Мерзляковский переулок
Архитектор и историк А.А. Мартынов в предисловии к своей книге «Названия московских улиц и переулков с историческими объяснениями», вышедшей в 1880-е годы тремя изданиями, что свидетельствует об интересе читателей к ее теме, пишет: «В названиях заключается большею частью указание на историческое событие, на известное в свое время лицо, на бытовую черту, на местную особенность; в них хранится память прошедшего, иногда отдаленного. Но память эта слабеет с течением времени; характеристические названия, переходя от поколения к поколению, искажаются, теряют свое первоначальное значение, обращаются в бессмысленные звуки, ничего уже не говорящие тому, кто их слышит и повторяет… Восстановлять старые названия, доискиваться их причины и смысла – работа трудная, но в высшей степени интересная».
То, что это именно так, Мартынов знал по собственному опыту, и его поиски происхождения названия Мерзляковского переулка – замечательная иллюстрация к его словам.
Приступая к работе над справкой об этом переулке для своей книги, Мартынов был уверен, что название дано ему по домовладельцу. Тем более что фамилия Мерзляков была известна в Москве. Еще помнили Алексея Федоровича Мерзлякова – профессора Московского университета, поэта, чью песню «Среди долины ровныя» пела не только вся Москва, но и вся Россия. Хотя он скончался в 1830 году, но были еще живы люди, лично его знавшие, переиздавались его стихи, а песня про «высокий дуб развесистый» оставалась одной из любимейших и стала народной.
Не найдя фамилии Мерзлякова среди домовладельцев этого переулка, Мартынов предположил, что название приобрело свой настоящий вид, претерпев целый ряд искажений. И он обратился к старым планам Москвы.
Следует сказать, что до конца XIX века в московской городской администрации не существовало подразделения, которое бы фиксировало и утверждало эталонные названия городских улиц, переулков и других топонимов. Поэтому, снимая планы города, геодезисты писали названия малоизвестных переулков со слов местных жителей. Таким образом на некоторых планах появились названия, отличные от названий, зафиксированных как на более ранних, так и на более поздних планах.
Знакомство с планами принесло Мартынову успех.
Переулок обозначен Мерзляковским на планах 1817 и 1821 годов, на плане, составленном около 1810 года, он записан как Мерлюковский, в 1802-м – Местриков, в 1776-м – улица Мастрюковская, в 1744-м – улица Маструковка, на чертеже 1670 года – улица Мастрюкина и, наконец, в Приказных Делах 1634 года Мартынов находит сведение о том, что здесь была усадьба боярина князя Дмитрия Мамстрюковича Черкасского – участника ополчения князя Пожарского, видного деятеля периода царствований Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Там же нашел Мартынов и первоначальное название переулка – Мамстрюков.
Ни по отчеству человека и даже ни по имени переулок не мог быть назван, название ему могли дать только по фамилии. Другая усадьба Черкасских, в Китай-городе, на Никольской улице, дала название двум переулкам: Большой и Малый Черкасский. Продолжая логическую цепь рассуждений и исходя из того, что усадьба была родовой, следовало найти того из Черкасских, кого современники и история знали бы не по фамилии, которой у этого рода еще не было, а по имени – Мамстрюк.
И такой человек нашелся: это брат второй жены Ивана Грозного – Мамстрюк Темрюкович.
В 1561 году Иван Грозный женился вторым браком на «из черкас пятигорских девице» – дочери черкесского (кабардинского) князя Темрюка, которая при крещении была названа Марией. По отзывам современников, она была красива, но обладала «диким нравом и жестокой душою». В 1563 году Мария родила сына Василия, который умер в младенчестве, больше детей у нее не было. Вскоре царь охладел к Марии, а в 1569 году она умерла.
Родственники Марии, выехавшие в Москву в годы, когда она была царицей, крестились, получили должности при дворе и положили начало русскому княжескому роду Черкасских.
Мамстрюк Темрюкович оставил по себе память не только в названии московского переулка, но и в народной исторической песне-былине, известной по нескольким записям и вариантам, в том числе и по сборнику Кирши Данилова. В песне-былине его имя записано как Мастрюк, и точно так же оно записано фольклористами.
В годы прежние, времена первоначальные, повествует былина, когда царь Иван Васильевич был холост, женился он на дочери хана Золотой Орды Темрюка Марье Темрюковне – «купаве крымской, царице благоверной» и привез ее в Москву Белокаменную. С молодой царицей в Москву приехал ее брат молодой Мастрюк Темрюкович. Был он силен, удачлив, поборол семьдесят борцов, а равного себе борца так и не повстречал. И вот захотел он царя потешить, с московскими борцами сразиться, Москву «загонять». Был он так могуч, что когда прыгнул и задел левой ногой за столы белодубовые, повалил тридцать столов, прибил триста гостей. Хотя гости живы остались, да стали ни на что не годны, на карачках ползают по палате белокаменной. А Мастрюк смеется-похваляется:
– А свет ты, вольный царь,
Царь Иван Васильевич!
