– А что я?
– А это мы еще поглядим, как оно и зачем. Я, к примеру, человек обреченный.
– Так уж ложись и помирай?
– Не, зачем же? Я в нелегалку ухожу, понял?
– Никак нет, не понял. Это как же, в леса, что ли?
– Ты знаешь, кто самый сильный?
– Слон, – с готовностью ответил Алекс.
– А в Москве?
– Мэр, а потом слон.
– Вот и слушай сюда. Управление по Эксплуатации Высотных Зданий. Причем заметь, как я тебе уже сказал, все, вплоть до точки, с прописных. А то все разбухались, кого не спроси, гэбэ да гэбэ.
– Да оно сейчас вроде на три шайки разделилось.
– Так вот я тебе и толкую, кто над Москвой, тот и Рассею-матушку вразумляет. А кто над центром Москвы, тому танки на окружной – по шестям и в трефах.
– А кто над центром Москвы?
– Я же тебе в третий раз разъясняю: Управление. Точка. И я в нем работаю. По сей день, чтоб ему пусто.
– Что тебе поручили? И о какой телеге, которую якобы на меня катят, ты там внизу бурзорил?
– Ана! Пляжу-жу-жу. Не вынес, Батькович, в ментовщину попер? Что поручили? Пойдем до Марло, покажу, если не нервный. Оно же и телега.
Двое странно говорящих мужчин, стараясь почему-то ступать аккуратнее, снова подошли к трупу. Карнаухов выпростал изгвазданную рубаху Марло из брюк и слегка завалил тело на левый бок. Обернулся на Алекса и кивнул ему: «Давай, чего стоишь? Не для тебя, что ли?»
Алекс подошел, наклонился и на правом боку, чуть повыше печени, заметил на теле Мартина мелкую, размером с двухкопеечную монету, но удивительно четкую метку. Как бы паучок-иероглиф, нанесенный лучиками-шрамами.
– Что это? – спросил он Виталия.
– Тебе лучше знать. Еще и меня научишь, – ответил тот и с нескрываемым отчуждением посмотрел вдруг на Алекса.
– Где-то я это видел, – поежился тот, чувствуя неприязнь Карнауха, – но где и когда…
– Во-во! Не помню, не бывал, не участвовал. Думай, тебе говорят, а не то нам обоим амба.
– Это и было твоим заданием?
– Оно же и телега. Они же знали, что именно ты подойдешь к квартире. Тебя и ждать наказали. Глушани, говорят. Ну и вот эту херовину нанести ему на тело велели. Формочку вот дали.
– Какую формочку?
– По размерам такая же вот как след этот. С одной стороны выпуклость…
– Где она, формочка?
– Я ее должен был внизу швабре этой отдать. Так договаривались. Я и отдал. А она меня сразу после этого и подсекла. Тут я и понял, что нам с тобой в друганах надо ходить. А иначе кранты. Причем заметь, репа немытая, кранты обоим.
– А при чем тут она?
– Так она же служит где? Отвечаю: у нас же в Управлении.
– Здесь всего двенадцать этажей. Какая же это тебе высотка?
– Объясняю для дефективных: финансирование для Управления записывается в бюджете отдельной строкой. И выполнялось всегда, от усатого до меченого. Выполняется и сегодня. Все безотказно, понял? А где у нас безотказно? Наверху. Наверху хорошо? Не то слово. Всем хочется? Всем. А удается? Кто умеет. Вот жильцы этого дома и сумели. А знаешь, где такой вопрос решается, о включении в список зданий, состоящих на обслуживании в Управлении? Раньше, к примеру, такое могли решить только на политбюре, не ниже, заметь. Так что и сам Гришин со своим горкомом и Промысловым, решить такой вопрос сами для себя не могли. Тут надо было голосование всей шайки. А у них ведь как? Одни хочут, а другие в аккурат не желают. Так что для некоторых домов и в политбюро-то вся шайка по третьему кругу повымирала, а вопрос все не решался.
– А как с этим домом? – спросил Алекс, подойдя к окну и, раздвинув занавеску, поглядывая на дом Валентины, как бы ожидая оттуда некоего чудесного сигнала. То, что рассказывал Карнаухов, было ему интересно и, вероятно, имело какую-то связь с персональной ситуацией Алекса.
– А вот с этим домом все как по хрустам по хрустящим. Для такого дела, где только предварительных инстанций, начиная с Моссовета, три, да ты пойди их каждую пройди, не говоря уже о четвертой, об этих гребаных директивных органах, и на все это про все – всего полгода. Причем заметь, что никакие войны и революции и никакие вихри враждебные ничего здесь не отклоняют. Даже когда меченый дела волейбольщику сдавал, ты думаешь что, они все о кнопке этой барабонили, которая в чемоданчике этом? Вот все о списках таких, как по нашему Управлению, это они и утрясали.
– А ты как будто сидел там с ними, – не выдержал Алекс.
– А мне и не надо. Я и без того внутрях, можно сказать, не мене четвертака оттянул. Инспектор по этажам и оборудованию – слышал такое? Какие возможности, Алекс! Какая житуха! Если бы ты только представлял! Если бы хоть кто-нибудь представлял!
– Значит, и этот дом входит в сферу твоей деятельности?
