Московский модерн в лицах и судьбах — страница 6 из 18

Франц Осипович за участие в Парижской выставке был награжден серебряной медалью – а это уже международное признание!

И в 1901 году архитектор принимает участие в Международной торговой выставке в Глазго. Для русского участия он строит павильоны «Центральный», «Сельскохозяйственный», «Лесная промышленность» и «Горное дело».

Сам зодчий считал ансамбль на Международной выставке в Глазго своим лучшим произведением: «Эти постройки, в которых я старался придать русскому стилю суровость и стройность северных построек, мне милы более моих других произведений. Для меня это мой девиз».

И в том же году Шехтель, на счету которого помимо выставочных павильонов уже 45 крупных реализованных проектов, становится академиком архитектуры.

Несмотря на такую загруженность работой, Франц Осипович всегда был в гуще творческой жизни Москвы. Он стал одним из основателей Московского литературно-художественного кружка, в который входили такие замечательные личности, как А.П. Чехов, В.Я. Брюсов, К.С. Станиславский, М.Н. Ермолова, А.И. Южин-Сумбатов, А.Ф. Кони и др.

По свидетельству Владислава Ходасевича, его посещали: Бальмонт, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Мережковский, Венгеров, Айхенвальд, Чуковский, Волошин, Чулков, Городецкий, Маковский, Бердяев, Измайлов…

С момента открытия в 1899 году до закрытия в 1920 этот кружок был средоточием культурной и художественной жизни Москвы.

Франц Осипович к тому же с 1906 по 1922 год был бессменным председателем Московского архитектурного общества (МАО), с 1908 года состоял членом комитета по устройству международных конгрессов архитекторов. Вскоре его имя становится хорошо известным в Европе. Общества британских архитекторов, архитектурных обществ Рима, Вены, Глазго, Мюнхена, Берлина, Парижа избирают его почетным членом.

Подрастали дети, в доме всегда жили родственники и друзья, – словом, семья была большая, и особняк в Ермолаевском ей стал тесен. И в 1909 году архитектор строит новый особняк, на Большой Садовой, № 4, с просторной мастерской рядом. Этот дом видел многих замечательных людей. Сюда с удовольствием приходили не только друзья архитектора, но и приятели детей. Кстати, именно из этого особняка обычно веселый и гостеприимный хозяин чуть не взашей выталкивал нахального крикливого поэта, который ухаживал за его дочкой Верочкой, – Маяковского. Стены особняка украшали произведения известных художников – Врубеля, Левитана, Маковского, саратовских художников, – многие из которых были ему подарены авторами. Архитектор собирал не только картины, – персидские миниатюры, гобелены.

Первая мировая всколыхнула в русском обществе не только такие прекрасные чувства, как патриотизм, самопожертвование, единение перед лицом врага, но и самые низменные: национализм и шовинизм, подозрительность и оголтелый поиск врагов внутренних. Многие обрусевшие немцы, предки которых веками верой и правдой служили России и для которых она давно стала родиной, ощутили это на себе в полной мере.

В 1914 году (по некоторым данным, 1915 год) Франц-Альберт перешел из католичества в православие в церкви Святого Ермолая на Козьем болоте. Это по ее имени назван переулок – Ермолаевский, в котором Шехтель построил себе особняк. В 1932 году церковь снесли, на ее месте – сквер между домами № 6 и 8 на Большой Садовой улице. И стал Франц Федором – под этим именем он и вошел в нашу историю и архитектуру. Его сын Лев пошел еще дальше и взял фамилию матери – Жегин.

После Октябрьского переворота семью Шехтель выгнали из собственного дома, и Федор Осипович вместе с женой и старшей дочерью Екатериной скитались по съемным квартирам. Часть своей богатой художественной коллекции и библиотеки архитектор сумел вывезти и спрятать в помещении Московского архитектурного общества, а часть имущества пришлось постепенно продавать, чтобы иметь какие-то средства к существованию.

Федор Осипович хотел быть полезным новой власти, да и не мог он быть без работы. Он работал во ВХУТЕМАСе, все время делал проекты зданий, заводов, памятников, которые не были приняты… Занимался перестройкой касс, магазина, оркестровой ямы и ремонтными работами в здании МХТ.

В конце 1920 года Ф.О. Шехтель возглавил вновь созданную Художественно-производственную комиссию научно-технического отдела высшего совета народного хозяйства (ХПК НТО ВСНХ), которая, по словам историка искусства Людмилы Владимировны Сайгиной, «оказала историческое влияние на формирование новых жанров революционного искусства – агитационного фарфора, графики и текстиля».

Словом, как и прежде, он много работал, только вот материальных результатов практически не было. В этот период, пожалуй, единственным реализованным проектом в Москве можно считать Туркестанский павильон на Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке в Нескучном саду.

У Шехтеля не было средств платить за съемные квартиры, и больных родителей со старшей сестрой приютили у себя в небольшой квартире на Малой Дмитровке, 25, кв. 22 Вера с супругом Г.Д. Гиршенбергом.

За три месяца до смерти Шехтель написал отчаянное письмо близкому другу И.Д. Сытину:

«Я ничего не могу есть, ослаб до того, что не могу сидеть; лежать же – еще хуже; у меня остались одни кости да пролежни. Очевидно, я должен умереть голодной смертью… Вы меня не узнаете, мне кажется, у меня на лице один только нос… У меня даже нет средств на лекарства. Между тем я окружен несметными, по-моему, богатствами. Мои коллекции стоят сотни тысяч, но никто не покупает… Продайте все это в музеи, в рассрочку даже, но только, чтобы они кормили жену, дочь и сына Льва Федоровича!

…Я строил всем Морозовым, Рябушинским, фон Дервизам и остался нищим. Глупо, но я чист…»

«Чист» – читай беден. Даже нищ.

Вот так. Прожив такую яркую, насыщенную жизнь, построив по всей России большое число зданий, талантливый архитектор скончался, горько сожалея, что не смог обеспечить будущее своим детям и внукам…

Отпевание Шехтеля прошло в церкви Святого Ермолая на Козьем болоте, в котором он в свое время принял православие. Федор Осипович похоронен в Москве на Ваганьковском кладбище (15-й участок) на территории фамильного захоронения, которое было сооружено по его проекту в 1895 году.

Вдова архитектора, Наталья Тимофеевна, пережила мужа на восемь лет.

Старшая дочь, Екатерина (Китти, как ее звали в семье) Шехтель (1888–1968), замуж так и не вышла и посвятила себя ведению домашнего хозяйства.

Сын, Лев Федорович Жегин (1892–1969), учился на отделении живописи Московского училища живописи, ваяния и зодчества, стал художником и теоретиком искусства, одним из учредителей творческого объединения «Маковец». Наиболее значительный теоретический труд Л.Ф. Жегина – «Язык живописного произведения» был опубликован лишь после его смерти. В юности он близко дружил с Владимиром Маяковским, который все лето 1913 года прожил на даче Шехтелей в Кунцеве, которую все называли Нагорной. Лев Жегин совместно с другом Василием Чекрыгиным (который тоже какое-то время жил в их семье) в том же году иллюстрировал первую книгу стихов Маяковского «Я».

Вера Шехтель (1896–1958) стала художником-оформителем. В юности увлекалась футуризмом. Скорее всего, в результате увлечения футуристом – Владимиром Маяковским, которого ее отец не любил, считая эпатажные эскапады молодого поэта позерством и желанием заморочить дочери голову. Впрочем, он был не далек от истины. Хотя вполне возможно, что поэт какое-то время искренне увлекался симпатичной и талантливой девушкой.

«Мои родители были шокированы [его] поведением», – вспоминает Вера Шехтель, весной и летом 1913 года пережившая бурный роман с Маяковским. «Отец Веры предпринимал все меры, чтобы запретить Маяковскому встречаться с дочерью, но напрасно, и во время одного из таких нежелательных визитов она стала его любовницей. Вера забеременела, и ее отправили за границу делать аборт…» (Янгфельд Б. Ставка – жизнь. Владимир Маяковский и его круг).

В 1918 году Вера вышла замуж за работавшего в мастерской ее отца архитектора Генриха Давидовича Гиршенберга, поляка по национальности. В 1919 году у них родилась дочь Марина (впоследствии театральный художник М.С. Лазарева-Станищева). Муж звал жену с собой в эмиграцию, но она не могла оставить родителей, и он уехал один. В 1923 году супругов заочно развели. Через год Вера Федоровна вышла замуж за ученого секретаря Госплана Сергея Васильевича Тонкова. От этого брака в 1932 году родился сын Вадим, впоследствии заслуженный артист России, ставший известным под сатирической маской Вероники Маврикиевны.

«Мы многое не замечаем, как не замечаем кислорода, которым дышим», – записал как-то Шехтель в своем дневнике.

Ну а мы – слава богу! – замечаем построенные им прекрасные здания, в которые он вложил свой талант и частицу души.

«В 1987 году (по другим данным – в 1991-м) в честь Ф.О. Шехтеля была названа Малая планета № 3967 Shekhteliya, открытая сотрудником Крымской астрофизической лаборатории Л.И. Черных» (Википедия).

