В руке у меня «стечкин», но стрелять я не пытаюсь. Пули — это лишь кусочки металла. Такие медленные и такие бесполезные…
— Как вы нас нашли?
Короткий смешок в ответ:
— Неужели ты надеялась спрятаться?
Он сидит посреди комнаты. Уверенный, спокойный. В неярком свете морщинки прочерчены на лице, будто трещинки на цельном куске камня.
Грэя здесь нет. А Чингиз? Он-то у себя? Хотя… чем бы они помогли?
Никто мне не поможет…
Чужая огромная фигура нависла над муравейником. Муравьи суетятся. Но на самом деле — ничего не изменят.
Я говорю единственное, что остается. И слова складываются во фразы, сами собой, будто помимо моей воли. Просто колебания воздуха. Такие же бесполезные, как пистолет в моей руке.
— Михалыч… Я не дамся живой.
— Серьезно? — Опять смешок. — Ты ведь умная девочка. По крайней мере казалась такой.
Он чуть наклоняется вперед, так что я хорошо вижу его внимательные глаза:
— Ради чего, Таня?
— Тебе трудно понять…
— Хочешь сказать, я — нелюдь поганая? — он иронически щурится и знакомым жестом приглаживает короткий ежик седых волос. — Только ты упустила одну маленькую деталь. Кто ты сама?
— Я…
— Разве обычная, пускай и самая везучая, девчушка выжила бы на твоем месте? Эти американские придурки извели на тебя кучу боеприпасов, угробили вертолет. И что толку? — Он улыбается: — Чтобы завалить дело, поручи его людям. Ты давно уже не человек, Таня. Не надо бояться правды.
— Правда в том, что вы — зло…
— Опять пустые слова. Неужели тебе нравится, когда тебя используют? Словно марионетку. Сначала американец, теперь эти… — Он сокрушенно качает головой: — Как можно быть такой наивной. Неужели после «Матрикса» до тебя не дошло? — Старик встает и делает несколько шагов взад-вперед по комнате: — Называем по порядку. Удачливый уголовник, возомнивший себя Штирлицем. Прожженный циник, любитель копаться в чужих мозгах. Инфантильный переросток, для которого почти нет разницы между реальностью и вирт-игрушкой. — Это твои борцы и герои, Таня? Подставляющие тебя на каждом шагу. За них ты готова умереть?
Он продолжает говорить, расхаживая по комнате. Уверенно извлекает мои полуосознанные страхи и опасения — то, о чём не хотелось думать, что спрятано в самых потаенных закоулках… Он будто оплетает меня коконом, и невидимые нити с каждым витком перечеркивают мою память и волю.
— Страна, народ… Да начхать им на это! Они играют в Сопротивление, Таня. Так же, как другие играют в «Вар-крафт» и «Дум». Только в этой игре вместо нарисованных фигурок — живые люди, которых посылают на смерть!
Я почти чувствую холодные прочные нити. Не на коже… Где-то внутри меня. Нити вращаются. Все быстрее. Сливаясь в темную воронку, куда меня неотвратимо затягивает. Всё глубже, всё темнее…
Пальцы судорожно хватаются за косяк. Нет, это меня не удержит. Душно, почему так душно… Рву ворот камуфляжной куртки… Почему в комнате так темно?
Старик говорит. И каждое слово с пронзительной ясностью отдаётся у меня в голове. А лампочка над кроватью тлеет всё слабее. Будто слова Михалыча впитывают свет.
— Они ничуть не лучше «охранки», Таня. Не лучше Рыжего. Это — оборотные стороны одной медали. Часть одной и той же системы.
— Нет…
— Они живут нынешним хаосом. Разве в нормальной стране Чингиз имел бы такие доходы? Разве станет он что-то менять? Половина тульского правительства имеет процент с его бизнеса.
Комната давно погрузилась во мрак. Только фигура Старика отчетливо различима, будто светится изнутри. И глаза… Его глаза заглядывают внутрь. Они смотрят со дна той воронки, куда я падаю.
— Чингизу плевать на людей, Таня. Люди — только материал. С его доходов можно было бы накормить в Москве всех голодных, дать теплый кров всем бездомным. Вместо этого он строит резиденции, он ездит на новеньких «иномарках», он тратит миллионы на дорогостоящее развлечение — игру в «подполье».
— Чем вы лучше? — отчаянно пытаюсь затормозить падение.
— Лучше. Мы с тобой — лучше. Мы способны уничтожить хаос. Человеку, обычному человеку, надо так мало. И никогда, во все времена, ему этого не давали. Мы дадим. Ты ведь стремишься к этому не меньше меня, Таня. Ты мечтала об этом. Счастливые люди на светлых улицах, надежда и любовь в сердце…
— Американцы не позволят…
— Разве им не хочется счастья? Обычные люди везде одинаковы. А врагов мы уничтожим. Продажные правительства, уголовники… Ничего не будет. Только единое человечество. Без границ, без страха и лжи. Без боли.
Дно воронки совсем близко. Со дна веет холодом. Или мне кажется?… Он говорит правду, я знаю. Надо согласиться. Расслабиться и упасть…
— Нет!
Не слышу собственного крика. Будто тьма пружинит, не пропуская слова наружу.
— Зачем бороться… — мерно гудит в ушах. — Счастье для всех — ты сама этого хотела, Таня.
Я должна его остановить. Я могу остановить. Нащупать отростки паутины и рванугь… Я ведь умею.
Чувствую Силу. Но не вижу, ничего не вижу, кроме его пристальных, немигающих глаз… Я не сдамся!
