– А?
– Я не в командировке был… Просто решил отдохнуть. Денис с Борькой позвали. Денис зарплату получил, решили отвязаться как следует, развеяться… Сняли в «Измайлове» номер, у Борьки кокаин был… Вечером съездили на Садовое, проститутку купили. Возле магазина «Людмила» классные и недорогие, за пятьдесят долларов. В гостиницу привезли… Номер отличный, на двенадцатом этаже, с лоджией… И девочка ухоженная, восемнадцать лет, Вика. Все умеет, никаких проблем, геморроев. Работает, как смазанная машина. Проститутка, одним словом. В-вот… Портье шампанского принес, ананас, коньяк. Дэн, конечно, потратился, но у его бати свое дело, финансы имеются… Потом эту, ну Вику, оставили в номере, пошли в казино. Научили меня на рулетке играть, на автоматах. Дэн двадцать долларов дал, я просадил их. Жалко, конечно… Потом в ресторане ужинали, стриптиз был. Вот весело люди живут!.. Да, вернулись, девочке велели стриптиз показывать. Борька в нее деньгами кидал для прикола. Такая, в общем, ночь получилась, афинская… Нда, мне теперь впечатлений, хе-хе, надолго хватит, когда газировку буду проверять… Ты не бойся, я с этим самым… Мне Дэн упаковку иностранных дал… надежные…
Перевожу глаза на жену. Она уставилась куда-то вдаль. На лице никакого выражения, оно словно окаменело.
– Извини меня, ладно? – дотрагиваюсь до ее плеча. Она дергает головой, наши глаза встречаются. И лицо ее становится морщинистым, перекошенным. В глазах мгновенно появились слезы. Сейчас покатятся по щекам капля за каплей. Сейчас начнется…
Глава четвертаяДень рождения(Февраль 2002-го)
– Настюш, да давай я сбегаю куплю. У нас тут внизу магазин хороший.
– Может, не стоит заранее всё-таки. Узнаем, тогда уж…
– А что такого? Сейчас – за то, чтобы роды были удачные, а потом – за маленького. Ох, хоть бы скорей. Почти сутки мучается, еще кесарева не хватало.
– Я тоже тяжело рожала.
– Да как же, помню, Насть, помню! Я ведь дежурила там, каждые пять минут к бабке в окошко лезла: «Как там Гордеева?» Она бесилась сначала, а потом стала как со старой знакомой. Всю жизнь мне рассказала, всё про больницу.
– Не зна-аю, страшно, конечно. В тридцать четыре года первый раз, это опасно ведь, говорят.
– Ничего, она девка крепкая – справится. И что, мы вот родили, ты в двадцать два, я в двадцать пять, теперь сидим… А она чего-ничего, а добилась.
– Ирка всегда такой была. Всё по выставкам, по спектаклям, связи всё заводила. Энергия в ней настоящая, и не кончается… Что, Лер, сколько там?
– Половина третьего доходит. Позвонить?
– Не надо, наверно, пока. Димка, представляю, и так как на иголках, а тут мы еще то и дело. Давай хоть до трех подождем.
– Да давай-давай!.. Что ж, я спущусь – успокоиться надо. Если б не за Дениской ехать – помчалась бы к ней туда. Прямо не терпится…
– Мне тоже к шести надо домой. До Первой градской на метро около часа. Туда, сюда, там еще… нет, не успею… Там, я слышала, персонал очень хороший.
– Персонал-то персоналом, зато оборудование ни к черту. Каменный век.
– Да ты что?
– Ну да – разговаривала тут с врачами – как в полевых условиях, говорят, работаем.
– Нда-а…
Уютно затарахтел холодильник.
– Настюш, ты ведь есть хочешь! Ну-ка, сейчас мы…
– Нет, не надо, не беспокойся. Не хочу, Лер, честное слово!
– Я так поставлю тогда, а то сидим за пустым столом, как эти… Один чай… Та-ак, вот масло, рыбка, сыр. Сейчас батон нарежу, сварганим с тобой бутербродиков. От нервов лучшее дело.