На сегодняшний день известно о более чем 210 архитектурных работах зодчего, большинство из которых были разработаны и осуществлены в Москве и Подмосковье. Около 86 возведенных по проектам Ф.О. Шехтеля сооружений сохранились. Большинство из сохранившихся построек находятся под охраной государства в качестве объектов культурного наследия.

Постройки Федора Шехтеля в Москве

Особняк П.В. Щапова на Бауманской улице, № 58 (1878)

Этот дом – первая постройка Ф.О. Шехтеля в Москве (правда, иногда встречается и другая дата – 1884 —?). Хотя по документам его авторство приписано А.С. Каминскому. Все просто: архитектор тогда не имел права самостоятельной работы, поэтому официально и фигурирует фамилия его наставника, в мастерской которого он трудился десять лет. Но сам зодчий внес это здание на Немецкой (ныне Бауманской) улице в список своих построек, когда оформлял бумаги на предоставление ему звания академика. По воспоминаниям архитектора Н.Д. Виноградова – друга сына зодчего, – Федор Осипович был человеком исключительной порядочности, никогда не выдававший чужих работ за свои.

Особняк П.В. Щапова на Бауманской улице, № 58

Так что мы теперь вполне можем поговорить об истории этого здания.

Далеко заглядывать не станем, но в начале XIX века весь квартал по Немецкой улице между Аптекарским и Денисовским переулками занимала большая усадьба, ранее состоявшая из двух – графини Е.В. Липы (ближе к Аптекарскому) и генерал-майора М.Я. Ламакина. В 1826 году оба участка приобретает купец Василий Иванович Щапов (1790–1864) и строит здесь свою текстильную фабрику. Он был выходцем из Ростова Великого, где его род принадлежал к уникальному сословию сокольих помытчиков, обучающих (тренировавших) соколов и кречетов для охоты.

В.И. Щапов

Предприимчивый Василий Иванович перешел в купеческое сословие и стал заниматься производством мануфактуры. К середине XIX века фабрика купца 2-й гильдии Щапова, на которой работало 485 человек, уже входит в десятку самых крупных и производительных в своей отрасли. На ней ткали «холстинки, саржинки, тик, платки, то есть товар не набивной (ситцы), а узорчатый, тканный в полоску и клетку из английской бумажной пряжи и русской льняной».

Постепенно владения Щаповых разрастаются: взрослеют сыновья, обзаводятся семьями и селятся рядом.

После смерти Василия Ивановича его дело переходит к сыновьям – Петру, Илье и Павлу.

Младший брат, Павел, сразу вышел из семейного дела, взяв свою треть деньгами, и зажил в свое удовольствие. Объективности ради надо сказать, что он был выдающимся библиоманом и собрал богатейшую библиотеку, насчитывающую 30 тысяч томов.

Племянник Павла Васильевича вспоминал, что дядя «женился в 17 лет на красавице дворянке Зинаиде Петровне Хавской, дочери московского историка Петра Васильевича Хавского (1771–1876), купил дом в модной части Москвы, на Поварской, завел лошадей, жил красиво, но быстро прожил свое состояние. Затем развелся с женой и сошелся с ее сестрой Лидией. Его, безденежного, братья взяли на свое содержание и дали на своем участке домик, выходивший в Демидовский переулок. Детей у него не было».

Старшие братья образовали фирму «Братья Петр и Илья Щаповы». Как хотел их отец. Но, к сожалению, деловой жилкой родителя никто из них не обладал. Всеми делами ведал их родственник Михаил Иванович Щапов.

Петр Васильевич (1845–1890) любил хорошую обстановку, книги, путешествия, общественные дела. У него была гражданская жена Ольга Даниловна и два внебрачных сына – Василий и Петр. Детей он официально признал (усыновил), а после смерти Ольги Даниловны женился на красавице Александре Антоновне Орловой, которую привез из Царского Села. Вот на плечи его сына, Петра Петровича, фактически и легли заботы о процветании семейного бизнеса.

Но нас интересует младший из братьев – Павел Васильевич Щапов (1848–1888), который и проживал в особняке, построенном Шехтелем.

Павел Васильевич делами фабрики тоже занимался через пень колоду, – его полностью захватило собирательство книг по истории России. По завещанию его уникальная библиотека, в которой были рукописные и старопечатные книги, была передана Историческому музею.

После его смерти в особняке проживал его племянник Петр Петрович Щапов (1870–1939) с семьей.

П.В. Щапов

П.П. Щапов

Он и стал последним собственником торгового дома и фабрики до их национализации в 1918 году. Это он заменил на фабрике ручные станки на механические, построил новый фабричный корпус. Как и положено представителю просвещенного купечества, Петр Петрович занимался благотворительностью и вел большую общественную работу: был председателем Совета братства для помощи беднейшим прихожанам при Богоявленском соборе в Елохове, входил в Московское купеческое собрание, был гласным (депутатом) Московской городской думы и упомянут в «Золотой книге Российской империи» (1908).

Как у всех Щаповых, у него тоже было даже не хобби – страсть! И ею была филателия. Он собрал одну из самых крупных в России коллекцию почтовых марок. В 1923 году он стал одним из создателей Всероссийского общества филателистов. Вскоре правительство «предложило» ему передать уникальную коллекцию в Центральный музей связи в Санкт-Петербурге, что он и сделал. Правда, этот широкий – и такой дорогой! – жест не спас его от немилости новой власти: в 1938 году П.П. Щапов был арестован и умер в тюремной больнице. А часть его замечательной коллекции была продана за рубеж «для получения иностранной валюты».

Кстати, в советское время на стене дома была мемориальная доска с надписью: «Здесь 31 (18) октября 1905 г. был злодейски убит агентом царской охранки член Московской организации большевиков Николай Эрнестович Бауман». Вообще-то не убит, а смертельно ранен, и не «агентом охранки», а дворником Щаповых. И произошло это после того, как Бауман сорвал государственный флаг со здания фабрики Щаповых… Хотя факта смертоубийства это не отменяет.

А какова судьба самого дома? Его постигла трагическая участь жильцов: «В 1995 году здание было передано ООО «Подмосковье» и в результате «реконструкции» снесено в 1996 году, и построен новодел…

Сейчас участок, где стоял дом Петра Васильевича Щапова, находится в частной собственности» (из Интернета).

Театр «Парадиз» на Большой Никитской улице, № 19 (1884 – фасад здания)

Мой любимый Театр имени Маяковского! Сколько интересных спектаклей я здесь посмотрела! С какими замечательными артистами познакомилась!

Но давайте ближе к теме – к истории самого здания.

Это место было давно известно театральной Москве.

Мемуарист С.П. Жихарев в 1805 году записал в своем «Дневнике»: «На днях, кажется, 2 декабря, в круглой зале Зарубина у Никитских ворот дает концерт скрипач Вальйо, соперник знаменитого Роде, который два года тому назад обворожил Москву…»

Театр «Парадиз»

Во время пожара 1812 года дом поручика Зарубина, где и происходили концерты, сгорел, и долгое время на этом месте было пепелище.

Оно примыкало к владению Глебовых-Стрешневых. Еще в 1768 году здесь поселился сенатор и генерал-аншеф Федор Иванович Глебов. После его смерти в 1799 году владение перешло к его вдове Елизавете Петровне Глебовой (урожденной Стрешневой). С 1803 года род официально именуют Глебовыми-Стрешневыми. С 1864 года домом владеет внучатая племянница генерал-аншефа, Евгения Федоровна Шаховская (в девичестве – фон Бреверн) (1846–1924).

Поскольку наследников мужского пола в роду Глебовых-Стрешневых не случилось, по высочайшему повелению Евгении Федоровне с супругом было дозволено носить фамилию Шаховские-Глебовы-Стрешневы. Евгения Федоровна активно берется за переустройство усадьбы в Покровском-Стрешневе, а также покупает участок с закопченным остовом здания, что остался от круглой залы Зарубина, решив построить театр.

И приглашает для этого известного архитектора Константина Викторовича Терского – преподавателя Шехтеля по Строгановскому училищу и наставника, оказывающего постоянную помощь талантливому, хоть и исключенному студенту. Он доверяет Францу создать проект фасада театра в русском стиле.

Пепелище расчищено, и на этом месте в 1885–1886 годах возводится трехэтажное здание театра. А в 1889 году открывается театр «Парадиз». В создании его интерьеров принимают участие великие художники М. Врубель, В. Васнецов, В. Поленов. Кстати, в феврале 1885 года К.В. Терский строит для Евгении Федоровны парадный зал площадью около 400 квадратных метров в здании рядом. Зал украшали по периметру двадцать колонн коринфского ордера, за что его назвали Белоколонным. В нем супруги проводили общественные собрания, благотворительные концерты и другие мероприятия. Сейчас в этом здании располагается «Геликон-опера».

Но вернемся к владелице – Евгении Федоровне. Это личность настолько яркая и неординарная, что заслуживает того, чтобы рассказать о ее судьбе.