– Я же тебе говорю, Алекс, ты пойми, ты только вдумайся, и тебе все станет ясно. Да ты хоть понимаешь, что сейчас неважно, к примеру, кто ты и что. Но если ты живешь в доме, включенном в наш список, то все, с тобой все ясно. Ты человек. Да квадратный метр при купле-продаже в этих домах знаешь сколько стоит? Да что я тебе говорю, парч непонятный, когда адмиралы, ты понял, когда аспада енаралы и адмиралы строят себе замечательные дома, это да, это они могут. А вот включить эти охренительные домины в наш список – кишка тонка. Во всяком случае лет семь-восемь поборитесь. А то и поболе. А эти… хо-хо мохер. Полгода – и в дамах.
– Виталий, ты мужик хоть куда, согласен. И ты рассказал мне замечательную историю о некотором царстве-государстве под названием Управление, которое держит центр Москвы, держит космос и Землю, а уж гэбэ по сравнению с ним…
– А что ты думаешь, Алекс? И для них есть квоты на включение их домов. И попробуй превысь. А они знаешь как хотят? И все равно – свой срок отдай, не греши. Да и не каждый объект благополучно втирают. А некоторые дома лет по двадцать по кругу финтярют, да так и затирают. И ведь жильцы там, посмотришь по списку, академики да резиденты в отставке. Не абы кто.
– Я же тебе и говорю, что я не спорю. Ты – инспектор, а значит, величина немалая. А кто же тебе дал такое поручение? Кто припер самого Карнаухова, инспектора?
– Инспектор по этажам и оборудованию. А есть еще по кадрам. По складам и подземке. Ты знаешь, какая там подземка, Алекс? Какие там склады? И при этом в самом центре города. Ты представляешь, какие это возможности?
– Ты не отвечаешь на мои вопросы. Может быть, ты кого-то ждешь?
– Дай мне выпить, земеля, дай мне выпить. И Карнаух тебе расскажет еще не то.
– Посмотри сам на кухне. Покойник этим не пренебрегал, отдадим ему должное.
– Карнаух уйдет в подполье, уйдет в нелегалку. У Карнауха есть куда уйти. А куда уйдешь ты?
– А куда все-таки уйдет Карнаух?
– Ты что, паря, ты чего рюмишь? Ты знаешь, сколько в этих высотках комнат, в которые никто не может попасть, если не знает? Сколько лифтов, которые соединяют только два кабинета, вверху и внизу? Сколько лесенок, упакованных наглухо в бетонных выступах, проходящих через все этажи. Да я тебе хотя бы про гостиницу «Пекин» могу рассказать, я там начинал, еще при Лёне незабвенном, когда он в самом соку был. Уж сколько лет прошло, а я тебе и сейчас скажу: не нашего это ума дело, и не наши люди это все соединяли и обманкой попутали. А может, и вовсе не люди, а марсиане какие, прости грешного и помилуй.
– Ты вот что, Тимофеич, ты и вправду хлебни чего. Может, и полегче тебе станет, чтобы ты сказал мне, чего тебе надо.
Тимофеич удалился на кухню, и вскоре вернулся, отпивая прямо из бутылки «Гратиешти» и крякая как бы от всего огорченного непонятной судьбиною сердца.
– Примешь? – протянул он бутылку Алексу.
– Чуток погожу. Так что там насчет «Пекина»?
– Пригласил я однажды под вечер корешка туда одного. Витьком звали, и там же он, на Маяковской, проживал. Это я тебе к тому, чтобы ты не подумал, что он лопухом был, Витек мой, мир праху его. Ну, насчет «Пекина», да еще при Лёне, ты и сам все понимаешь. Гостиница для иностранцев и знатных гостей столицы, это перво-наперво. Ну, проституточки недурные за столики к ним подсаживаются, швайцы из отставников-скуловоротов, ребята с Лубянки за всем этим благолепием отечески наблюдают, это уж непременно. Словом, все как положено и все при деле.
Ясно, что нашему брату, гулящему племени, особо прыгать было нечего. Но был там один чудесный бар. Это сейчас их, как кур в Аргентине, прости Господи. А тогда и само слово «бар» уже звучало чуть ли не подрывным лаяньем. А тут не слово, а реальный и уютный, и музычка, и стойка, и разноцветные бутылки в зеркалах. И самое главное, как раз он работал допоздна. И пригласил я туда однажды Витька. И что мы там принимали, точно я тебе уже не скажу, но только покрепче, понятное дело, чем вот это «Гратиешти».
– Не теряем ли мы время? – спросил Алекс, который, конечно, знал толк в «недеянии», согласно философии даосов, но не был уверен в ее полной применимости в некоторых специфических обстоятельствах.
– Ты что, баба? – неожиданно взъярился на него Виталик. – Попал – значит, не жужжи. Без нас разберутся. А пока мы в этом доме, кстати говоря, валить нас здесь не будут.
– Тогда, может быть, имеет смысл здесь и остаться?
– Во-во. Я же тебе сказал, у Карнаухова есть куда пойти. И где остаться. Ладно, даю схему. Короче говоря, Витек там чуть крышей не двинулся. («Нас тут не завалят, если верить этому орлу-оглоеду, – подумалось Алексу, – однако вот Марло почему-то завалили».) Принял он тогда, да нет, не скажу чтобы лишок. Принял обычно. И отошел отлить. Там это культурно, за бархатной портьерой, и все такое. Пошел он по коридорчику кафельному, да не туда свернул, не направо, допустим, а налево. Идет, а там не писсуары, а комнатки. Одна за другой, нет, ты понял, в натуре, в одной танцуют, в другой блефуют…
– А в третьей смеются и поют. Так, что ли? – жестко спросил Алекс. – Давай, инспектор, про суперпространства своих высоток потом расскажешь. А сейчас колись: ты чего ждешь? Чего лапшу греешь?