Но имелась во всем этом деле одна, тонкость. Одна инструкция, которая была передана ему всего один раз. И передал ее всего один человек. Тот самый, который председательствовал на сходке, на которой Круглого и ввели во внутренний круг. Когда сходняк закончился и его участники разошлись, Учитель – такая была кликуха у председательствующего – задержал Круглого и сказал:
– Когда ожидают передела, может появиться джокер. Передел случается редко. На своем веку, может, и не застанешь. Но если случится, знать должен.
И Учитель сообщил ему все, что необходимо для опознания джокера. Затем, убедившись, что Круглый все усвоил и запомнил, он закончил сообщение так:
– Ты взошел теперь на очень высокий уровень. Не ниже моего. А для чего мы сюда приходим, на этот уровень? Вот ты, например, тебе что, денег не хватает?
– Это есть, – осторожно усмехнулся Круглый.
– Не сомневаюсь. Значит, теперь для тебя главное – не ходить под кем-то. Бить клинья от себя. Это и есть свобода, которой остальным, не таким, как мы, не видать. Будь они по эту или по ту сторону зоны.
Все это Круглый знал и без Учителя. Но так же хорошо он знал и то, что Учитель рисованных хрустов не мечет. И поэтому продолжал слушать с прежним напряжением и собранностью.
– Это тебе на всю жизнь, – продолжал Учитель. – Но случаются точки слома, в которых ты не сможешь действовать от себя. Что не сделаешь, все будет только гнилое. Тогда узнаешь джокера и сделаешь по его.
Много лет прожил после того разговора на земле Круглый, и никаких точек слома ему так и не встретилось. Был острый момент, сразу после того, как Леню из Кремля под стену уложили. Когда при Андропове «Боинг» американский шарахнули.
Пригодились тогда инструкции Учителя. Но как пригодились? Можно сказать, отрицательным образом. Только, чтобы убедиться, что бобик сдох и фокус не удался.
Во всем остальном, за исключением ситуации с появлением джокера, Круглому тогда, на той сходке на Дальнем Востоке, была заповедана свобода действий. И сказано было: «Это тебе на всю жизнь». Вот поэтому он так теперь и ерзал, так и чувствовал себя неуютно, чтобы не сказать, в дураках, когда пошел под ярмо к заокеанскому эмиссару. Конечно, сразу же, в первом же разговоре, Круглый попытался поставить американца на его место. Он поначалу так тому и заявил, что он, Круглый, «имеет право» самому решать, входить ему или не входить в те или иные крупные дела. А вот другие «не имеют права» пугать его и склонять к чему-то против его воли. Но американец знал, оказывается, о статусе, а значит, и о правах Круглого. Более того, он перечислил ему чуть ли не половину тех, кто присутствовал на сходняке, на котором Круглого ввели во внутренний круг. Знал он и о последнем инструктаже Учителя. Хотя, как показалось Круглому, сами инструкции он знал неточно.
Разумеется, просто так завернуть такого осведомленного человека, не считая даже плохо завуалированной угрозы зарубежным вкладам, Круглый не мог. Он выслушал того и, в конце концов, вынужден был дать обещание, что окажет тому всю необходимую помощь.
За одним исключением. Если не появится джокер. А если появится, то тут уж, как Круглый ни рад помочь американцу, но как джокер скажет, так он и сделает. И никто в этом случае, никто в целом мире Круглого не осудит. А вот американца, если тот и после этого будет продолжать жать масло, то есть мутить тут, у них в Москве, воду, вот его-то тогда все «уважаемое общество» и запрезирает. И станет от этого американцу очень скучно.
На это американец ничего возразить не смог. А что тут можно было возразить? Он хоть и прибыл издалека, а человек с понятиями. Да, кроме того, и не верил, вероятно, в появление джокера.
Не очень-то надеялся на это и сам Круглый. Но выбирать не приходилось. Оговорка с джокером была его последней попыткой отвязаться от американца и от участия в его гнилой, сумасшедшей афере. Если бы джокера не существовало, Круглый заплатил бы любые деньги, чтобы кто-то его придумал.
Но он знал, что Учитель зря не скажет. Что джокер существует реально, и если пока не появился, это всего-навсего означает, что пока не достигнута «точка слома».
Он, разумеется, сразу же дал американцу все необходимые тому технические связи и наводки, но это все были цветы невинности. А вот с этой ночи, если он по-прежнему будет играть в команде американца, назад ему дороги уже не будет.
Круглый связался по телефону с помощником и продиктовал тому срочное поручение:
– Найдешь врача, не знаю, кожника там, терапевта, в общем, специалиста по наружному осмотру.
– Травматолог?
– Я же сказал, не знаю. Специалист по татуировкам, по такой специальности лекарей не бывает?
– Почему же? Вот как раз тут у нас завелся один. Кандидат наук по антропологии. Подкармливаем пока, вроде как небольшую стипуху ему подкидываем. Для особых случаев в резерве держим.
– Специалист?
– А то, шеф. По татуировкам сечет, как я по комсомолкам.
– Годится. И пусть возьмут с собой фотографа. Мне нужно: мнение спеца и фотки, чтобы сам мог поглядеть.
– Куда и когда им прибыть?
– Значит, так, записывай. Морг около Донского монастыря. Бокс…
Позвонила дочь, Катька, безобманная его отрада. Услада сердца стариковского.
