Московские сумерки — страница 37 из 66

– Да, я там работаю.

– А что за работа?

– Я специальный помощник культурного атташе. Это значит, что я должен читать русские книги и знать русских художников. И за это я получаю жалованье. Ну, еще я встречаюсь с разными людьми, у которых есть возможность достать театральные билеты.

– А сколько вы уже прожили в Москве?

– Да почти два года. Срок моего пребывания уже заканчивается.

– А что будет потом?

– Я исчезну подобно Золушке.

– Как это?

– Золушка – это героиня английской сказки. В ней бедной девушке ее крестная мать – добрая волшебница – дарит волшебное платье, предоставляет слуг и все такое прочее, чтобы та могла предстать на балу перед принцем, но с условием, что ровно в полночь все это превратится и убогий хлам…

– Тогда это похоже на меня в спектакле. Пока он идет – я заколдована, но после него я возвращаюсь в свое прежнее состояние.

Мартин не мог не рассмеяться.

– Но в вашем случае колдовство не исчезает полностью, потому что самое лучшее остается. Полагаю, как и в сказке про Золушку, – в ней принц повсюду искал ее.

– Вы мне льстите. Это что, так принято у американцев?

– Не знаю. А у других американцев, которых вы знавали, тоже медовые языки?

– Других американцев мне знать не доводилось, – ответила она.

– Никого?

– Никого.

– В таком случае надеюсь, что первый из них вас не разочаровал.

На эту реплику она ничего не ответила.

– Та картина, что я купил у Гуго… – начал снова Мартин. – Он сказал, что ее написали вы.

– Он сказал и другое – будто он мой ухажер. Не верьте тому, что говорит Гуго.

– Но это же ведь точно ваш портрет, хоть и несколько необычный. Гуго пояснил, что это автопортрет художницы.

– А он вам нравится?

– В нем чувствуется большой талант. Она улыбнулась.

– У меня был друг, который тоже приобрел как-то одну из ваших работ, – сказал Мартин. – Он тоже американец.

– Интересно, как же он приобрел ее? Может, тоже у Гуго?

– Его звали Чарльз Хатчинс. Вы не знали его?

– Кажется, я уже говорила, что не знала никаких американцев.

– В самом деле?

– Раз уж картина от меня ушла, у нее начинается собственная жизнь. Она путешествует, где захочет. Бог знает где. Поэтому-то я и не люблю продавать свои работы. Разве может нравиться, когда незнакомые люди заглядывают тебе в душу?

– А тогда зачем же вы их продаете?

– Каждый должен жить. Я не могу жить на ту зарплату, что получаю за свою работу.

– Где же вы работаете?

– В парке Горького. Я рисую рекламные щиты и плакаты.

– И цирковые афиши?

– Да, и цирковые афиши, и другие объявления. В парке устраивается много всяких мероприятий.

Они проехали вторую станцию и быстро приближались к третьей, где ей предстояла пересадка.

– Можно вам позвонить? – спросил он в отчаяньи от мысли, что может потерять с ней связь.

Она немного подумала.

– Звоните.

– Давайте номер.

– У вас есть на чем записать?

Он порылся в бумажнике, вынул визитную карточку и протянул ей вместе с авторучкой. Прежде чем писать, она внимательно изучила карточку, а потом спросила:

– А нет ли у вас еще одной мне на память?

– О чем речь! Конечно!

Он передал ей вторую визитку. Она написала на карточке номер телефона и, как раз когда поезд подходил к платформе, отдала ее Мартину.

– Ну вот и моя станция.

Алина поднялась и двинулась к двери. Он тоже встал.

– Мне очень неловко, что вы отправитесь домой одна.

– А чего тут бояться? Это Москва, а не Нью-Йорк, – улыбнулась она. – Что может случиться в нашем городе?

Толпа пассажиров вынесла ее из вагона. Он смотрел сквозь окно, как она шла вдоль платформы, даже не обернувшись в его сторону. Потом двери захлопнулись, и поезд стал набирать скорость, а когда он повернулся, чтобы сесть, кто-то уже занял его место.

– 112 —

Воскресенье, 28 мая 1989 года,

11 часов утра,

Посольство Соединенных Штатов

Мартин не знал, поздно ли Алина встает после спектакля. Он подумал, что если будет спешить, проявлять настырность, это лишь усилит ее подозрения, а она явно уже настороже. Но после одиннадцати часов утра он больше не в силах был ждать. Запрятав в бумажник визитную карточку с номером ее телефона, он вышел из посольства через боковые ворота и пошел вдоль Конюшковской улицы, а солнце грело ему спину. Повернув на восток у высотного жилого дома, построенного в готическом стиле еще при Сталине, он проверил, не тащится ли за ним «хвост», и, обойдя вокруг здания, вышел на пустынную Кудринскую площадь, а потом повернул назад, к Баррикадной улице, ведущей к Московскому зоопарку.

