– Признаться, мы рассчитывали на сотрудничество с генералом. И поначалу казалось, что все договорено и функции распределены. Но у Толмачева сразу не задалось. Не будем сейчас рассуждать, можно ли было избежать гибели людей. Ошибка ли это, преступление, просчет… Сейчас на это нет времени. Говоря конкретно, вы сейчас в своих решениях никем не связаны.
– Это вы мне говорите, господин Нойгард?
– Это вытекает из того факта, что Толмачев упустил Кублицкого, что вместо первоочередной нейтрализации Кублицкого потерял время, охотясь за каким-то старлеем Симоновым, который все равно не соображает, что вокруг него происходит.
– И что же теперь?
– А теперь уже за самим Толмачевым идет охота. И, судя по славной боевой биографии Ивана Григорьевича Кублицкого, в исходе охоты сомневаться не приходится.
– Вот что, Воронов, – уже совершенно по-деловому произнес Озерков, опуская наконец свой кубок ниже уровня головы. – Мы исходим из того, что Толмачев свою карту уже выбросил. Но нам нужен на его месте свой человек. Не мне вам говорить, что из его кабинета можно контролировать решающий силовой ресурс города Москвы. И этим человеком должны стать и станете вы. И это должно произойти еще до полудня начавшихся суток. Теперь говорите, что вам неясно.
– Мне неясно самое основное: что за операция разворачивается в Москве и, в частности, в районе Курского вокзала? Кто руководит операцией, какие силы в ней задействованы и, что самое главное, какова ее цель? Ведь ваша цель, господа, насколько я мог понять из нашего приятного общения, возвести на трон нового царя?
– Не совсем так. Дождаться, когда новый избранник самой любовью народной будет отмечен и возведен на царство. И тогда сплотиться вокруг престола, чтобы укрепить его и защитить от злых ветров безбожного мира.
– Ну, я примерно это и имел в виду. Итак, будем считать, что ваши цели мне понятны. Но в операции участвуют еще и другие. И возникает много вопросов, В частности, такие: кого используют в этой операции втемную? И если вас, то как же это все случилось?
– Что именно?
– То, что имея такие ресурсы и столько времени на подготовку, вы в союзе с Толмачевым начали с такого провала? Итак, я повторяю: кто еще участвует в этой операции? Почему начали с провала? И, наконец, какова моя задача?
Старцы что-то темнили. Воронов не сомневался в их искренности. Все, что они тут понарассказывали, вполне могло соответствовать действительности. И одновременно все это выглядело разорванными и деформированными фрагментами непоправимо искаженного целого. Утаивался какой-то важный пункт. Или, во всяком случае, он все время подразумевался, но не был высказан, не был сформулирован с необходимой ясностью. Почему у них все-таки так плохи дела, если сами они так хороши и важны, так, казалось бы, могущественны и защищены здесь, на этих своих необъятных дачах?
– Отвечаю по пунктам, но кратко, – приосанившись, начал Рюмин. – Мы в союзе с Толмачевым начали с провала именно потому, что мы начали в союзе с Толмачевым.
– Иными словами, вы признаете сейчас, что этот ваш союз был ошибкой?
– Да, молодой человек, именно так, И те, кто повинен в ней, ответят по законам чести, можете не сомневаться. У нас ведь не как у нынешних: города на карте нет, войск, наступавших на него, тоже уже нет. И, что самое удивительное, виновных во всем этом тоже нет. Ну, это я так, к слову. А что у вас там по второму-то пункту?
– Ах, да: кто еще участвует в операции?
– А это вы, опять-таки, у генерала Толмачева можете уточнить. При личной встрече.
– Не понял. Как же можно начинать операцию при невыясненных участниках?
– Я же вам ответил: ошибка. Мы слишком во многом поверили на слово Толмачеву.
– А проверить его слова?
– Проверить не было возможности. Вернее говоря, мы рассчитывали, что такая возможность в последний момент появится. Но, к сожалению, вместо реализации она была утрачена полностью и окончательно, – Ну хорошо. А какова хоть схема операции в изложении Толмачева?
– Как вы, может быть, знаете, Толмачев много лет находился на нелегальной работе в обеих Америках, как в Южной, так и в Северной. Естественно, у него там остались свои люди. Да и не только люди, но и целая сеть банков, предприятий и магазинов. Как все это было организованно, не сейчас рассказывать.
– Да уж, Григорий, ты бы покороче, – раздался недовольный голос Озеркова. Но Воронов уже привык, что у этого строгого господина может быть только такой голос.
– Короче говоря, с помощью всей своей американской клиентуры Толмачев брался организовать здесь, у нас, «Черный вторник» наоборот. То есть резкое падение курса доллара, который в дальнейшем, где-то уже через неделю, должен был сблизиться с курсом рубля.
– А что в это время происходило бы за рубежом?
– Мы в это особо не вникали. Нам сказано было, что у них там, в долларовой зоне, события здесь тоже отзовутся некими финансовыми судорогами. Но, повторяю, мы считали, что это их проблемы. И они на Западе, маленько перепугавшись, с этим справятся.
