей – не в пример многим писателям, которые выдумывают литературных героев на потребу себе, вместо того чтобы отображать реальную жизнь. Я нахожу также, что у вас прочная репутация в вашей среде, кроме некоторых персон, которым самим еще нужно заслужить репутацию. Вы показали мне, что в состоянии правильно разглядеть, что творится у вас под носом: ваша оценка обстановки в Тбилиси, высказанная в одной фразе, говорит все, что требуется сказать.
Он предостерегающе поднял руку, видя, что Чантурия намерен вежливо прервать славословие в свой адрес.
– Я не случайно говорю все это. Если вы будете наводить, в свою очередь, справки обо мне, – при этих словах он ухмыльнулся, – надеюсь, вам скажут, что я слов на ветер не бросаю. Я деловой человек, а не политик. Что ж, Серго, я хотел бы привлечь вас к своему бизнесу.
Чантурия долго сидел молча, перекладывая подушки. Старый Тамаз не торопил его с ответом. Наконец Чантурия вымолвил:
– Не знаю, подойду ли я к занятиям грузовыми перевозками.
– Если говорить об этом бизнесе, то, возможно, и не подойдете, – ответил Броладзе. – Давайте говорить серьезно. Мы прекрасно понимаем друг друга. Вы же знаете, что я не собираюсь сажать вас за баранку грузовика. Мой бизнес гораздо шире, нежели вы знаете или полагаете, будто знаете. Времена меняются. Весь мир меняется. Союз меняется. Грузия тоже меняется. У вас же есть глаза – вы сами видите перемены. Грузия прикована к Союзу, чего народ не желает, но он не знает, как избавиться от цепей. Его действия зависят отчасти от того, что творится в других местах, – я имею в виду, в первую очередь, конечно же, Москву. Серго, мне очень важна информация. У меня много источников информации. В Грузии они полезны и надежны, а в Москве не очень. Мне нужно знать, что думают в Москве.
– Считаю, что вы переоцениваете мои возможности. Я недостаточно важная персона, чтобы знать это.
– Всего никто не знает, Серго, но все знают что-то. Информация, в конце концов, ваш бизнес. А в вашем бизнесе вы должны узнавать и о необычных вещах. Я прошу вас только об одном: когда услышите что-то такое, что, по вашему мнению, мне следовало бы знать, вспомните обо мне. А если вы поинтересуетесь моей личностью, то, надеюсь, услышите, что я в долгу перед друзьями не остаюсь.
За дверью послышался шум подъехавшего автомобиля. Машина остановилась, хлопнула дверца кабины, затем отворилась дверь, и в зал вошел маленький Тамаз.
– Готово, – сказал он.
Отец легко вскочил на ноги и ухватил Чантурия за руку, помогая ему подняться. В другой руке он держал полоску бумаги.
– Вот номер телефона, – сказал он. – Подумайте о нашем разговоре. Человек, который подойдет к телефону, будет знать, как найти меня в любое время.
Они подошли к машине. Маленький Тамаз сел на заднее сиденье, Чантурия устроился рядом с ним. На прощание старый Тамаз ласково похлопал Серго по плечу.
«Волга» мчалась по проспектам вечернего Тбилиси.
– Вам пока рановато домой, а? – спросил маленький Тамаз.
Грузин никогда не скажет, что его ждет мать, поэтому Чантурия ответил:
– А у вас есть какое-то предложение? Маленький Тамаз спросил шофера:
– Атман! Не предложишь ли нам что-нибудь? Мы не можем доставить нашего гостя домой в столь ранний час.
Он произнес эти слова по-русски, но с сильным грузинским акцентом.