У Шаховских-Глебовых-Стрешневых своих детей, к их огромному сожалению, не было. И весь пыл нерастраченной родительской любви княгиня и ее супруг тратили на детей чужих: состояли в попечительских советах сиротских приютов, жертвовали средства на летние детские колонии, лазареты, ну и на убежища для престарелых.

Как-то княгиня прочитала в английских журналах об организации отдыха школьников с ослабленным здоровьем. И в 1884 году в своем имении Покровское-Стрешнево-Глебово создала первый в России летний загородный приют для девушек-гимназисток со слабым здоровьем. По таким же принципам потом создавались пионерские лагеря советского времени. Княгиня сама каждое утро посещала девочек и строго следила, чтобы все было в порядке, чтобы 31 воспитанницу не обижали и они ни в чем не нуждались. Каждое утро с фермы княгини им доставлялось парное молоко.

Ее супруг, генерал-лейтенант Михаил Валентинович, кавалер орденов Святого Станислава 1-й степени и Святой Анны 1-й степени, вышел в отставку в 1879 году и полностью посвятил себя общественной деятельности и благотворительности: был мировым участковым судьей, гласным городской думы, почетным опекуном Московского присутствия ведомства учреждений императрицы Марии – за что ему был пожалован орден Белого орла.

После смерти мужа в 1892 году Евгения Федоровна стала одной из богатейших женщин России – уж могла бы пожить в свое удовольствие на собственной вилле Дан-Донато на Французской Ривьере, путешествуя на яхте по Средиземному морю или отправившись куда-нибудь в путь в собственном роскошном вагоне-салоне!.. Так нет же – эта женщина еще больше сил и средств стала отдавать помощи бедным и обездоленным: состояла членом Московского земского попечительного комитета о тюрьмах, попечительницей Александровского убежища, покровительствовала искусству, театру… Во время Русско-японской войны устроила в своем имении Покровское-Стрешнево-Глебово лазарет для раненых воинов.

Часть земель она передала железнодорожному ведомству под строительство дороги. И по решению правления Общества постройки дороги в 1901 году в ее честь была названа железнодорожная станция Шаховская – в Волоколамском уезде, что вблизи ее земельных владений, и выросший рядом поселок.

Надо отдать должное княгине: она была настоящей бизнес-леди: свои многочисленные владения удачно сдавала в аренду, а земли – под дачи.

Выстроенный Терским с участием Шехтеля театр Евгения Федоровна сдала антрепренеру Георгу Парадизу. В 1893 году его снимал Я.В. Щукин для своей Русской оперетты. Кстати, а название так и закрепилось – «Парадиз». Затем здание сдавалось гастролирующим зарубежным и петербургским труппам. Эта сцена видела и слышала Эрнесто Росси, Элеонору Дузе, Сару Бернар, Бенуа Коклен, Эрнста Поссарта… Сама-то я лишь про Сару Бернар и Элеонору Дузе слыхала, а вот для современников все эти имена были звездными.

1 мая 1899 года здесь специально для Чехова артисты Художественного театра повторили «Чайку», на премьеру которой в МХТ автор не смог приехать из Ялты. Здесь С.В. Рахманинов впервые выступил как дирижер Русской частной оперы.

Естественно, революционная власть отобрала у княгини Е.Ф. Шаховской-Глебовой-Стрешневой все, оставив лишь комнату в ее бывшем доме на Большой Никитской, 19. А 29 октября 1919 года она и вовсе была арестована ЧК и приговорена революционным трибуналом к тюремному заключению. Но через два года – не иначе вмешательство сил небесных, ну или сил земных, вспомнивших об огромном количестве добрых дел этой женщины! – ее выпустили.

Евгения Федоровна смогла уехать за границу, и последние годы жизни провела в Париже, в доме на бульваре Курсель, № 30. Там она и скончалась в ноябре 1924 года и похоронена на парижском кладбище Батиньоль.

Ну а в здании на Большой Никитской в 1920 году был создан Театр революционной сатиры (Теревсат), а с 1922 года преобразован в Театр революции, который возглавил Всеволод Мейерхольд.

С 1931 года руководителем театра становится выдающийся актер и режиссер Алексей Дмитриевич Попов. А с 1943 по 1967 год театр возглавлял талантливый актер и режиссер Николай Павлович Охлопков.

С момента прихода в театр в 1968 году гениального Андрея Александровича Гончарова (1918–2001) начинается, пожалуй, самый яркий период в жизни театра, который уже носил имя Маяковского. Он руководил театром более 30 лет, вплоть до своей смерти в 2001 году. С 2002 года художественным руководителем театра стал Сергей Николаевич Арцибашев, до этого 10 лет возглавлявший созданный им «Театр на Покровке». В начале 2011 года в театре разразился кризис, и труппа потребовала снятия Арцибашева. Департамент культуры Москвы принял решение поддержать труппу. И художественным руководителем театра стал литовский режиссер, обладатель многих престижных театральных наград России, Миндаугас Карбаускис.

Театр «Антей» (1886) в районе современной Суворовской площади

На прославленной сцене Театра имени Маяковского в разные годы играли такие замечательные актеры, как Мария Бабанова, Михаил Астангов, Максим Штраух, Лев Свердлин, Фаина Раневская, Лидия Сухаревская, Армен Джигарханян, Ольга Яковлева, Наталья Гундарева, Александр Лазарев-старший и др. Сегодня в спектаклях театра блистают: Игорь Костолевский, Михаил Филиппов, Светлана Немоляева, Евгения Симонова, Ольга Прокофьева, Анатолий Лобоцкий, Анна Ардова и многие другие.

Только вот о замечательной женщине, которой мы обязаны появлением этого театра – княгине Евгении Федоровне Шаховской-Глебовой-Стрешневой, – никто не вспоминает…

Так уж получилось, что следующий рассказ опять о театре. Потому что просто не сказать о нем – хоть он и не сохранился до настоящего времени – нельзя: ведь это был театр, принадлежавший Михаилу Валентиновичу Лентовскому, с которым Шехтеля связывала дружба еще с Саратова и совместная работа. Да еще и самостоятельная работа молодого зодчего. Находился театр на Божедомке в увеселительном саду Эрмитаж.

Но прежде всего надо рассказать о самом Лентовском – человеке ярком и неординарном, много сделавшем для развития театрального дела в России – в особенности массовых театральных постановок.

Михаил Валентинович Лентовский (1843–1906) – русский артист драматического театра и оперетты, куплетист, режиссер и антрепренер.

М.В. Лентовский

Родился он в Саратове, в семье бедного музыканта и с детства грезил сценой. Судьба его была бесповоротно решена, когда со спектаклем в город приехал великий актер Михаил Щепкин. Промаявшись какое-то время, Лентовский решился и написал своему кумиру. Тот, тронутый его письмом, посылает юноше денег на дорогу и на первое время решает приютить у себя в доме. Он протежирует ему для поступления в театральное училище при Малом театре, но, к сожалению, больше помочь ничем молодому человеку актер не сумел, потому что вскоре скончался.

Молодое дарование – что признавали все – отличалось крайне невоздержанным и неуживчивым характером, поэтому вскоре его попросили из труппы Малого театра, посоветовав набраться опыта на периферии. И на целых восемь лет у Лентовского растянулось путешествие по провинциальным театрам: Орел, Казань, Саратов, Харьков, Одесса и др. Там он пробует себя и в качестве режиссера, и довольно успешно.

В начале 1870-х годов он открыл в санкт-петербургской Новой Деревне собственный увеселительный сад «Кинь грусть». Но не сказать, что дела шли успешно, потому что в 1873 году Лентовский возвращается в Малый театр, где играет опереточные роли. Хороший голос, яркая внешность, кураж на сцене, заражающий зал – все это делает его известным театральной Москве. Затем он переходит в драматическое амплуа, параллельно ставя бенефисы, водевили…

Но его буйный темперамент создает проблемы руководству театра, и оно – руководство – решает избавиться от неуправляемого артиста: «В связи с преобразованием штатов и сокращением актерского состава Лентовский с собственного его согласия был уволен от службы в Малом театре 1 ноября 1882 (звание артиста императорских театров за ним сохранено)».

И тогда Лентовский, отказавшись от заманчивого предложения директора императорских театров Ивана Александровича Всеволожского, предложившего ему должность оперного режиссера, решает создать собственный театр.

Вначале это был Театр народных представлений «Скоморох», просуществовавший неполные два сезона, потом «опереточный театр» на Пресне, который сразу стал пользоваться большим успехом, что позволило Михаилу Валентиновичу взять в аренду сад Эрмитаж на Божедомке. И Франц Шехтель строит там летний «Фантастический театр».

Лентовский так описал архитектору идею: «…Неизвестное семейство приехало летом в имение, расположенное вблизи развалин замка. Молодые люди отправляются гулять и осматривают замок. Одна из частей его удивительно напоминает театр: большой полукруглый амфитеатр, обставленный высокими каменными глыбами, по которым ползет и вьется зелень. Сцена также задрапирована растительностью».

Новый театр поражает Москву доселе невиданным размахом и яркостью театрализованных зрелищ. Кстати, декорации, костюмы артистов, афиши и программки были оформлены Шехтелем.

