Ольга вскрикнула. То ли на её голос, то ли на выстрел из развалин прибежала шайка баварцев.
— О! — закричал самый рослый из них. — Русские! Один крепкий. Нам как раз нужны вьючные животные. Товарищи, отдайте их нам!
— Обойдётесь! — отрезал лейтенант. — Они ни в чём не замечены, и я их отпускаю. Поль, дай им по шее и прогони!
— До этой шеи ещё надо допрыгнуть… — пробормотал капрал, опасливо косясь на Батыря.
Вдруг на колокольне Филипповской церкви раздался громкий хлопок. Все повернулись на звук. Конгривова ракета, шипя и оставляя за собой белый след, пролетела над бульваром. Она попала в мезонин уцелевшего особняка, и тот мгновенно запылал.
— За мной! — скомандовал лейтенант и бросился через развалины к храму. Патруль побежал следом, и русские остались в распоряжении мародёров.
— Вот и славно! — хохотнул высокий баварец. — Спор с лейтенантом разрешён. Ослы теперь наши. Ханс, нагружай их!
Сопротивляться было бесполезно. Одни мужчины могли бы убежать, но Ольга… Поэтому Ахлестышев беспрекословно дал навьючить себя трофеями. Саша тоже пыхтел, но тащил. Солдаты погнали их к Тверской, а сами шли сзади налегке.
Вдруг Ханс сказал своему предводителю по-немецки:
— Мы забыли обыскать красотку!
— Не стоит, — ответил рослый. — Посмотри внимательно: это голытьба, что прячется на огородах. У них нечего брать.
— Но я хочу! — упрямо ответил Ханс. — Она хоть и грязная, но весьма привлекательна. Задрать такой юбку всегда приятно!
Пётр похолодел. Пистолеты у них отобрал патруль, а семеро баварцев были вооружены до зубов. Что делать?
Впереди показалась богатая коляска, окружённая эскортом из шести всадников. По палевым жилетам и лосинам Ахлестышев узнал элитных жандармов. Не иначе, как едет генерал или даже маршал! Это был случай, который не следовало упускать. Когда коляска поравнялась с ними, Пётр бросил на землю вещи и замахал руками.
— Помогите!
Кучер натянул вожжи, жандармы обступили русских и их конвоиров. Дверь коляски распахнулась, и оттуда раздался знакомый голос:
— Ольга?
Пётр опешил: на мостовую сошёл… князь Шехонский собственной персоной.
— Как ты здесь оказалась? Боже, какая ты чумазая! А кто это с тобой? Ого!
Шехонский повернул ухоженную голову и крикнул пассажиру, сидящему в карете:
— Граф, выходите! Это должно вас заинтересовать!
Из коляски соскочил какой-то военный. Пётр с изумлением узнал в нём графа Полестеля, французского эмигранта, популярного в довоенном московском свете. Сейчас «изгнанник» был одет в мундир полковника Главного штаба!
— Да это же Ахлестышев! — тут же воскликнул граф. — А разве он не в Сибири?
— Вот и я удивляюсь! — подхватил Шехонский. — Объяснение тут только одно: его в числе прочих каторжных оставил Ростопчин, чтобы сжечь Москву. Негодяя надо немедленно расстрелять, прямо здесь! Вместе с его спутником. Вы поглядите, что это за рожа — типический колодник.
К Ольге лишь теперь вернулся дар речи, и она решительно заявила:
— Эти два человека ничего не поджигали! Я обязана им жизнью в том кошмаре, в который вы, князь, меня бросили!
— Ну, про кошмар мы ещё поговорим, — перебил жену Шехонский. — Вы дадите мне полный отчёт, с кем, где и как провели это время… А ваших спутников сию же минуту казнят. Так ведь, граф?
Неожиданно в спор вмешался рослый баварец.
— Осмелюсь доложить, патруль обыскал их при нас и не нашёл никаких зажигательных снарядов!
Полестель кивнул старшему жандарму и тот бесцеремонно оттеснил немца в сторону.
— Доставьте мне сюда несколько пехотинцев!
Жандарм козырнул и уже через минуту привёл отряд карабинеров.
— Обоих русских, — граф кивнул на Петра с Сашей, — доставить в расположение четвёртого корпуса. Они изобличены, как поджигатели. Казнить военно-полевым судом в первую очередь!
И ещё что-то добавил на ухо старшему из солдат.
Карабинеры немедленно навели на русских свои ружья и взвели курки. Пётр неотрывно смотрел на Ольгу. Это был полный крах! Откуда здесь взялся чёртов князь? Да ещё разъезжает с французским офицером под охраной. Значит, он изменник! Да и граф Полестель тоже хорош… Политический эмигрант и противник Бонапарта оказывается сотрудником его штаба. Верно, шпион, работавший под личиной роялиста. Когда-то граф тоже оказывал Ольге Барыковой знаки внимания. Теперь он почти всесилен и заодно с Шехонским — им ничего не стоит стереть бывшего соперника в порошок. И Саша-Батырь влип из-за него!
— Но… — пыталась что-то сказать Ольга, но муж тут же перебил её.
— Княгиня, садитесь в карету!
— Эти люди спасли меня!
— В карету!! — диким голосом заорал Шехонский и силой затолкал жену внутрь. Кучер щёлкнул бичом, и экипаж с эскортом помчались в сторону Арбата. А Пётр получил удар прикладом в спину и приказ:
— Вперёд! И без глупостей…
Глава 5Партизанская война в Москве
Они вышли на Тверской бульвар. До войны Пётр любил здесь гулять. Только Тверской во всей Москве имеет право именоваться бульваром: высокие берёзы, скамейки, посыпанные белым песком дорожки… Сейчас часть берёз оказалась спилена — очевидно, на дрова. На уцелевших деревьях висели казнённые поджигатели. Особенно много их было перед домом Римского-Корсакова.
