Приближаясь к Большой Садовой, он издали услышал гул множества голосов. Подойдя, поразился. По улице в четыре ряда ехали на восток повозки и экипажи всех и видов. Простые телеги соседствовали с элегантными ландо, тарантасами и колясками с гербами на дверцах. Плотный густой поток, сколько хватало глаз, тянулся к Сухарёвке. Оттуда, видимо, люди расходились к заставам, стараясь быстрее вырваться из города. Поток еле-еле полз. Возницы нервничали и ругались, кто-то лез не в очередь и этим лишь замедлял движение. Вот две повозки сцепились дышлами и кучера бросились в драку… Юркие верховые лавировали между экипажами. А по тротуарам такой же сплошной нескончаемой массой двигались пешеходы. Тут были и мамаши с детьми, и почтенные старцы, и дворовые обоего пола. Кто-то тащил скарб на себе, иной толкал доверху нагруженную тележку. Люди молчали или переговаривались вполголоса, толкались, бранились, мешали друг другу. На все лады злобно и затравленно склонялись имена Ростопчина и Кутузова. Рыдали грудные младенцы, охали бабы, несколько обывателей тащили за собой заморенных коров. И всё это неисчислимое полчище, словно колонна лесных муравьёв, ползло и ползло на восток.
Пётр растерялся. Ему требовалось в противоположную сторону, но идти на Остоженку было положительно невозможно. Людская река подхватит и унесёт с собой, как песчинку. Тротуар весь захвачен беженцами, перебраться на другую сторону Садовой немыслимо. Обойти через Пресню? Но там сплошные заборы, которые уведут к выпасным лугам — до вечера проплутаешь.
Внезапно он увидел солдат. Шесть или семь человек в зелёных мундирах с красными воротниками стояли у ограды и разглядывали толпу. Некоторые из них были ранены: у кого перевязана рука, у кого голова. Пётр хотел посочувствовать инвалидам, но не успел. Вдруг они вырвали из потока мужчину в добротном кафтане и принялись выворачивать его карманы! Жертва закричала, но никто из беженцев не замедлил шага. Люди вжали головы в плечи и отвернулись. Каждый старался быстрее проскочить мимо.
— Православные, помогите! — закричал в отчаянии обладатель кафтана, и тут случилось то, что бросило Петра в холодный пот. Долговязый мушкетёр[10] без разговоров ударил мужчину прикладом по голове. Раздался хруст и человек, как подкошенный, рухнул на тротуар. Из пробитого черепа показалась чёрная кровь… Солдаты молча оттащили убитого к забору, обыскали с ног до головы. Сняли сапоги, верхнее платье, после чего бросили тело и принялись высматривать новую добычу. Один, рыжий, расхристанный, подошёл к Ахлестышеву и взял его за грудки.
— Золото какое есть?
От убийцы крепко пахло водкой, глаза смотрели зло и властно.
— Откуда? — пробормотал Пётр, весь сжавшись от ужаса. — Видишь — арестант я. Откуда у арестанта золото?
Рыжий ещё некоторое время внимательно разглядывал Ахлестышева, потом сказал с угрозой:
— Какой ты на хрен арестант? Барина сразу видать! Ребята, дуй сюда! Тут барин колодником оделся. А пошто? Не полицейский ли сыщик, я думаю?
— А ты приколи ево, — посоветовал долговязый, только что убивший человека прикладом. — Свидетелев нам не надоть.
— А и то, — согласился рыжий и начал уже прилаживаться, как половчее ткнуть подозрительного барина штыком. Пётр стоял, ни жив, ни мёртв. Убежать не даст толпа; молить о пощаде бесполезно. Инвалиды грабили и убивали не сгоряча, а хладнокровно, со знанием дела. Такие самовидцев ни за что не оставят… Неужели его сейчас зарежут, как поросёнка? Потому лишь, что некстати наблюдал расправу?
Вдруг кто-то сзади крепко прихватил Ахлестышева под руку и сказал знакомым басом:
— Отпусти-ка молодца со мной. Он взаправду арестант, и вам не опасный.
Саша-Батырь! Как вовремя!
Гигант отодвинул приятеля за спину и встал перед рыжим.
— Ну?
— А я сумлеваюсь! — злобно ответил тот. — Сыщика сразу видать! И не нукай — не…
Договорить он не успел. Налётчик шевельнул плечом, и рыжий полетел в толпу мародёров. Раздались крики, несколько солдат повалилось. Саша приставил артиллерийский палаш к шее долговязого и спросил с интересом:
— Кто тут мне ещё нукать не велит?
Убийца медленно-медленно попятился назад, осторожно отвёл клинок от горла и пробормотал:
— Нукай сколь хошь, мы не против. И парня забирай, мы и тута не против…
Батырь согласно кивнул, развернулся и пошёл против потока. Позади него образовалась дорожка шириной в полтора аршина, в которую Пётр тут же пристроился. Так они пробились до ближайшего переулка и свернули в него.
— Уф! — вытер пот беглый. — А вовремя я, однако!
— Саша! — обнял его Ахлестышев. — Как ты тут оказался?
— Как и ты — ногами пришёл. А пока топал — сообразил: власти-то в городе нету. А без власти рядом с русским человеком опасно находиться. Когда же бегство это разглядел, совсем за тебя спугался. Тут полно раненых солдат, которых начальство бросило. Ещё больше дезертиров. Злые! Много народу уже пограбили да перебили. Пьяные все… Ну и решил дожидаться товарища.
— Вот спасибо тебе! А палаш где добыл?