Восторженное описание «Фантастического театра» оставил человек, всегда настроенный критически, которого не так просто было поразить, – А.П. Чехов:

«Театр сей воздвигнут на стогнах сада «Эрмитаж», в одном из тех пустопорожних мест, которые доселе были ни богу свечкой, ни черту кочергой. О начале представления дают знать звоном в здоровеннейший вокзальный колокол… Вообразите себе лес. В лесу поляна. На поляне огромнейшим брандмауэром возвышается более всех уцелевшая стена стариннейшего средневекового замка. Стена давно уже облупилась; она поросла мхом, лебедой и крапивой. Она одна уже дает вам некоторое представление о тех поэтических руинах, которые вы так привыкли встречать в иностранных романах. От этой стены к зрителю и в стороны идут более и совсем уже развалившиеся стены замка. Из-за развалин сиротливо и угрюмо выглядывают деревья, бывшие свидетели тех благообразий и безобразий, которые совершались в замке. Деревья высушены временем: они голы. На площадке, которой окружены развалины и были прежде «полами» замка, заседает публика. Пересечения стен и разрушившихся простенков изображают собой ложи. Вокруг замка рвы, в которых теряются ваши глаза… Во рвах разноцветные фантастические огни с тенями и полутенями. Все прелестно, фантастично, волшебно. Не хватает только летающих сов, соловья, певшего те же самые песни, которые пелись около замка, когда он еще не был разрушен… Развалины освещены электричеством. Нам кажется, что стена с занавесом освещена слишком. Искусственное освещение, пущенное неумеренно, стушевывает несколько фантастичность.

Вся суть, разумеется, в фантастичности. Нужно стараться, чтобы фантастичность не пропадала во все время, пока зритель глядит на развалины, иначе пропадет очарование. Очарование пропадает бесследно, когда занавес, устроенный в одной из стен, распадается и вы видите на банальной сцене банального любовника, ревнивых мужей и бешеных тещ… По нашему мнению, водевили, дающиеся на сцене «Фантастического театра», нужно заменить чем-нибудь другим, не портящим общего впечатления…»

Великий режиссер и теоретик театрального искусства К.С. Станиславский отзывался о Лентовском так: «Энергией этого исключительного человека было создано летнее театральное предприятие, невиданное нигде в мире по разнообразию, богатству и широте».

Но летний театр для московского климата – большие убытки. Вот и «замахнулся» Лентовский на свой театр «под крышей».

Им и стал построенный Шехтелем «Антей».

«В оформлении «Антея» он искусно применил живопись с использованием элементов декоративной системы помпейских фресок в качестве фриза, в простенки включил живописные панно, которые по его эскизам выполняли Н. Чехов, Н. Турлыгин, К. Коровин. Сохранилось описание «Антея» в день его открытия, прекрасно передающее и атмосферу того времени: «Во вторник, 6 мая, в саду «Эрмитаж» состоялось открытие театра «Антей» М.В. Лентовского. Новый театр сооружен по совершенно оригинальному проекту Ф.О. Шехтеля в течение 48 дней. Снаружи это очень изящное здание в греко-помпеевском стиле, внутри – громадная зрительная зала, второй ярус которой отдан под ресторан: здесь в ложах, во время самого действия, можно получать кушанья, чай, вино и так далее.

Позади лож устроена широкая галерея, с платой по полтиннику за вход. На красиво декорированных эстрадах по бокам сцены помещаются и поют в антрактах хоры цыган и русских певиц. Карниз плафона украшен фресками в помпеевском стиле, а простенки залы художественными панно на мотивы из «Орфея» и «Прекрасной Елены». Зелень, зеркала и садовая нарядная мебель придают всему театру чрезвычайно симпатичный отпечаток. Входные коридоры убраны ноздреватою массою и ползучими растениями и освещаются алыми и голубыми лампочками. Сцена оправлена в рамку – единственная новинка, позаимствованная г. Шехтелем из театра лондонского типа. Некоторые из отдельных кабинетов ресторана снабжены балкончиками, выходящими на пристань пруда, противоположный берег которого предложено декорировать в самом непродолжительном времени. Освещается театр «Антей» газом и электрическими фонарями» (из книги Кириченко Е., Сайгиной Л. «Романтический зодчий модерна Федор Шехтель»).

Вот уж где Лентовский дал разгуляться своей режиссерской фантазии! В феерии «Путешествие на Луну», потрясшей искушенного московского зрителя, принимали участие 467 человек! Да и стоимость постановки тоже выходила за грани разумного – 54 тысячи рублей! Кстати, за такие деньги можно было каменный двухэтажный домик в центре Москвы прикупить. А в спектакле К.А. Тарновского «Нена-Саиб» на сцене появлялся корабль в натуральную величину, управляемый настоящими матросами.

Но дорогостоящие постановки, несмотря на шумный успех, все-таки разорили Лентовского. В 1894 году сад Эрмитаж был закрыт. Никто не рискнул на том же месте продолжить дело антрепренера.

А.В. Амфитеатров писал в газете «Театральные известия» № 2 за 1894 год: «Истекшее лето подписало бесповоротно смертный приговор «Эрмитажу»… Владелица г-жа Ханыкова продала все строения на снос, разбила землю на участки и сдает их в аренду… На месте, четырнадцать лет служившем центром веселящейся Москвы и почвой для миллионных оборотов антрепризы, на месте, с которым связана лучшая эпоха созидательного таланта Лентовского и расцвет оперетки – нарождение лучших сил ее, – будут мелочные лавочки и кабаки. А его даровитый создатель, преследуемый неудачами, забыт той толпой, которая некогда ему восторженно рукоплескала. Гибель «Эрмитажа» – драматическая страница в истории московского театра…»

Лентовского еще будут привлекать к режиссуре другие театры, но он уже стал совсем другим человеком – сломленным и разочарованным.

И декабря 1906 года он умрет в больнице забытый своими вчерашними восторженными почитателями…

Новый век – новые имена.

Особняк З.Г. Морозовой на Спиридоновке, № 17 (1893–1898)

По всеобщему признанию этот особняк является одним из самых ярких творений Шехтеля. Хотя построен он не в стиле модерн, а готики, – ну как пройти мимо него?

Франц Шехтель был знаком со многими богатейшими людьми Москвы – купцами новой формации, понимающими и ценящими искусство. Но самостоятельно он особняков еще не строил – в основном загородные усадьбы и дачи. Надо отдать должное миллионеру Савве Морозову в том, что сумел разглядеть гений в молодом зодчем, уже, кстати, построившем для него дачу в загородном имении Киржач, которая и ему самому и гостям так нравилась.

Особняк З.Г. Морозовой

И Морозов поручил Францу Осиповичу построить особняк для супруги, какого не было еще на Москве, как памятник своей любви.

История отношений этих людей удивительная, полна такого накала страсти и драматизма, что обойти ее молчанием никак нельзя. Хотя и растиражирована достаточно. Но надеюсь, что вы все же сможете узнать что-то новое.

О Савве Тимофеевиче Морозове (1862–1905) – крупнейшем российском предпринимателе, меценате и благотворителе – известно и написано так много, что нет смысла здесь все пересказывать. Нас больше интересуют его отношения с супругой, Зинаидой Григорьевной (1867–1947).

Современники отзывались о ней по-разному: и красавицей называли, и, наоборот, особую красоту отрицали… Но все сходились в одном: у этой женщины было такое обаяние, природный ум, что почти всех это к ней располагало.

С.Т. Морозов

Глядя на ее фотографии – а на этой она уже далеко не в молодом возрасте, – я бы согласилась с первым утверждением.

Зиновия – именно такое у нее было имя – родилась в Орехово-Зуеве. Ее отец, почетный гражданин, купец 2-й гильдии Григорий Ефимович Зимин, был одним из директоров «Товарищества Зуевской мануфактуры И.Н. Зимина», а дядя, Сергей Иванович Зимин, член этого же товарищества, был основателем «Частной оперы Зимина» в Москве. Вот так судьба тогда переплетала самые известные купеческие фамилии.

Семнадцати лет от роду ее выдали замуж за Сергея Викуловича Морозова. Родителям, понятное дело, было приятно породниться с одним из богатейших купеческих кланов России, да еще такой же старой веры, как сами, а что же юная девушка? Да кто ее спрашивал? С напутствием «стерпится – слюбится» отправили дочку в чужой дом.

Да вот как-то отношения мужа с женой не заладились. Не слюбилось…

Зинаида Григорьевна Морозова. Фото 1896 г.

Много интересной документальной информации о Морозовых собрала Анна Федорец в книге «Савва Морозов». Иногда буду на нее ссылаться.

«Одна из современниц, хорошо знавшая супругов Морозовых, писала об их взаимоотношениях: «Не думаю, чтоб любовь была. Просто она была очень бойкая, энергичная, а он слабохарактерный, нервный очень. И очень хорош собою, волосы хорошие. Чем-то на француза походил». Безвольность мужа, его страсть к азартным играм и скачкам, а также полное нежелание заниматься семейным делом вряд ли были по нутру энергичной Зинаиде Григорьевне. То, что в первом, недолгом, браке купеческая дочь жила без любви, подтверждают ее собственные воспоминания: «Он очень меня любил, но всегда мне говорил: «Я тебе не пара». Он был немного странный человек, и я его любила, как друга».