– Это сёмга, да? Хорошо живете…
– Игорек получил на рынке вчера. Им часто выдают рыбу… ну, в виде премий.
– Везё-от.
– Ай, брось ты – везет… Просто сводим тоже концы кое-как. В мастерской-то Игорь ничего не получает, копейки, заказов нет. Теперь везде ведь компьютерная графика эта, сканирование, а Игорек, кроме карандаша и красок, не признает ничего. Вот рынком и кормимся, но из-за этого три-четыре дня в неделю, считай, потеряны. Да и вообще, что за жизнь – трое суток подметает, трое суток в мастерской до ночи. Так, чтобы целый день дома все вместе – семьей – раза два в месяц получается… Боюсь, Дениска от него отвыкнет совсем… А рынок… Ну получает он в общей сложности три семьсот, плюс рыбные премии вот. Их рынок же по рыбе, в основном, – Палашевский. И эти еще азики-торговцы картошки когда дадут, лука, но ведь тоже не просто так. Игорек коробки за них убирает, ломает ящики, чтоб в контейнеры загрузить. Тоже – приятного мало, если задуматься.
– А мой психует всё…
– А чего?
– Ну как? Насидится в своей конторе, приходит вечером туча тучей. Что ни спросишь, в ответ бур-бур сплошной. В субботу весь день спит лежит и телевизор смотрит, в воскресенье вроде оживет, с Дашей пойдем погуляем, посидим где-нибудь, пива по бутылочке выпьем, а назавтра – опять работа. И опять неделю эти бур-бур…
– Что ж, Настюша, что ж делать… Жизнь не совсем так складывается, как мечталось. Да и у кого так? Посмотреть по знакомым хоть… Что делать?.. Игорек тоже не слишком-то веселится, мягко говоря, тоже бурчит. Я его понимаю, конечно, – что за жизнь асфальт грести. Сейчас вон снег валит. Так снег любила, а теперь увижу – и сразу же по мозгам, что Игорь там со скребком корячится. Потом оттепель, заморозки, значит – лед колоть… А он ведь тоже творческий человек. Картина вон на мольберте который месяц… Дениска как-то задел, уронил, она к паласу прилипла, краски тогда не засохли еще. Ну и Игорь пришел, увидел и, смотрю, чуть не плачет стоит… И понимаешь, Настюш, делать-то нечего…
– Я понимаю…
– Вот так.
– Да-а… Сколько там уже?
– Без десяти доходит. Звонить?
– Подождем еще. В три, как решили уж… Он и сам, скорее всего, должен, когда сообщат.
– Да ты что! Димке до этого будет, подумай! Еще и статья у него. Надо ж сошлось как – и жена в роддоме, и статью надо сдавать.
– Правда, не позавидуешь. Хотя… хм… хотя потом, представляю, вспоминать будет, как самые счастливые минуты.
– Ой не сглазь, Настька, ой не сгла-азь!
– Тьфу-тьфу-тьфу. – Стук по столешнице. – Но мой Андрей часто теперь вспоминает. Как с букетом бегал туда-сюда, под окном стоял, врачей всех замучил…
– Что ты мне-то рассказываешь?! Я же вместе с ним была, вместе бегали.
– Да-а… – протяжный вздох, грустный и сладкий одновременно. – И такую он мне записку прислал: «Как там наша Дашенька?» Мы ведь тогда не решили еще, как назовем, а прочитала, посмотрела на нее – и точно, кроме Даши никакое имя не подходит.
– Вот, кстати, мне тут случай такой рассказали! Вот слушай. У одной приятельницы моей сестра рожала. А по УЗИ, по всему – девочка должна быть. Они платьишек заранее накупили, пальто розовое роскошное, французское, сапожки такие, всё приданое, в общем. И тут – бац! – мальчик. Представляешь? Они прямо чуть с ума не сошли.
