Ельчанинов встретил товарища вопросом:
— Ну что?
— Завтра утром.
— Вы понимаете, что Полестелю доверять нельзя? А если он привезёт вас из тюрьмы в засаду?
— Сделать так графу будет затруднительно. При малейшем подозрении на обман княгиня отзовёт своё слово. Зачем ему так рисковать? Ольга понимает, что из Москвы я не убегу, а стану искать встречи с ней. И если такой встречи долго не случится, Полестеля ждёт бедная старость.
Вечер они скоротали за разговорами. Егор Ипполитович передал имена и пароли своих агентов во французской армии, рассказал о способах связи. Свою судьбу он обсуждать запретил. Если операция с баронессой пройдёт успешно, то личная война штабс-капитана Ельчанинова против Наполеона будет выиграна. Ну, а потери для баталий дело обычное…
Утром, когда Петра вызвали, мужчины молча трижды расцеловались. Потом один ушёл на свободу, а второй остался ждать эшафота.
Сев в карету с занавешенными окнами, Ахлестышев обнаружил там Ольгу. Не обращая внимания на графа, влюблённые бросились друг другу в объятья. Карета тронулась. В воротах Никольской башни её остановил караул. Усатый бригадир распахнул дверцу, увидел полковничьи эполеты, откозырял и крикнул:
— Пропустить!
Ахлестышев сидел с замеревшим сердцем. Неужели он соскочил с висельной скамьи? И дверь из камеры смертника сейчас распахнётся? Тут снаружи стукнули о землю приклады, и лошади резво взяли ход…
Карета ехала едва ли не час, пробираясь среди развалин. Наконец остановились. Дверь снаружи распахнули, показалась физиономия возницы.
— Приехали, господин полковник.
Ахлестышев соскочил на землю, осмотрелся.
— Где мы?
— В Переведеновском переулке, — пояснил граф. — Вон там Семёновская застава, там — Лафертово.
Пётр молча смотрел на француза.
— Что-то ещё? Ах, да!
Полестель протянул каторжнику драгунскую саблю в простых деревянных ножнах.
— Вот. Подарок от меня. Сейчас в Москве без оружия не безопасно. Как видите, княгиня, всё честно!
— Храни тебя Бог, Пётр, — перекрестила беглеца княгиня.
— Я вернусь, — коротко ответил он ей.
Возница ударил бичом, и экипаж быстро скрылся из виду. Ахлестышев осмотрелся. Закопчённые руины, собачий лай вдалеке. Валяется труп растерзанной лошади. И безлюдно, как в кошмарном сне…
— Выходите, князь, и начнём! — крикнул Пётр. Тут же из развалин вышел Шехонский с двумя пистолетами в руках и саблей у бедра. Повернулся назад и сказал недовольно:
— Гаврила! Иди сюда, скотина!
Нехотя выполз лакей и тоже с двумя пистолетами.
— Это ваш секундант? — съязвил Пётр.
— Нет, это ваш могильщик, — огрызнулся Шехонский.
— Не к добру курица петухом запела! Вы так убеждены в своей победе? Вот сейчас и выясним. Вставайте в терцию.
— Ты дурак, Ахлестышев. И всегда был дураком. Так и помрёшь, не поумнев… Зачем же мне с тобой драться?
— Вот как? Для чего же ты здесь?
— А чтобы закопать тебя. Ты всерьёз полагал, что я стану рубиться с тобой на саблях? На то пистолеты есть.
— Тогда дай и мне один.
— Ха-ха-ха! — искренне рассмеялся князь. — Больной, совсем больной! Гаврила, ты видел когда-нибудь такого безумца?
Лакей неуверенно хихикнул и отступил на шаг.
— То есть, наша дуэль превратилась в убийство… У меня лишь сабля, а у тебя четыре пистолета. А если я успею до тебя добежать?
— Сомневаюсь, — облизнул губы Шехонский. — Четыре заряда! Который-то да попадёт.
— Да, — сказал Ахлестышев, — на тебя похоже. Скажи мне, дрянь, ты хоть что-нибудь в своей жизни делал по совести?
— Зачем это? — удивился князь. — По совести пусть дураки живут. На вроде тебя. Это не выгодно и, значит, глупо.
Шехонский был полностью уверен в своём преимуществе. Каторжник стоял перед ним с жалкой сабелькой в руке, промахнуться с такого расстояния нельзя. Понимая это, князь не прочь был перед убийством Петра немного поболтать. Тот же хотел узнать, до каких степеней низости дошёл его противник.
— Чёрная душа, а ты Бога совсем не боишься?
— Бог, совесть — это всё отвлечённые понятия. Придуманные. Деньги, удовольствия — вот о чём нужно говорить. Когда садишься за зелёное сукно… Ах, как славно я ощущал себя, сделавшись хозяином барыковских капиталов!
— Вот ты сейчас хладнокровно меня застрелишь — а потом как? Спокойно спать? Мимо храма без дрожи проходить? Божьей кары совсем не опасаешься?
— Гаврила, мне это надоело, — сказал Шехонский. — Давай.
— А чево я-то, ваше сиятельство? — боязливо пробормотал лакей. — У вас вон тоже пистолеты имеются…
— Что? Ах ты, смерд! Стреляй, кому говорю!
Ахлестышев вынул саблю и пошёл на противников. До них было всего пять шагов.
— А-а! Святыя угодники, простите меня! — закричал Гаврила и, зажмурив глаза, спустил сразу оба курка. Раздались весёлые щелчки, потом шипение; с полки одного из пистолетов поднялся слабый дымок.
— А? Что? Ещё раз, быстрее!!