— Выбирайте себе сук по вкусу! — ухмыльнулся один из конвоиров, вынимая трубку. — Дальше вас не поведём.
— Что он вякнул? — насторожился Саша-Батырь. Пётр перевёл, и взгляд у налётчика сразу изменился: из угрюмо-покорного сделался лихим и весёлым.
— А не пора ли нам обидеться? Покажем фетюкам русскую силу!
Действительно, теперь, когда Ольги с ними не было, руки у беглецов оказались развязаны. Карабинеров всего четверо. И они явно не понимают, что такое Саша-Батырь…
— Эй, сфинья! — почувствовал неладное старший и приставил к груди уголовного карабин. Тот посмотрел на него снисходительно сверху вниз, и одним движением вырвал оружие. Другие конвойные начали вскидываться, но Ахлестышев в прыжке, раскинув руки, как крылья, сбил двух из них на землю. Последний успел отстраниться и теперь целил Саше в лоб. Чёрт! Пётр, удерживая барахтающихся под ним французов, ничем не мог помочь товарищу. Тут сзади грохнул выстрел, и череп карабинера словно разошёлся по швам… Какие-то люди подбежали к каторжнику и быстро прикололи тех, кого он накрыл собой. Четвёртого Батырь поднял на воздух и с силой хватил головой о камни. С конвоем было покончено.
Поднявшись, Пётр осмотрелся. Вокруг стояло несколько по-разному одетых людей. Один, крепкий, молодцеватый, с седыми усами, был в мундире лейб-гвардии Егерского полка с нашивками старшего унтер-офицера. Пуговицы и арматура кивера отливали начищенным металлом, словно егерь вышел на парад. В руках он держал дымящийся штуцер.
— Спасибо! — сказал ему Ахлестышев. — Если бы не твой выстрел…
— Пустое! — махнул тот рукой. — И так сбирались их перебить. Но вы славно начали. Решили тогда поглядеть. Вдруг без нас обойдётесь? Сгодились.
Со стороны Страстной площади послышались крики, и на бульвар высыпал патруль из фузилёров. До них было пятьдесят саженей.
— Тикать надо! — рявкнул Батырь, торопливо собирая оружие с мёртвых конвоиров.
— Сейчас я их отважу, — сощурился унтер-офицер, передавая соседу разряженный штуцер. Тот вручил ему своё ружьё, а принятое стал торопливо заряжать. Егерь выстрелил, почти не целясь. Офицер, что бежал впереди, сломался в коленях и упал ничком. Фузилёры замешкались. Егерь вновь заменил оружие и следующим выстрелом сбил второго противника. Патруль рассыпался: французы укрылись за деревьями и открыли ответный огонь. Не обращая на него никакого внимания, унтер-офицер принял заново заряженный штуцер. На этот раз он целился чуть дольше. Выстрел — и рухнул ещё один противник. Оставшиеся не выдержали и начали убираться с бульвара назад.
— Не по еде отрыжка, — удовлетворённо кивнул загадочный егерь. — Уходим!
Вместе с беглыми русских оказалось семеро. Подобрав ружья с подсумками, они быстро зашагали в сторону Бронных улиц. Уже через несколько минут преследование их сделалось невозможным. Дома в паутине переулков перестали существовать. Они или обрушились, или превратились в выгоревшие изнутри пустые коробки. Груды кирпича и дымящихся обломков сложились в устрашающий пейзаж. Идти вглубь не хотелось…
Пройдя извилистым путём саженей двести, отряд остановился во дворе бывшего особняка. Тот полностью сгорел со всеми постройками. Посреди пепелища стоял целый и невредимый колодец с воротом, но без ведра на цепи. Рядом лежал обугленный лист кровельного железа. Унтер-офицер топнул по нему трижды, и негромко сказал:
— Смоленск!
Лист отъехал в сторону и открылся лаз. Спустившись в него вместе со всеми, Ахлестышев оказался в обширном и глубоком подвале. В одном его углу лежали рогожи и тулупы, стояли сундуки; к стене было приставлено несколько ружей. В другом пылала жаром большая печка. На вьюшках булькало в огромной кастрюле варево, распространяя вокруг удивительные ароматы. В свете масляной лампы молодая девушка, по виду из дворовых, чистила картошку.
— Мы дома, — сказал егерь, аккуратно ставя в угол штуцер. — Пора завести знакомство.
Семеро мужчин сошлись в круг.
— Купец Голофтеев, — назвался самый старый, с седой бородой, но жилистый и гибкий.
— Тюфякин, — коснулся картуза дядька лет сорока, с лукавыми глазами. — Коренной москвич и сиделец долговой ямы.
— Зосима Гуриевич Саловаров, — сказал корпусный мужик лет тридцати пяти, свирепой наружности. — Староста артели нищих, что при Симонове монастыре.
— Староста нищих? — ухмыльнулся Саша-Батырь. — А по виду гайменник.
— Гайменник здеся я, — скромно пояснил молодой парень с румяными щеками и русыми мягкими волосами. — Васькой Пунцовым кличут.
— Чьих будешь?
— На Грузинах промышляли.
— У Говяша в подмастерьях ходил? А сам-то он где?
— Убили Говяша третьего дня. Беспальцы