Но всем известно, что на «дружеских» отношениях нормальная семья, да еще людей молодых, держаться не может. Сергей Викулович предпочитал компании друзей. Как в тот вечер, на который все местное общество стремилось попасть в «Клуб служащих» «Никольской мануфактуры», потому как устраивал бал сам владелец, Савва Морозов, а он взял и отправился на охоту.

И обиженная Зинаида – именно так она предпочитала, чтобы ее называли, – решила: поеду, и все тут! Это был смелый, даже эпатажный поступок: женщина всегда должна быть при мужчине, считало общество, или сидеть дома. А тут молодая, красивая, с вызовом во взгляде входит в зал одна. Дамы зашушукались, мужчины неодобрительно скривили губы… Зинаида стояла в круге отчуждения.

Через весь зал к ней подошел устроитель вечера, ободряюще улыбнулся, взял под руку и повел за собой. Девушка посмотрела на него с такой благодарностью, словно он бросил ей, тонущей, спасательный круг. И этот взгляд растопил сердце первого холостяка Москвы и окрестностей Саввы Морозова. Так начался их бурный роман, бросивший вызов общественной морали: Зинаида ведь была замужем, да еще за двоюродным племянником Саввы Тимофеевича! А уж как это восприняли старообрядческие семьи обоих, верные вековым укладам предков, – гадать не приходится.

Вскоре слухи об этой срамной связи дошли до Марии Федоровны Морозовой – женщины суровой и набожной. Она и так и эдак подступала с расспросами, требовала, грозилась карами, но сын молчал.

Если, обсуждая этот роман, о поступке Саввы Морозова говорили иронично и снисходительно, то на долю Зинаиды сполна было отмерено общественного осуждения. Муж поступил благородно: увез жену в Крым, в надежде, что разлука излечит ее от пагубной страсти. Но влюбленная женщина там почти все время рыдала, а потом решилась…

26 января 1887 года решением Владимирского окружного суда брак Зинаиды Григорьевны и Сергея Викуловича Морозовых был расторгнут. Относительно легко, потому что у супругов не было детей.

Савва и Зинаида стали встречаться открыто. Несмотря на то, что их родители были просто в шоке. Мать Саввы Тимофеевича решила сменить тактику и затаилась, надеясь на то, что страсть, которую, возможно, разогревали запреты, перегорит. Не дождалась: через два с половиной года сын поставил ее перед фактом: ждем ребенка, женимся!

Но это известие не вызвало радости ни в стане Морозовых, ни у Зиминых. Зинаида Григорьевна вспоминала: «Когда разъехались мы с Сергеем да пошла я по второму разу под венец… сказал родитель: «Мне бы, дочка, легче в гробу тебя видеть, чем такой позор терпеть».

Матушка, Мария Федоровна, вместо благословения сказала сыну: «Да уж порадовал ты меня, Саввушка. Первый жених на Москве, а кого в дом привел… Что бесприданница твоя Зиновия – еще полбеды, разводка – вот что плохо».

Свадьба Саввы Тимофеевича и Зинаиды Григорьевны состоялась 24 июня 1888 года. Жениху было 26 лет, невесте – 21 год, и она становится дважды Морозовой. Вероятно, событие прошло скоро и незаметно, потому как газеты о нем не писали, и молодые уехали в Англию. А по возвращении поселились на Никитской улице.

А потом супруг решил подарить жене особняк. И по проекту Шехтеля в 1893 году началось строительство на Спиридоновке, что близ Патриарших прудов. Англоман Морозов хотел, чтобы это был романтический замок в викторианском стиле. Такой, чтобы было сразу видно: в этом доме есть не только деньги, но и традиции и вкус.

За два месяца молодой архитектор, который в то время сам увлекался готикой, выполнил около 600 чертежей, тщательно прорабатывая не только детали самого здания, но и его интерьер – вплоть до мебели, люстр и светильников, дверных ручек, каминных решеток, рисунков ткани штор и мебельной обивки… Золотой орнамент на голубом шелке обивки стен очень напоминал французские королевские лилии – ироническая параллель?..

«Увлекавшийся всем новым, Шехтель соединил рационализм готики с романтизмом и одухотворенностью модерна. Одним из первых в русской архитектуре он использовал принцип живописного планирования, свободы в размещении комнат, отказавшись от обязательной симметрии» (с сайта www.moscow_gothica).

Кстати, впервые к работе над дизайном интерьеров он привлек своего друга, тогда никому не известного художника Михаила Врубеля. По его эскизам была изготовлена скульптурная группа «Роберт и монахини», украшающая подножие светильника на парадной лестнице холла, образы которой навеяны оперой Джакомо Мейербера «Роберт-дьявол». А также витраж «Рыцарь», три панно для малой готической гостиной – «Утро», «Полдень», «Вечер», на которых аллегорические фигуры символизировали природу.

Огромную люстру для столовой создали на фабрике Постниковых, камин из радомского песчаника – в мастерской Захарова, а лестницы и дубовые панели вестибюля и аванзала изготовили резчики знаменитой фабрики художественной мебели Павла Шмита, поставщика императорского двора.

Главное, что «читалось» в облике здания и в его интерьерах, – изысканный стиль, безупречный вкус и чувство меры, которое, надо признать, самой хозяйке изменяло в дальнейшей переделке «под себя».

Об особняке «купчихи Морозовой» говорила вся Москва. Но еще больше пищи для пересудов дал грандиозный бал по случаю новоселья, на котором была торговофинансовая элита и аристократия, писатели и художники, – словом, весь свет и цвет Москвы.

Князь Сергей Александрович Щербатов, прославившийся не своим титулом, а как художник, коллекционер и меценат, писал: «Таким интересным явлением был вновь выстроенный дворец огромных размеров и необычайно роскошный в англо-готическом стиле на Спиридоновке богатейшего и умнейшего из купцов Саввы Тимофеевича Морозова… Я с отцом поехал на торжественное открытие этого нового московского «чуда». На этот вечер собралось все именитое купечество. Хозяйка, Зинаида Григорьевна Морозова… большого ума, с прирожденным тактом, ловкая, с вкрадчивым выражением черных умных глаз на некрасивом, но значительном лице, вся увешанная дивными жемчугами, принимала гостей с поистине королевским величием…»

Многие же осуждали хозяйку за чрезмерное желание быть первой во всем, не могли простить ей происхождения, которое она сама изо всех сил старалась забыть, называли «кривлякой» (выражение В.И. Немировича-Данченко).

Зинаида Григорьевна азартно стала восполнять пробелы образования и воспитания, привлекая для этого лучших учителей и воспитателей, и, как сейчас бы сказали, дизайнеров и стилистов.

«Преподаватели разных наук, учителя иностранных языков, воспитательницы, портнихи и парикмахеры немедленно окружили ее и чрезвычайно быстро, благодаря ее природным способностям, превратили ее в великосветскую даму» (Бахрушин Ю.А. Воспоминания).

А вот Андрей Белый написал о ней так просто и так искренне: «В комнату вошла Сказка тихими неслышными шагами. У нее было светло-серое платье, и на нем были нашиты серебряно-бледные листья. В рыжих волосах горела бриллиантовая звезда. Она ступала тихо и мягко, как бы пряча свое изящество в простоте. Это был верх аристократической естественности…»

Вскоре салон Зинаиды Григорьевны становится одним из самых известных и модных в Первопрестольной. Частыми гостями здесь были К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко, В.И. Качалов и Л.В. Собинов, А.П. Чехов и О.Л. Книппер-Чехова, И.И. Левитан и А.Н. Бенуа, словом, цвет театральной и художественной интеллигенции. В своих воспоминаниях Морозова рассказывает и о дружеских отношениях с Федором Шаляпиным: «Он приезжал и пел как райская птица у меня в будуаре. Обедал у нас запросто, и я помню, раз он приехал, а я лежала у себя с больной ногой (подвернула ее), и обедать идти в столовую мне было трудно. Он сказал, что меня донесет. Я думала, что он шутит. Вдруг он схватил меня и понес…»

У нее запросто бывали государственные деятели, политики, видные адвокаты. В своих воспоминаниях она – не без кокетства – описывает такой разговор с министром финансов С.Ю. Витте: «С[ергей] Ю[льевич] бывал у меня со своей женой, Мат[ильдой] Ивановной, и когда я ездила в Ялту, то всегда заезжала к ним. С[ергей] Ю[льевич] обыкновенно говорил со мной о делах, всегда спрашивал моего мнения, на что я всегда шутливо отвечала: «Ну что я, баба, понимаю?» А он отвечал: «А все-таки скажите ваше мнение».

Правда, многие судачили о «разношерстной публике», собирающейся на рауты хозяйки.