Но лакей бросил оружие на землю и бегом кинулся в развалины.
— Ну, вот мы и одни, — довольно констатировал Ахлестышев. — Сейчас ты мне…
Шехонский нацелился ему прямо в грудь и по очереди нажал курки. На этот раз не было даже дыма — пистолеты молчали.
— …за всё ответишь. И за продажный суд, и за муки Ольги Владимировны, и даже за измену Отечеству. Вынимай саблю!
Князь лихорадочно взвёл собачки и снова попытался выстрелить.
— Уймись же, дурень. Тебе подложили сырой порох.
— Но почему? — по-бабьи взвизгнул Шехонский. — Морис, свинья! Зачем он это сделал?
— Ему так приказал Полестель.
— Не понимаю!
— Глуп и себялюбив, потому и не понимаешь. Решил, что солнце вращается только вокруг тебя?
— О чём вы, не понимаю!!
— Уже на «вы» перешёл с испугу… Нет у тебя ни друзей, ни любимой женщины, даже сообщника надёжного нет. Граф продал тебя с потрохами, а Гаврила убежал. Ну, стань уж мужчиной! Нас тут только двое. У меня сабля, и у тебя сабля. Шансы есть. Дерись!
— Это невозможно, это кошмарный сон! Я не верю! — Шехонский в исступлении ломал холёные пальцы. — Почему он со мной так? Я же делал всё, что он хотел!
— Доставай клинок, не заставляй меня резать безоружного. Ну! Вытри сопли, и начнём рубиться.
— Нет, я не стану! — князь одним быстрым движением выдернул саблю из ножен и забросил её далеко в развалины. — Я совсем не умею фехтовать! Это будет убийство, а не дуэль! Так не честно!
— Вот скотина… А когда четыре пистолета целят в безоружного, это, по-твоему, честно?!
И Пётр ударил Шехонского саблей плашмя по лицу, словно отвесил пощёчину.
— Ну? Князь! Ты князь или тряпка? Подними саблю и сразимся наконец. Нет? Получи ещё!
Второй удар пришёлся по другой щеке. Но Шехонский стоял, опустив руки по швам, и глядел в землю с видом человека, готового сколько угодно терпеть побои. Драться он явно не собирался.
— Тьфу! — плюнул в сердцах каторжник. — Ну как мне тебя заставить? Трус! Ничтожество!
Но князь только зажмурил глаза с видом полной покорности. Что же делать? Такого исхода Ахлестышев никак не предполагал. Он легко и даже с удовольствием зарубил бы подонка, но не так же! Ударить саблей безоружного у Петра не получалось… Ситуация становилась абсурдной. Но тут раздался короткий смешок, и из-за печного остова вышел незнакомец.
Высокий, атлетический, но при этом очень подвижный, с жёсткими и зоркими глазами, он производил впечатление опасного человека. Упругой походкой незнакомец подошёл к дуэлянтам и сказал:
— Давно я так не смеялся! Комичная и вместе жалкая картина. Ахлестышев, вы убьёте наконец эту дрянь?
Он говорил по-русски, как русский.
— Будь моя воля, я бы вас назначил князем, а его — каторжником. Но дело затягивается. Вам помочь?
На этих словах Шехонский открыл глаза и радостно закричал:
— Мсьё Морис! Мсьё Морис! Как вы вовремя! Я знал, что Полестель не бросит друга! Спасите же меня быстрее!
— Почему вы решили, что я сделаю это? — лениво осведомился француз.
— Но как же… Для чего тогда вы здесь?
— Дело в том, что в планах графа произошли некоторый изменения.
— Какие изменения? Мсьё Морис, не пугайте меня, зачем вы меня пугаете? Убейте Ахлестышева — вам же это ничего не стоит! И поедем быстрее домой…
— Изменения касаются вас, — продолжил француз. — Граф Полестель решил жениться на вдове князя Шехонского.
— На какой вдове?
— На Ольге Владимировне.
— Так она ведь не вдова!
— Это легко исправить.
— Постойте! Мы договорились уже с графом! Вы, верно, просто не знаете! Я даю своей жене развод!
— Развод — это так долго. Тем более в России, тем более во время войны.
Шехонский смотрел на Мориса в недоумении.
— Погодите, я так и не понял. Ведь Ольга Владимировна не вдова.
— Уже вдова, — лаконично пояснил француз и выхватил из ножен клинок. Он действовал неимоверно быстро, так, что глаз не успевал за его движениями. Плавный полукруг — и сабля врезалась князю в голень. Он припал на покалеченную ногу. Из разрубленного сапога на аршин вылетел фонтан венозной крови.
— Ай! Что вы делаете?!
— Выполняю приказ полковника, — равнодушно ответил Морис и продолжил, словно мясник, разделывать жертву. Несколькими ударами он отрубил Шехонскому левое ухо и кисть правой руки и, наконец, рассёк шею, прекратив мучения.
Ошарашенный каторжник смотрел на это с ужасом.
— Зачем же так жестоко? — спросил он, когда всё было кончено.
— Тоже приказ полковника.
— Для чего?
— Полагаю, чтобы настроить против вас безутешную вдову.
— Но при чём тут я?
— Как это причём? А кто убил князя с таким изуверством? Я, что ли?
И Морис глумливо ухмыльнулся.
По спине Ахлестышева пробежал холодок. Он внимательно вгляделся в графского камердинера. Глаза у него были — как две льдинки. Рядом остывало то, что недавно являлось князем Шехонским.
— Чего замолчали? Так ужасно расправиться с соперником… Нехорошо. Вот до чего доводит ревность! Думаю, Ольге Владимировне это совсем не понравится.