Что у тебя в Москве
За похвальные молодцы,
Поученные, славные?
На ладонь их посажу,
Другой рукою раздавлю.
(В других вариантах былины говорится, что Мастрюк грозит захватить Москву и сесть на ней царем: «На тебя лихо думаю», – заявляет он царю.)
Вышли против Мастрюка два брата – московские мужики Мишка и Потанька Борисовичи. Началась схватка. Ждет царь-государь, чем она кончится, кому будет Божья помощь.
А и Мишка Борисович
С носка бросил о землю
Он царского шурина.
Похвалил его царь-государь:
«Исполать тебе, молодцу,
Что чисто борешься!
В этой песне-былине, как и во всех былинах, есть и реальная историческая основа, и легенда, и фантазия. Мастрюк – лицо историческое, кабардинский княжич. А вот братья Борисовичи – персонажи другой песни о событиях, происходивших за двести с лишним лет до царствования Грозного, – песни «Щелкан Дудентьевич» о восстании тверичей против ханского баскака Чолхана в 1327 году, во время которого ненавистный сатрап был убит. Руководили восстанием «два брата родимые, два удалых Борисовича».
В этой песне-былине говорится об одном, чисто московском, приеме боя – «с носка». Об этом приеме речь в известной поговорке: «Москва бьет с носка», об особо искусных мастерах в исполнении этого приема говорили, что он «на носок востер».
Прием этот изображен на лубочной картинке начала XVIII века «Удалые молодцы, славные борцы». На ней нарисованы сошедшиеся в схватке крестьянин и солдат. О том, что это борьба, а не драка, говорит надпись на картинке. Крестьянин, обращаясь к солдату, говорит: «Слышишь ли, старик, за меня берися да только лишь чисто (то есть честно. – В. М.) борися».
Прием «с носка» заключался в том, чтобы схватить противника за ворот и, дернув назад, в то же время носком ноги подбить ногу противника так, чтобы он потерял равновесие и упал на землю. Задача же противника была устоять, не свалиться, как говорит поговорка, «не ударить в грязь лицом». Эта поговорка, возникшая в связи с борьбой, теперь приобрела общее значение со смыслом «не осрамиться, показать себя с хорошей стороны».
Именно этот прием борьбы стал кульминацией и развязкой событий, изображенных в исторической песне-былине «Мастрюк Темрюкович».
Вот так название современного московского переулка уводит исследователя в былинные времена.
Что же касается Алексея Федоровича Мерзлякова, то москвоведы в наше время обнаружили, что он в 1809—1810 годах снимал квартиру в Мерзляковском (тогда – Мерлюковском) переулке в доме, который стоял на месте нынешнего пятиэтажного дома № 13, построенного в 1899 году. Но Алексей Федорович никак не мог передать свою фамилию переулку, потому что был не домовладельцем, а всего лишь жильцом.
Капельский переулок
В XIX веке на Первой Мещанской улице был Троицкий переулок, который местные жители, а за ними и вся Москва называли не Троицким, а Капельским.
Получилось это так. В переулке находилась церковь Троицы, и переулок, как это обычно бывало в Москве, стал называться по храму – Троицкий. Однако в городе было несколько Троицких церквей и переулков: кроме переулка в Мещанской части, переулок в Пречистенской на Остоженке, в Серпуховской на Кожевнической, в Басманной, в Сыромятниках и другие, всего около десятка. Естественно, это очень неудобно: надо было объяснять, о каком из Троицких переулков идет речь. Уточняли, ссылаясь на ближнюю улицу, на полное название храма: Троицы, что в Зубове, Троицы, что в Кожевниках.
Церковь в переулке от первой Мещанской улицы также имела полное название – Живоначальной Троицы, что в Капельках. В документах писали «Троицкий переулок», а москвичи называли переулок Капельским по второй части наименования храма, что без всяких дальнейших уточнений позволяло понять, о каком переулке идет речь. Эти два названия – Троицкий и Капельский – в быту долгое время существовали одновременно, но в конце концов победило народное название. В известном справочнике «Вся Москва» уже в первые годы XX века переулок обозначен именно так – Капельский.
А почему церковь называется «на Капельках» – об этом рассказывает народное предание.
Это предание любили пересказывать в своих сочинениях авторы XIX – начала XX века, писавшие о Мещанской слободе, часто вспоминают его и современные писатели. Наиболее полный вариант легенды приводит в своей книге «Седая старина Москвы» И.К. Кондратьев, пожалуй, лучший знаток московских народных преданий, или, как он сам говорил, «молвы народной».
Издавна на этом месте стояла деревянная церковь во имя Святой Троицы, и на исходе XVII века пришла она в крайнюю ветхость и начала разрушаться. А рядом находился кабак. У Кондратьева, чья книга вышла в 1893 году, кабак безымянный, но в начале XX века «народная молва» дала ему название. А.Ф. Ро