Антон Павлович Чехов, близко подружившийся с четой Морозовых, с горечью писал жене: «Зачем Морозов Савва пускает к себе аристократов? Ведь они наедятся, а потом, выйдя от него, хохочут над ним, как над якутом. Я бы этих скотов палкой гнал».

Но сам Савва Тимофеевич редко бывал на светских мероприятиях супруги: молчаливый, просто – но дорого – одетый, он недолго сидел в сторонке, а потом и вовсе исчезал. Он не разделял увлечения жены чрезмерной роскошью и именитыми гостями, но снисходительно прощал ей эти слабости, понимая, что супруга пытается взять реванш за те годы, что была для московского общества парией.

Морозов беспрекословно оплачивал астрономические счета за ее парижские туалеты и драгоценности.

«К дорогим туалетам жены Савва Тимофеевич относился философски: «Коли нравится тебе, модница, стало быть, хорошо. Носи на здоровье». Поощрял он и увлечения Зинаиды Григорьевны – коллекционирование фарфора, а также разведение цветов, на что ежегодно затрачивалось от двух тысяч до четырех тысяч рублей. Его внук, со слов самой Зинаиды Григорьевны, писал: «…Морозов понимал, что и поездка в обществе камергеров и статс-дам за город… и благотворительный базар в пользу нижегородских сирот, затеянный ею, все это не повредит доброму имени Никольской мануфактуры… Ну, да что там: руку на сердце положа, льстил Савве Тимофеевичу ореол, который окружал его супругу» (из книги Анны Федорец «Савва Морозов»).

А вот в 1896 году на Нижегородской Всероссийской выставке из-за чрезмерного тщеславия Зинаиды Григорьевны случился казус: шлейф ее бального платья был длиннее шлейфа императрицы Александры Федоровны, о чем мануфактур-советнику С.Т. Морозову, которому была оказана честь в качестве председателя Нижегородского ярмарочного комитета приветствовать государя Николая Александровича от лица российского купечества, было сделано замечание.

Максим Горький, когда еще числился в друзьях Саввы Тимофеевича и часто бывал в доме Морозовых, недолюбливал владелицу роскошного особняка, о чем раздраженно и написал: «В гостиной хозяйки висела васнецовская «Птица Гамаюн», превосходные вышивки Поленовой-Якунчиковой, и все было как в лучших домах… В спальне хозяйки – устрашающее количество севрского фарфора, фарфором украшена широкая кровать, из фарфора рамы зеркал, фарфоровые вазы и фигурки на туалетном столе и по стенам на кронштейнах. Это немножко напоминало магазин посуды. Владелица обширного собрания легко бьющихся предметов m-me Морозова с напряжением, которое ей не всегда удавалось скрыть, играла роль элегантной дамы и покровительницы искусств».

Но Зинаида Григорьевна парировала ему в дневнике: «Максима Горького люблю и уважаю, а с Алексеем Максимовичем Пешковым не дружу». Она винила его в крахе своей семьи: из-за него Савва Тимофеевич связался с революционерами и с Андреевой.

Жизнь в новом доме на Спиридоновке поначалу была вполне счастливой, подрастали дети. Семья ежегодно выезжала на отдых на дачу в Мисхоре, часто бывала за границей.

Но чем больше супруга «растворялась» в светской жизни, тем дальше от нее отдалялся Савва Тимофеевич. Пустоту в сердце от угасшей любви он заполнял новыми увлечениями, и, как это свойственно его широкой натуре, отдавался им с вулканической силой! Это был Московский художественный театр, в который он столько вложил средств и сил; политика, в частности партия РСДРП – он был одним из крупнейших в нее «вкладчиков»; а главное, вспыхнувшая любовь к актрисе Марии Андреевой, являющейся связующим звеном между тремя этими увлечениями.

История, думаю, всем известная, но все же здесь стоит сказать о грустных итогах всех трех главных увлечений его жизни того периода.

Начнем с конца – с Марии Федоровны Андреевой. Она не любила Морозова, а искусно им манипулировала, вытягивая огромные суммы «на революцию». А когда ушла от него к Максиму Горькому, которого Савва Тимофеевич считал своим другом, то разбила ему сердце.

М.Ф. Андреева. Художник И.Е. Репин

И в любимом его МХТ по вине актрисы Андреевой, которая интриговала против примы театра Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой, произошел раскол: его создатели К.С. Станиславский и В.И. Немирович-Данченко рассорились на несколько лет. Да и сам Морозов в этой ситуации разрывался между любовью (к Андреевой) и дружбой (с Чеховым и Ольгой Леонардовной).

Ну а последней каплей, что «добила» колосса, стала «благодарность» партии большевиков: Красин, которого Морозов устроил к себе на фабрику, организовал там стачку.

Незадолго до этого Савва Тимофеевич вернулся к жене. Та его приняла. Можно себе представить, что чувствовала эта гордая женщина, на глазах которой, как и на глазах всей Москвы, несколько лет разворачивалось драматическое представление: страсть мужа – измена – неожиданный финал любовного треугольника Морозов – Андреева – Горький…

Супруги изо всех сил пытались наладить отношения. 25 июля 1903 года у них родился младший сын Савва. Но счастье обходит стороной роскошный дом Морозовых на Спиридоновке. В душе Зинаида Григорьевна так и не смогла простить мужа. Но тут с ним случается новая трагедия: обида на большевиков и полное разочарование в революционной идее, в результате чего Морозов впадает в сильнейшую депрессию. Чтобы отменить уступки рабочим, на которые он пошел после стачки, Мария Федоровна Морозова – фактическая владелица фабрик – отстраняет сына от управления, объявив его недееспособным по причине психического заболевания.

В мае 1905 года Зинаида увозит мужа на лечение сначала в Берлин, а затем на юг Франции, в Канны. Их сопровождал врач И.И. Селивановский. Семья останавливается в роскошном отеле «Ройяль». Здесь 13 мая 1905 года Зинаида Григорьевна нашла супруга мертвым. Официальный вердикт – самоубийство. Тем более и прощальная записка оказалась так кстати. И французские власти не стали рассматривать заявление вдовы, что она видела из окна убегающего мужчину, очень похожего на Красина, которому – читай, большевикам, – накануне муж отказался дать денег со словами: больше никогда! Да и поза покойного на диване со скрещенными на груди руками наводила на сомнения… Но полиция Канн их смело отмела…

Зинаида Григорьевна привозит тело мужа в Россию в свинцовом гробу. Надо сказать, что в самоубийство Саввы Морозова никто не верит, потому что ей разрешают похоронить его на Рогожском старообрядческом кладбище на участке клана Морозовых.

После смерти мужа Зинаида Морозова получила в наследство недвижимость и ценные бумаги, стала владелицей заводов и рудников на Урале, помещицей Владимирской и Московской губерний. Ее состояние было около полутора миллионов!

В память о покойном супруге она построила дом дешевых квартир на Пресне, помогала сиротским домам.

Но женщина, даже очень богатая, всегда нуждается в крепком мужском локте, на который можно опереться, и широкой спине, за которой можно спрятаться от проблем и сплетен. А клеймо вдовы самоубийцы вновь подмочило репутацию Зинаиды Григорьевны. Она практически никого не принимает у себя – только близких друзей, редко бывает на светских мероприятиях. Ей пришлось одной воспитывать четверых детей, им она нанимает самых лучших педагогов.

Судьба сводит ее со старым знакомым, ранее не раз бывавшим в их доме и не скрывавшим своего очарования хозяйкой, – Анатолием Анатольевичем Рейнботом (1868–1918?).

Хочу заметить, что Интернет бесстыдно тиражирует самые нелепые слухи, что ходили об этом человеке, искажая даже его отчество. «Новый муж не оправдал надежд. При нем взятки стали совершенно законным явлением…» и пр. Но я считаю, что имя этого человека, как оказалось столько сделавшего для России, нуждается в том, чтобы его обелили.

А.А. Рейнбот был назначен градоначальником Первопрестольной в 1906 году, после того как прекрасно показал себя в качестве казанского генерал-губернатора. И рьяно приступил к исполнению новых обязанностей. Перед подчиненными он произнес речь: «Я считаю, господа, себя обязанным находиться на службе в течение 24 часов в сутки. Я Москву недостаточно хорошо знаю, вы же знаете ее лучше меня, и поэтому прошу первое время не оставлять меня своими указаниями и советами; не ошибается тот, кто ничего не делает, возможны и в моей деятельности ошибки. Москва – сердце России, правильное биение этого сердца имеет значение для всей страны, и это еще больше увеличивает ответственность градоначальства и полиции перед правительством и обществом».

То ли вид бравого генерал-майора подействовал на вдову, то ли его положение в обществе – кто знает? – но Зинаида Григорьевна сказала «да».

Рейнбот развелся с женой и 7 августа 1907 года в Николаевской церкви села Лысцева Тульской губернии обвенчался с купеческой вдовой. Правда, я вот никак не могу понять: как это – третье венчание, если церковь допускает только два? А уж старообрядческая вера?! Злые языки тут же окрестили этот брак «союзом тщеславия и расчета».