Будто молния вспыхивает внутри. И я понимаю, что перестала падать! Тьма вокруг начинает сереть.
— Ты устала, Таня… — голос звучит глуше.
Я знаю, откуда его Сила! Из моей слабости, из моего страха. Да ведь его нет здесь! В комнате — только призрак, проекция кошмаров. Они дотянулись до моих снов и вошли внутрь, как через врата. И они бы ничего не смогли, если бы я не поддалась.
— Сгинь, тварь. — Страх почти исчез, лишь ненависть теплится жгучим осадком.
В комнате уже совсем светло. Лампочка кажется ослепительной. Только черная тень у моих ног. Тень Старика. Разве призраки отбрасывают тени?
Он вдруг поднимает руку. В руке пистолет. Черный зрачок ствола вспыхивает красным огоньком. И кусочек металла летит в мою сторону. Пуля. Настоящая.
Уворачиваюсь. Автоматическим движением вскидываю «стечкин» и жму спусковой крючок. Но разве это повредит привидению?
Михалыч улыбается. Он даже не пытается уклониться. И я вдруг вижу, отчетливо, как в фотовспышке — через тающий полупрозрачный силуэт Старика проступает совсем другое… Плотная высокая фигура, растерянные глаза… Грэй! Он ещё не понял, что убит. Через долю секунды моя пуля пробьет его сердце…
Я не успею! Воздух — вязкий, словно застывающий клей. Так тяжело продираться через него… И нечем дышать… А кусочек металла уже рядом с Грэем, я точно знаю место на широкой груди доктора, куда он войдет… Почти выбиваюсь из сил и все равно двигаюсь не больше, чем муха в куске янтаря… Я не смогу что-то изменить.
Закрываю глаза. Последний, отчаянный рывок… Пистолет вываливается из руки. Воздух превращается в обжигающую смолу… Я стискиваю зубы. И будто что-то лопается. будто расходится стена, пропуская меня вперед…
Один шаг через темноту. Яркий свет.
Зрачки Грэя совсем рядом. Застывшие зрачки живой статуи. Ещё живой. Я обогнала смерть. Но нельзя просто отодвинуть его в сторону. Человеческое тело не выдержит, сломается, как фигурка из папье-маше.
Тупая боль под левой лопаткой. Пуля начинает входить в мою плоть. Если я отшатнусь, она скользнет по спине, выдирая кусок мяса, но почти не изменит траектории и всё равно попадёт в Грэя. Я должна стоять неподвижно…
Это нелегко. Будто тупая дрель врезается в тебя, перемалывая кости… Соленый привкус во рту… Это от прокушенных губ.
Терпи… Терпи… Ты всё точно рассчитала. Даже если пуля пройдет навылет. Грэя она заденет лишь по касательной. Нельзя дергаться, уже нельзя… Иначе пуля перемелет в кашу твои внутренности.
Но как выдержать эту боль…
Глава 12
Очнулась я на чём-то мягком. Потом это мягкое зашевелилось подо мной. Я открыла глаза.
— Таня, я, конечно, не возражаю, — сказал Грэй, пытаясь из-под меня выбраться. — Но как-то это неожиданно… И черт возьми, что здесь происходит!
— Ты цел?
— Цел. А ты… Слушай, ты же вся в крови!
— Это пройдет. — Я осторожно отползла в сторону.
Доктор сел на полу и с изумлением вытаращился на СР-2 в своей руке. Побледнел. Первый раз я видела, как он бледнеет. И уставился на меня почти с ужасом:
— Таня… Это что… это я… тебя?
— Нет. Ты ни при чем… Я сама. Сама во всем виновата.
Он уронил пистолет. Торопливо поднял и положил на кровать. Несколько мгновений смотрел перед собой в стену. Будто пытался что-то вспомнить… Потом спохватился, оборачиваясь ко мне:
— Ноги чувствуешь?
— Да.
Он опустился рядом на колени, порылся в карманах штанов и достал перочинный ножик. Кажется, собирался разрезать мою куртку.
— Не порть вещь, Грэй.
— Я должен осмотреть рану.
— Нечего там смотреть. — Морщась, я перевернулась на спину. — Скоро буду в порядке.
По коридору кто-то крался. Правда, до ниндзя ему было явно далеко. Отчетливо слышалось звяканье металла о металл. Терзаться сомнениями не пришлось.
— Артем! — позвала я.
Донеслось озадаченное сопение, и на пороге возник физик. В цветастых семейных трусах и бронежилете на голое тело. Незабываемый прикид. Сам Шварц-Терминатор умер бы от зависти. В руках у Артема был короткоствольный «калаш», а у пояса, звякая при каждом шаге, болталась пара осколочных гранат.
— Это вы стреляли? — насупился физик.
— Самое интересное ты уже пропустил, — чуть улыбнулась я. — А вообще, ребята, нам надо срочно отсюда сваливать.
— Почему? — вскинул брови Артем.
— Здесь нас найдут.
— Как ты можешь знать? — удивился физик.
— Могу, Артёмчик… Это ведь я указала им дорогу.
Он молча, непонимающе заморгал. А доктор кашлянул:
— Надо обождать. Чингиз вот-вот должен вернуться…
Проклятие! Я попыталась встать и застонала от боли:
— Грэй, они знают о Чингизе!
Доктор помертвел лицом. Целую секунду сидел неподвижно, будто опять пытался вспомнить. Потом спросил:
— Как много им известно?
— Не больше, чем мне. Наверное, даже меньше… Кое-что выудили из моих мозгов. Но я сумела их остановить. И второй раз этот номер у них не пройдет…