— У стрекулиста одного отобрал. Ещё вот два пистолета есть. Возьми один себе.
— Сань! Я в человека выстрелить не сумею…
— Бери, бери! Пуганёшь кого при надобности.
— Ну, давай. В нынешней Москве вещь полезная, ты прав.
Пётр сунул пистолет сзади за пояс, прикрыв арестантским бушлатом.
— Пошли дальше пробиваться?
— Нет, — сказал налётчик. — Супротив течения даже я долго не совладаю. Давай перейдём на ту сторону. Там внутри никого нет, все здесь драпают. По Малой Бронной добежим до Арбатской площади, а там и твоя Остоженка неподалёку.
— Саш, ты глянь, что делается! Как же мы перейдём?
— Возьми меня сзади за кушак, да покрепче. И не отпускай. Готов?
— Да.
Батырь шагнул на проезжую часть и схватил ближайшую лошадь под уздцы.
— Осади, маракузия! — рявкнул он кучеру. Кобылка, почувствовав сильную руку, стала. Тут же беглые протиснулись в следующий ряд. Поскольку все четыре ряда еле-еле ползли, им удалось без помех пролезть и в третий, но тут случилась заминка. Два вороных жеребца напирали грудью, и обойти их в тесноте было невозможно. Друзья оказались зажатыми с двух сторон. А тут ещё и возница огрел Сашу кнутом.
— Куды прёшь, каторжная рожа!
Батырь осерчал, упёрся покрепче — и толкнул ближайшего жеребца под шею. Тот всхрапнул и повалился, ломая упряжь. Падая, он увлёк за собой и соседа. Мгновенно образовался затор, весь ряд встал. Беглецы воспользовались этим и рывком перебрались на ту сторону. Не обращая внимания на брань, несущуюся им в спины, они забежали в Малую Бронную и опять очутились одни. Быстрым шагом друзья направились к Арбату. Ахлестышева не покидало чувство, что он застрял в кошмарном сне. Огромный пустой город! Нигде ни души, ставни заперты и тихо, как в осеннем лесу… Б-р-р! Когда в переулке открылась компания мародёров, он даже обрадовался: хоть кто-то есть ещё! Но не обрадовались им. Пять мушкетёров и один щуплый улан вывалились навстречу и начали обступать их с боков. Физиономии у них были самого зловещего свойства. На этот раз среди грабителей не было ни одного раненого — только дезертиры.
— А ну не балуй! — вполголоса приказал Саша и вынул из-за пояса пистолет; Пётр последовал его примеру. Солдаты замешкались.
— Цыц! — так же спокойно добавил налётчик. И дезертиры, не решившись напасть, убрались назад в переулок.
— Ты вот что, — начал Батырь, — ты на свою Остоженку сильно торопишься? Там уж, поди, нету никого, и дом заколочен.
— Конечно, они уехали, но я не с ними встречаться иду. Просто хочу напоследок поглядеть… Там жила Ольга, понимаешь? Ещё совсем недавно. Мне надо-то несколько минут. А что?
— Да боюсь я тебя одного пускать. Вишь, что творится? Давай вместе ходить. Только я хочу воперёд на французов поглядеть, каковы они. Опосля провожу тебя на твою Остоженку, а оттуда двинем к Мортире Макаровне. Ну, а стемнеет, проберёмся за Семёновскую заставу, там уж и простимся.
— Где же ты собираешься глядеть на французов?
— Баяли, они в Дорогомилове со вчерашнего дня. Оттуда им по Смоленской и Арбату прямая дорога в Кремль. Поглазеем чуток и к Барыковым твоим пойдём.
— А давай! — согласился Пётр. — Это ж история творится на наших с тобой глазах. Двести лет не было в Москве вражеского войска! Мы — очевидцы, будет что потомкам рассказать.
— До потомков ещё дожить надо, — озабоченно сказал налётчик. — Во, гляди, ещё кого-то несёт. Придвинься ближе ко мне!
Из-за угла на них вышел худой долговязый человек, неряшливо одетый, с безумными глазами. Не глядя по сторонам, он мерял шагами мостовую и что-то бормотал под нос.
— С колеи съехал, — проводил его взглядом Батырь. — Слух был, что безумцев Ростопчин тоже велел выпустить, даже буйных. То-то веселье начнётся…
Путешествие по пустому городу продолжалось. Фантасмагория какая-то! Ни людей, ни собак, ни даже голубей не было на улицах Москвы. Кое-где зияли выломанными дверьми лавки, и на тротуарах перед ними валялись разбросанные вещи. Иногда за воротами как будто кто-то шевелился. То ли дворники подглядывали в щёлку, то ли грабители ждали, пока прохожие уйдут…
Вдруг со стороны Арбатских ворот послышался ружейный залп. Беглые замерли. Кто это там воюет? Неужели они опоздали и французы уже в Белом городе? Над Крестовоздвиженским монастырём взмыло вверх неимоверное число галок. Стрельба между тем перешла в рассыпную и стала удаляться вглубь Воздвиженки. Друзья послушали-послушали, да и отправились прочь.
Широкий лощёный Арбат был так же безлюден. Зато вдали, на Смоленской площади, толпился народ.
— Прибавь шагу, а то всю гулянку пропустим, — оживился налётчик, и они почти побежали.
На площади обнаружилось полсотни каких-то странных людей. Они махали руками, матерились и явно собирались воевать. Один грозил ружьём без кремня, второй — казачьей пикой, некоторые потрясали топорами. Судя по физиономиям, все бойцы крепко выпили, и море им было по колено. Появление двух новеньких в арестантских бушлатах произвело впечатление.