Что ж, этот брак и вправду открыл Зинаиде Григорьевне Морозовой-Рейнбот путь в высшие слои общества, только принесло ли это ей радость?

Т.А. Аксакова-Сивере вспоминала: «В начале 1907 года градоначальник А.А. Рейнбот приехал на Пречистенский бульвар с визитом со своей новой женой – он только что вступил в брак с известной всей Москве вдовой Саввы Морозова – Зинаидой Григорьевной. Это была женщина бальзаковского возраста, прекрасно одевавшаяся и умевшая быть приятной, когда хотела; при этом она была всегда довольно бесцеремонна, говорила нараспев с оттенком «nonchalance» (думаю, ближе всего будет перевод «пренебрежительность». – Авт.).

Ю.А. Бахрушин прозорливо написал в «Воспоминаниях»: «Это превращение мало отразилось на судьбе Зинаиды Григорьевны в среде московского большого света. Будучи вдовой, она мало появлялась в обществе, а теперь, благодаря своему замужеству, отстав от своих и не пристав к чужим, почти окончательно порвала с московским купечеством, и ее можно было лишь увидать на театральных премьерах».

Но счастья в этом браке не случилось: в том же году над головой градоначальника сгустились тучи в лице нового московского генерал-губернатора С.К. Гершельмана.

Процитируем воспоминания В.Ф. Джунковского – российского политического, государственного и военного деятеля, московского вице-губернатора (1905–1908), а потом губернатора (1908–1913), что приведены на сайте «Марийская история в лицах», а не слухи: «24 ноября 1907 года Гершельман на основании распоряжения министра внутренних дел лишил Рейнбота дисциплинарной власти над подчиненными. Тот, возмущенный, подал «докладную записку об отчислении от должности», и 12 декабря 1907 года последовало официальное сообщение о снятии градоначальника с занимаемого поста… Его уход искренне огорчил городское управление, которое во главе с Гучковым возбуждало хлопоты об оставлении Рейнбота. 23 декабря городское управление поднесло ему прочувствованный адрес. Многие слои населения весьма сожалели…»

Интриги и борьба группировок привели к тому, что против бывшего градоначальника было возбуждено дело о превышении должностных полномочий.

«…Рейнботу инкриминировались нарушения кассовых правил, превышение власти, невыполнение обязательных постановлений по санитарной части и тому подобное. Обвинитель, товарищ обер-прокурора Сената Носович, вывел следующее заключение: на незаконные действия подсудимого толкнула жажда популярности. Представители противной стороны возражали: отнюдь не «популизм» двигал их подзащитным, который если и снискал славу, то добрую и заслуженную. Минятов в конце своей речи сказал: «А.А. Рейнбот, возможно, был даже слишком популярен – неудивительно, что у некоторых явилось желание уничтожить его…» (В.Ф. Джунковский)

Хороший друг Зинаиды Григорьевны С.Ю. Витте не смог – или не захотел? – помочь… И даже лучшие адвокаты, нанятые супругой, ничего не смогли поделать: у нас если хотят посадить человека, то посадят, – так раньше было, так и теперь. Недаром народная мудрость гласит: «от сумы да от тюрьмы не зарекайся»… Москва ахнула, когда огласили приговор: «заключение в исправительное арестантское отделение сроком на 1 год с лишением особых прав и привилегий»…

Затем последовало высочайшее постановление о помиловании.

Но конечно же репутация Рейнбота была испорчена.

В 1909 году Зинаида Григорьевна продает особняк на Спиридоновке и покупает старое дворянское подмосковное имение Горки. Там супруги пытаются скрыться от людской молвы.

Усадьба Горки

Для перестройки усадьбы хозяйка приглашает опять-таки Франца Шехтеля, с которым была дружна. Она всегда мечтала о родовом гнезде, да все как-то – несмотря на огромные финансовые возможности – не складывалось. По ее поручению архитектор создает целый ансамбль усадебных построек. Главное – это «барский» дом.

Да, именно о таком величественном и в то же время изящном особняке, в котором использованы все достижения науки и техники для современного комфорта, всегда мечтала купеческая дочка из провинциального Орехово-Зуева. Есть и образцовая молочная ферма, и прекрасные сады, и оранжереи…

Когда начались революционные волнения и многие барские усадьбы были разграблены и сожжены, Зинаида Григорьевна вместе со своими работниками организовали охрану Горок. Позже она сумела добиться от новой власти «охранной грамоты».

Но в 1918 году ей предписывают навсегда покинуть усадьбу. Вот тогда-то и начинается планомерное разграбление уникальной художественной коллекции, собранной хозяйкой. Только переезд в Горки В.И. Ленина после покушения спасает усадьбу от полного уничтожения. Что дальше происходило в Горках, ставшей резиденцией правительства, мы знаем.

Какова же судьба бывшей владелицы? Вернемся немного назад во времени.

Когда началась Первая мировая война, на пике антигерманских настроений Рейнбот меняет фамилию на Резвый, возвращается в действующую армию в прежнем чине генерал-майора и воюет на передовой. Зинаида Григорьевна становится Морозова-Резвая. Согласитесь, есть в этом какая-то ироничность и даже водевильность.

В годы Первой мировой войны она организовала сбор средств раненым, материально помогала семьям погибших, а также студентам Московского университета, приюту для сирот.

Что происходило в этой семье в последующие годы, история, как и воспоминания самой Зинаиды Григорьевны, умалчивает. Известно только, что в 1916 году супруги Резвые развелись. О последнем периоде жизни бывшего московского градоначальника сведения практически отсутствуют. Есть предположения, что он погиб на фронтах Гражданской войны в 1920 году, участвуя в Белом движении. Называется и другая дата смерти – 1918 год.

После революции для Зинаиды Григорьевны, не сумевшей или не захотевшей бежать из страны, начинаются годы, полные лишения. До 1924 года она жила в Москве в Староконюшенном переулке, а потом ее выселили с запретом проживать в столице. Последние ее годы прошли в селе Ильинском. Жила она бедно, потихоньку продавая оставшиеся ценности. Только в 1930 году ей по ходатайству коллектива МХТ была назначена небольшая пенсия. Единственной ее радостью было разведение цветов.

Из воспоминаний Татьяны Морозовой: «Я помню, как летом 1944 года, вернувшись из эвакуации, я, маленькая семилетняя девочка, была приведена на поклон к прабабушке. Комната вся была залита солнечным светом и казалась огромной. Посередине стоял стол, покрытый белоснежной вязаной скатертью. На столе – букет сверкающих голубым, белым, розовым ирисов. В углу – плитка, на которой прабабушка варила кофе. Аромат его, еще мне незнакомый, разносился по комнате. Тогда, в голодные суровые годы войны, мне казалось, что я попала в рай. Меня поразили какая-то величественная стать прабабушки, ее нарядное светлое льняное платье и отливающие голубым волосы. Осмелев, я спросила: «А что – ты старая Мальвина из сказки «Буратино»? – «Деточка, даже прабабке не следует говорить «старая»! – сказала она, не улыбнувшись. «Как все-таки со всеми нами жестоко распорядилась жизнь» – вот последние слова, которые остались у меня в памяти».

Действительно, жизнь не была к ней добра. Как и к ее детям, потомкам великого человека – большого труженика, щедрого мецената и благотворителя, Саввы Тимофеевича Морозова.

Зинаида Григорьевна скончалась в 1947 году. Ее похоронили на кладбище в Быкове. А когда расширяли аэропорт, то кладбище уничтожили. Младший сын Морозовых, Савва Саввич, вернувшись из ссылки, взял горсть земли с уничтоженного погоста и высыпал ее на могилу отца в морозовской усыпальнице на Рогожском кладбище.

Детей у супругов Морозовых было четверо.

Старший сын, Тимофей Саввич (1888–1921), окончил математический факультет Московского университета, был попечителем Московского старообрядческого института и коммерческого училища. В браке с Татьяной Николаевной Пахорской имел детей: Савву, Адриана и Павла. В 1921 году был расстрелян большевиками в Ростове-на-Дону. После его гибели сыновей взял на воспитание сына механика, всю жизнь проработавшего на «Никольской мануфактуре» и помнившего добро бывшего владельца. Из троих детей долгую жизнь прожил только полный тезка деда, Савва Тимофеевич-второй (1911–1995) – участник Великой Отечественной войны, почетный полярник СССР, ставший потом журналистом и писателем, автором романа «Льды и люди» и повести «Дед умер молодым».

Дочь, Мария Саввишна (1890–1934), страдала наследственным психическим заболеванием, которое долго не проявлялось. Она была замужем за богатым ювелиром Иваном Орестовичем Курлюковым, но недолго, так как супруги развелись. Вначале ее воспринимали просто человеком удивительно добрым, по-детски непосредственным, не от мира сего. После Октябрьского переворота она работала в отделе культуры Наркомпроса. По одним данным – скончалась в психиатрической лечебнице, по другим – утопилась в Оке.

Дочь, Елена Саввишна (1894 – после 1947), в браке Стукен. В начале 1920-х годов эмигрировала с мужем в Финляндию. По некоторым данным, последние годы жизни провела в Бразилии.