– Бывает…
– Ладно, всё, звоню! Лопнуло мое терпение! – Повинуясь тонкому пальцу с ярко-красным ногтем, закрутился, тихо пощелкивая, диск телефона.
– Только ты, Лер, так конкретно, не расспрашивай попусту. Представляю его состояние…
– Погоди! А… алло, алло, Дима? Привет! Что-то не узнала тебя, уж подумала, номер не тот набрала. Что с голосом? А-а… Как там Ириша?.. Да? Поня-атно… А ты как?
– Лер, не надо, пускай он спокойно…
– Бе-едненький! А мы тоже тут с Настюшей сидим, места себе не находим. Ага, ждем вот… К ней бы поехать, но дела – мне за Дениской в школу, Настюше тоже что-то… А?.. Да, да, конечно, Дим. Если что, сразу звони, хорошо? Ну, счастливо! Держись!
– Как, переживает?
– А ты как думаешь? Даже голос осип. Обещал сразу, когда Ирка… Нет, сбегаю я, куплю все-таки «Каберне» бутылочку. Какая-то трясучка напала прямо…
– Лер, Лер, давай так посидим. Не хочу пить. Выпьем, только раскисну. Ночью почти не спала, Дашке надо было срочно платье кружевное ее постирать. В последний момент, как всегда… Тут выступление, а кружева аж черные…
– Как, балет-то ей не надоел еще?
– Да что ты! О нем только и говорит. По два часа па, фуэте репетирует, скачет по всей комнате. Сосед в потолок долбится… Нет, правда, у нее талант, Лер, настоящий талант. И педагоги в один голос… Подъем, ноги, шаг, всё от бога.
– Ну, дай-то бог, дай-то бог! Только – талант талантом, а еще что-то надо вдобавок. Какая-то упертость должна быть, одержимость. Я вот… Хоть, Настюш, я и уверена, что счастливая у нас семья, и сама не из неудачниц, только вот… все-таки… Знаешь, смотрю фильм какой– нибудь или спектакль, и так вдруг горько, знаешь, становится.
– Завидуешь?
– Да не-ет… Нет, не то чтоб завидую, а чувство такое, что я бы лучше могла. Во мне столько сейчас скопилось – ух, только волю дай!
– У меня тоже такое бывает.
– Ну вот…
– Снегуркой по садикам когда ездила, так выкладывалась! И ни усталости, наоборот… А с другой стороны – сколько судеб разбитых, когда ни семьи, ни жизни настоящей в искусстве не получилось. А у кого и то, и то – единицы. Даже и вспомнить не могу…
– Да уж, полным-полно примеров… Ну, в смысле, у кого ничего не получилось… И театры плодят ненужные, по большому-то счету. Тут услышала как-то, что в Москве четыреста театров. Представь!
– Сколько?
– Че-ты-рес-та! Всяких разных – и драматических, и музыкальных, любительских, студий…
– У-ужас!
– А котируется, по большому счету, театров пятнадцать-двадцать, если не меньше… А, кстати, помнишь Пашку Завьялова? Учился на курс старше нас.
– Толстый такой?
– Это тогда он толстый был, а потом похудел, голодал, говорят, таблетки пил, чтобы вес сжигался. И вот, после училища его сразу Захаров взял, мы еще удивлялись, как ему повезло… И что? Отстоял восемь лет в кордебалете, две реплики за все время. Звездный час – Абдулова в нескольких спектаклях заменил, и то, может, сам слух пустил, не знаю… Кончилось тем, что в петлю полез.
– Да что ты!
– Нет, погоди!.. В общем, решил повеситься на трубе в туалете. А жил в коммуналке гнилой где-то на Электрозаводской. И труба сорвалась, он рухнул, ногу вывернул. Вода, представь, горячая хлещет, потоп, кошмар полный. Пашка очухался, стал воду перекрывать, трубу забивать тряпками. И смех и грех… Кончилось тем, что собрался, сел в поезд и укатил к себе в Ачинск. Теперь на первых ролях там уже. Представляешь?