Около зоопарка он купил в киоске стаканчик мороженого и машинально ел его, наблюдая за улицей, по которой только что прошел. Если поблизости окажутся агенты КГБ, решил он, то с ними обязательно будут дети. Смяв пустой бумажный стаканчик, он швырнул его в урну и зашагал вверх по улице в поисках свободного телефона-автомата. Опустив в аппарат двухкопеечную монетку, он набрал номер Алины, который запомнил наизусть.

Последовали два длинных гудка, и женский голос ответил: «Неправильно набран номер».

«Алло», – ответил он, но голос механически повторил: «Неправильно набран номер»… Это включился автоответчик.

Он повесил трубку – монета выскочила обратно, снова позвонил, но с тем же результатом.

Мартин хорошо знал, что пользоваться московским телефоном не так-то просто – надо набраться терпения. Он прошел по улице еще с сотню метров и снова позвонил из другого автомата. Послышались частые гудки, указывающие, что номер абонента занят. В нем опять родилась надежда, и минут через пять он снова позвонил. Потом мимо прошел какой-то крепко сбитый мужчина и, хотя он не задержался у будки, Мартин решил переменить место и поискать другой автомат.

Он направился к станции метро «Улица 1905 года» (названной так в память о неудавшейся революции в том далеком году) и сел в поезд, идущий к центру Москвы. Он даже не думал, что за ним могут следить. Проехав одну станцию, он сошел на следующей – «Площадь Пушкина» – и вышел на оживленную улицу Горького.

В сквере позади памятника Пушкину стояли кучки людей, громко обсуждавших ход съезда: что следовало сказать и что сделать. Хотя он и сознавал, что его долг как помощника культурного атташе – послушать эти споры, он не остановился и прошел через сквер, миновав милиционера, безразлично наблюдавшего, как советские граждане экспрессивно выражают свои политические симпатии. Около кинотеатра «Россия» ему попалась свободная телефонная будка, и он снова позвонил. «Неправильно набран номер», – услышал он опять и выругался по-русски.

Отходя от телефона, он вынул визитку и проверил номер – запомнил он его верно.

Где-то на Пушкинской улице он снова увидел автомат. Телефон сперва «съел» его первую двушку, но на второй сработал. И опять он услышал, что неправильно набран номер.

Три телефона из четырех отвечали одинаково – весомый аргумент в пользу московских автоматов. Телефон написан ее собственной рукой. Значит, она умышленно дала неверный номер.

Он проклинал себя – ведь он упустил ее. Ну нет, остается еще театр – наверняка он сумеет снова найти ее через театр.

А что, если она испугалась и больше туда не придет? Тогда в театре должны знать, где она живет. А если она уехала из дома? Если она поняла, что ее все еще разыскивают, то у нее достаточно оснований сменить жилье.

А что, если… а если она сама из КГБ?

Она сказала, что не знает никаких американцев, но у Хатчинса-то была ее картина, автопортрет, который она сама продала американцу. И описание женщины, бывшей вместе с Хатчинсом, когда его убили, точно соответствует ее облику, Мартин просто уверен в этом.

Но если она из КГБ, пригласила бы она его к себе домой?

Может, и нет. Она не знала, что он придет на спектакль. Может, она растерялась и не позволила проводить ее до дома, так как не имела указаний на этот счет.

В таком случае, могла ли она дать верный номер телефона?

А может, она просто ошиблась? Ошиблась со своим же телефонным номером? Бывает такое?

А что, если московская телефонная система опять разладилась, что уже бывало не раз?

Мартин еще раз попытался позвонить: сначала телефон был занят, а потом опять тот же голос: «Неправильно набран номер».

Ругая сам себя на нескольких иностранных языках, он пришел на площадь Свердлова, где спустился в метро, вернулся на «Баррикадную», к зоопарку, и медленно пошел назад в посольство.

По крайней мере, он хоть убедился, что никто не следил за ним.

– 31 —

Среда, 31 мая 1989 года,

9 часов утра,

Посольство Соединенных Штатов

Мартин всегда исповедовал теорию целительной силы литературы и искусства: несчастен тот специальный помощник атташе по вопросам культуры, кто не верит в эту теорию, считал он. В данный момент, однако, он не находил никакого утешения в книгах. И все же он решил, что ему, возможно, требуется не исцеление, а развлечение. Таким образом, его теория осталась в целости и сохранности, хотя, по правде говоря, развлечений в перечитанных книгах он тоже не нашел. Телефонный звонок, раздавшийся в его служебном кабинете, отвлек его от мысли: означает ли отсутствие в книгах развлекательных моментов, что они не являются произведениями искусства?

– Господин Мартин? – спросила по-русски женщина приглушенным голосом.

Он сразу же подумал об Алине, но твердой уверенности у него не было.

– Да, говорит Мартин.

– Добавьте двадцать и пятьдесят к номеру, который есть у вас.

– Что-что?

– Двадцать и пятьдесят. Добавьте их к номеру, который у вас.

В телефоне что-то щелкнуло и послышались гудки, означающие, что на том конце провода повесили трубку.

– Подождите! – закричал Мартин.

Он понял, что говорит в пустоту, и медленно положил трубку на аппарат.