– А что здесь?
– Выдавливание доллара.
– И что же вместо него?
– Золото. А оно у нас. Зависимость от зеленого дьявола лопается. А на смену идет золотой червонец. Золотые акции. Да что угодно. И вот тогда, на гребне успехов новой платежной реальности, страна безбоязненно возвращается к единственно легитимной, исторически прославленной форме правления.
– Очень красиво, Я вас поздравляю, господа. Если бы я был редактором и вы принесли бы мне этакую вдохновенную поэму, я ответил бы вам коротко и ясно: «В печать!» Но так как у меня другая специальность, то я говорить буду не совсем, может быть, то, что вы ожидаете. Первое: сколько у вас золота и доступно ли оно, учитывая положение на Кавказе?
– Около двух десятков тысяч тонн, – не без стариковской гордости ответил Нойгард. – И оно доступно. Вполне доступно, господин Воронов. Последние десять лет шло его перебазирование. Сейчас все оно в Москве. Можно сказать, в центре столицы.
– Но ведь это такое количество… Оно, как вы говорите, на глазах. Такое не замаскируешь. Следовательно, любой власть имеющий может наложить на него лапу.
– У нас нет сейчас времени рассказывать вам о некоторых технических решениях. Но, поверьте, проблема решена на таком совершенном уровне, который обеспечивает как сохранность и контроль, так и практически мгновенный доступ к золоту.
– Прекрасно, господа! Конечно, на мой поверхностный взгляд, это что-то из области фантастики, но… не будем, не будем спорить. Итак, допустим, я верю, что по этому пункту у вас все в порядке. Но дальше я вынужден говорить куда более неприятные вещи. Шутки в сторону. Вы привлекаете меня к работе как профессионала. И как такового прошу меня сейчас и выслушать. Первое: все, что вы мне тут говорите, звучит почти правдиво и одновременно ужасно фальшиво. Очень уж это заметно, господа. И если бы я этого не учуял, то нет от меня никакой пользы, и зря, выходит, вы ко мне обратились. Времени у нас немного. И все-таки я позволю себе уточнить всего два пункта. Во-первых, что это за возможность проверить Толмачева, которая у вас была и которая теперь для вас утрачена? И, во-вторых, каковы все-таки мои задачи?
– Очень хорошо, Олег Юрьевич, что вы задали именно эти два вопроса, – сказал Рюмин необычайно мягким тоном, в то время как Нойгард и Озерков вообще отвели глаза в сторону. – Два ваших вопроса касаются, по сути, одного и того же пункта. Как вообще могут быть проверены слова человека или организации, которую он представляет?
– Прежде всего, действия, которые, по их обещанию, они предпримут, должны быть выгодны им самим. Соответствовать их целям.
– Но если мы не уверены в их целях?
– Тогда их обещания могут быть гарантированы другим человеком или организацией, которому или которой договаривающиеся стороны…
– Участники сговора, говорите уж прямо.
– …подчиняются в том или ином смысле.
– Вот на такого человека, который смог бы сыграть роль гаранта соглашений, мы и надеялись выйти до последнего момента. Точнее говоря, мы не очень-то и надеялись. Но один из наших, который посвятил поискам этого человека много лет, очень нас обнадежил в этом отношении.
– В каком отношении? Прошу вас, Григорий Генрихович, будьте предельно конкретны.
– Когда наши контакты с Толмачевым и американской группой вступили в решающую стадию, наш человек сообщил нам, что не сегодня завтра будет предпринята попытка убить его.
– И что же?
– Он связывал это с тем, что он или вот-вот выйдет, или уже вышел на человека-гаранта, но пока еще не смог его опознать.
– И что же случилось дальше?
– А дальше, к сожалению, случилось вот что: нашего человека действительно убили. Ночью, сутки назад. Примерно в это же время.
– И он вам ничего не успел сообщить?
– И он нам ничего не успел сообщить. Для того, господин полковник, чтобы он ничего не успел, его и убили. По крайней мере, я так полагаю.
– Разумеется, господин Рюмин.
– Продолжаю отвечать на два ваших вопроса. Как только началась операция, мы убедились, что сбываются наши худшие опасения. Первое. Толмачев идет не на регента и не на главнокомандующего. А на диктатора. Что, как вы понимаете, полностью идет вразрез с нашими планами. И второе. Сам Толмачев может оказаться пешкой в руках американской группировки. Ее усилия тоже могут быть направлены на установление диктатуры. Но только совсем не той, на которую рассчитывает Толмачев.
– Хорошо, Григорий Генрихович. Я снимаю вопрос о том, почему с вашей стороны были допущены такие провалы и ошибки. Вы не вышли на человека, который мог бы гарантировать вам выполнение договоренностей. Более того, вы потеряли своего человека, который был близок к установлению необходимого вам канала связи. И в этих условиях вы еще проявили, я бы сказал, удивительную реакцию, всего лишь в течение суток осознав, что вас везут не той дорогой. И совсем не в ту степь.