Ее родила ему одна зечка, там, на зоне. Далеко-далеко на востоке, там, где холодный рассвет лишь освещает, но не согревает холодные волны.
Мать невдолге после родов покончила с собой, так, видимо, и не сумев ничем согреться на сверкающем беспощадном северо-востоке планеты.
А Катьку он вывез в Европу, как свое неразменное сокровище и как последнюю память о громадной жизни, исчезнувшей там, над Северным Ледовитым.
– Пап, я тут познакомилась с Озерковым, – начала Катрин как бы ни о чем, а на самом деле просто для разведки, в каком настроении ее папуля. Папулечка. Фатер-патер, отец и громовержец в одном лице.
– Ты, конечно, знаешь, есть такой Озерков – самый главный по ракетам. Ну, я, конечно, не с самим этим познакомилась, сам понимаешь, на фиг мне такой и сдался, а с его сыном.
– Говори короче, – прервал ее отец, который в другое время был не против потрепаться с дочерью, но сейчас хотел сосредоточиться.
– Он меня уже к своим родителям на дачу приглашает.
– Он что же, не женат?
– Ну я же тебе сказала, па, я тебе потом о нем расскажу. Ну какой ты, вот. Тут беспредельщина, а ты… тьфу, хотела сказать безобразие. А так же, уважаемый шеф, полная утрата контроля с вашей стороны.
– У меня никакой утраты контроля не бывает. Бывает, что глупенькие девочки, которым, кстати говоря, давно пора лежать в своих, я подчеркиваю, в своих постельках, а не шастать по ночным джунглям…
– Он, конечно, женатик, не буду тебя обманывать, па. Но ведь он уже пригласил меня на дачу, что и симптоматично. Да я за него и не собираюсь.
– Я смотрю, ты здорово возбуждена и совсем меня не слушаешь.
– Ты сам мне говорил, чтобы я, по возможности, бывала в приличном обществе. А уж куда приличней? В такой поселок меня везут. Даже и тебе, думаю, было бы не зазорно дачку там поиметь.
Круглый рукой, свободной от телефона, достал из бокового кармана пиджака платок и вытер пот с лица.
Почему она под утро едет с женатым сыном ракетчика пусть даже и в очень хороший дачный поселок, и как это связано с какой-то беспредельщиной. Этого он вот так сразу уразуметь не умел. Не врубался.
– Теперь слушай, отец. Твои здесь творят, что хотят. Прикажи, и я сама наведу порядок. Меня тут поддержат.
– Что творят?
– То баксы не принимают, то их отбирают. То их крутят на какой-то машинке и какие-то узоры на них ищут. У тебя что тут, приличное заведение или притон для наперсточников?
Круглый взглянул на часы. Все ясно. План уже вступил в действие. Сегодня утром он распространится на весь город. А вчера вечером или, точнее говоря, сегодня ночью перед закрытием ресторана начали, наверное, прихватывать отдельных клиентов. Для разминки персонала. Разминки капитанов и адмиралов. А также всего боцманского состава.
Ох, как тоскливо отозвалось сердце Круглого на это известие. Планировать и обещать – это одно. Но вот оно и началось, и еще до уточнений дочери ясно, что началось как-то погано и как-то далеко не так гладко, как об этом верещал гнилой штатник. Да куда ж от него денешься теперь?
Скрипнул Круглый зубами и выслушал молча, что и с чего там у них началось. А Катрин, девочка, вкратце ему кое-какие сценки набросала. Из эпизодов, случившихся с санитаром Петей и медсестрой Жанной, и с ней самой, в обществе Руслана, Харта и Платона. Который почему-то называл себя Арчибальдом. Наверное, от восторга перед силой настоящих чувств.
Рассказала, нарочито смазывая картину в тех ее точках, в которых действовала она сама.
– Тут с тобой один мэн хочет поговорить.
– Ага. Этак поболтать с Круглым под утро, с хорошего бодуна.
– Нет. Тут другое дело. Он знает, где этот парень с миллионом. Рашпиль.
– Да? Он у нас в руках?
– Похоже, что так.
– Что значит – похоже? Он задержан? Его допросили?
– И задержан, и допросили. Но мне кажется, что дело не в этом.
– А в чем?
– У меня такое впечатление, папа, что он был не против, чтобы его задержали и допросили. А если бы захотел, то всех бы одной табуреткой успокоил.
– Спецназовец?
– Не знаю. Задумчивый какой-то. Как будто бы что-то все время вычисляет. Не было бы хуже, па. Так что, может быть, ты с ним поговоришь?
– Ладно. Все. Кончай трепаться. Я сейчас говорить с ним не готов. И спешить мне некуда. Так что пусть он потихоньку дальше там раскалывается, а минут через сорок пять можете его со мной соединить. За тобой машину с ребятами зарядить, когда за город рванешь?
– Ну ладно, пап. Ты чего? Разберусь по обстановке.
Алекс тоже, пожалуй, не был готов начинать разговор прямо сейчас и немедленно. Как только он, вслед за пареньком, протиснулся в приоткрытую парадно застекленную дверь, так на нем, разумеется, и повисли. Но он, как и доложила потом своему отцу Катрин, сопротивлялся и вправду как-то механически. Без души. Повел плечами, чтобы сбросить ребят, но они, конечно, только крепче повисли.