Сын, Савва Саввич (1903–1964), окончил Институт инженеров транспорта. Несколько раз его – нисколько не считаясь с заслугами отца, столько сделавшего на благо России, а скорее всего, именно за фамилию, – арестовывали. Был он репрессирован и сослан в село Северное Новосибирской области. Позже работал переводчиком в Мострансе, инженером по строительству мостов.

Вернемся к судьбе самого особняка, который, несмотря на его продажу в 1909 году, так и остался в истории «Особняком З.Г. Морозовой».

А купил его Михаил Павлович Рябушинский (1880–1960) – один из братьев богатейшего клана, частенько эпатировавшего своими поступками московское общество.

Михаил Павлович Рябушинский

Вот и Михаил Павлович постарался: страстно влюбился в балерину кордебалета Татьяну Фоминичну Примакову – красавицу и мужнюю жену. Ее-то он и увез от мужа-полковника и сделал хозяйкой дома на Спиридоновке. Новым владельцам призрак Саввы Морозова, по словам Зинаиды Григорьевны страшно ее пугавший, не являлся.

Жили Рябушинские в этом доме счастливо, но недолго. В 1912 году хозяин заново оформляет некоторые части интерьера. Для этого приглашает художника Константина Богаевского, который создает для Большой гостиной три монументальных панно на те же темы, что и Врубель: «Утро», «Полдень» и «Вечер». 1918 году семье Рябушинских удалось выехать из России, забрав мебель, посуду, но не богатую коллекцию живописи, часть которой он сдал на временное хранение в Третьяковскую галерею, остальную спрятал в тайнике дома, где картины впоследствии и были обнаружены.

Еще позже Михаил скажет: «Не нужно думать, что благословение Божье только в богатстве. Многих из нас когда-то Господь благословил богатством, а сейчас бедностью и даже нищетой. Это благословение, думается, еще выше». Михаил Павлович дожил до 80 лет и умер в Лондоне в больнице для бедных.

Семья жила вначале в Париже, потом перебралась в Лондон, где Михаил Павлович впоследствии и скончался.

А в этом замечательном особняке располагались: губернский продовольственный комитет, интернат для сирот из Бухары.

Вдруг газеты затрубили: «Сенсация! Найдены сокровища Рябушинского». Это когда в доме Михаила Павловича расположился Бухарский дом просвещения, при перестановке шкафов был обнаружен тайник, а в нем сорок живописных работ русских художников – Брюллов, Тропинин, Серов, Врубель, Бакст, Репин, мраморный бюст Гюго работы Гогена, восточный фарфор…

Потом, в 1930-х годах особняк передают в ведение Наркомата иностранных дел. До 1938 года здесь жил нарком иностранных дел М.М. Литвинов. Потом там разместился Дом приемов МИДа.

Несколько лет, вплоть до 1987 года, продолжалась реставрация, постепенно здание наполнялось старинной мебелью и посудой, живописными полотнами…

Как вдруг – новая напасть: в ночь с 4 на 5 августа 1995 года в доме случился пожар, уничтоживший практически все внутреннее убранство, уникальный паркет, витраж Врубеля, панно Богаевского…

Почти сразу началось воссоздание особняка по чертежам и эскизам Шехтеля. Реставрировались полотна Богаевского и Врубеля, в Лондоне заново сделали витраж «Рыцарь»…

Мне в начале 2000-х вместе с журналистами, приглашенными на презентацию книги работника МИДа, удалось попасть в особняк на Спиридоновке и повосхищаться частью (ну, той, что было дозволено увидеть) восстановленной красоты. К сожалению, в последние годы сделать это невозможно, потому что даже в те два дня в году, когда открываются двери иностранных посольств, расположенных в уникальных особняках модерна, Дом приемов МИДа свои двери держит закрытыми.

Особняк Н.В. Кузнецовой на проспекте Мира, № 41, стр. 1 (1893)

Эта городская магистраль в разные годы называлась по-разному: Троицкое шоссе, Большая Алексеевская улица, Большая Ростокинская улица и, наконец, 1-я Мещанская улица, которую в 1957 году в честь VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов, прошедшего в Москве, переименовали в проспект Мира.

Со второй половины XIX века 1-я Мещанская начинает застраиваться красивыми особняками и дорогими доходными домами.

В 1870-х годах бывшее владение князя Н.С. Долгорукова, что неподалеку от церкви Филиппа Митрополита в Мещанской слободе, несколько раз меняло владельцев, пока оно в октябре 1874 года не оказалось в собственности «фарфорового короля» Матвея Сидоровича Кузнецова. Как это было принято в купеческих семьях, он оформляет недвижимость на имя супруги, Надежды Вуколовны.

Кузнецов решает на месте обветшалых построек возвести шикарный особняк и приглашает для этой цели модного московского архитектора Франца Шехтеля, которого хорошо знал и уже привлекал для небольших работ. Вероятно, он видел и проект особняка Морозовой на Спиридоновке и тоже захотел себе дом в стиле «виндзорской (английской) готики».

Особняк Н.В. Кузнецовой

Здание на старой фотографии очень отличается от современного особняка, что рядом с метро «Проспект Мира», много чего потерявшего из былого великолепия. Тем не менее в этом строении уже просматривались черты модерна: многофасадность и асимметрия.

Шехтелем, как обычно, были детально продуманы и элементы интерьера. Столовая была в «русском стиле», над камином – уникальное керамическое панно «Жар-птица», выполненное на заводе Кузнецова. Кстати, камины, как и элементы внешнего декора – атланты и кариатиды, – были сделаны по эскизам Сергея Тимофеевича Коненкова, будущего знаменитого скульптора, а тогда – безвестного студента, которого привлек к работе Шехтель.

Окна, выходившие во двор, были украшены зелеными майоликовыми изразцами, также изготовленными на заводе хозяина. В доме была устроена староверческая церковь в честь святого апостола и евангелиста Матфея, небесного покровителя Матвея Сидоровича, с фарфоровым иконостасом. Ее уничтожили в 1924 году.

Вообще этому особняку не очень-то повезло: вначале что-то пристраивал-перестраивал архитектор Иван Сергеевич Кузнецов (однофамилец владельцев), потом Василий Григорьевич Иванов и Роман Федорович Мельцер.

В 1918 году особняк был национализирован. Матвей Сидорович, можно сказать, к его «счастью» этого не увидел: скончался раньше, а вот его потомков просто «вытряхнули» из собственных домов.

В разное время в особняке находились разные организации. Вначале это был совет главного артиллерийского управления Красной армии. Надо сказать, все, кто там побывал, приложили руку к уродованию наследия Шехтеля. Уникальные фарфоровые изразцы были частично уничтожены, частично оказались в музеях.

Если бы в 1978 году здание не внесли в реестр памятников архитектуры, то вполне возможно, что при подготовке к московской Олимпиаде его вообще бы могли снести: как закрывающий вид на олимпийский комплекс. Хорошо, что этого не случилось. В 1988 году особняк был передан в долгосрочную аренду Московскому фонду культуры. Вот тогда-то и была произведена его реставрация, хоть и не вернувшая былого великолепия, но сделавшая интерьеры вполне достойными. В одном из залов в шкафу уместился небольшой музей, посвященный семейству «фарфоровых королей».

Ну а теперь немного о судьбе владельцев.

Матвей Сидорович Кузнецов (1846–1911) – замечательный труженик и великолепный менеджер, потомственный почетный гражданин, коммерции советник, кавалер орденов Святого Станислава 3-й степени и Святой Анны 3-й степени, прославил свою фамилию далеко за пределами отечества. Конечно, родина фарфора, Китай, был – до поры до времени – безусловным лидером в производстве качественных фарфоровых изделий. Но потом появились новые международные бренды: во Франции – Севрский фарфор, в Германии – Мейсенский, в России – Кузнецовский. Именно так, с большой буквы в конце XIX века стали называть изделия многочисленных заводов «Товарищества производства фарфоровых и фаянсовых изделий М.С. Кузнецова».

М.С. Кузнецов

Родоначальником «фарфоровой империи» Кузнецовых стал крестьянин Яков Васильевич Кузнецов, основавший в 1812 году в районе Гжели небольшое фаянсовое производство. Человек энергичный, воспитанный в духе старообрядческих традиций, в которых на первом месте стоял упорный труд, на втором – большая крепкая семья, он преуспел в своем деле.

Его сын, Терентий Яковлевич Кузнецов (1781–1848), старообрядец поповского согласия, с 1812 года возглавил отцовское дело. Он был женат на Агафье Дмитриевне (ум. 1832), имел двоих сыновей – Емельяна и Сидора.

Именно он в 1832 году, решив расширить производство, купил у помещиков Сарычевых во Владимирской губернии пустошь Дулево и построил новый завод с сортировочным цехом, складом и живописной мастерской. Производительность труда на нем возросла за счет специализации рабочих на отдельных операциях: формовке, обжиге, росписи…

Бизнес братьев Кузнецовых был вполне успешным, но Терентий Яковлевич все время заботился о его расширении. Его сын, Сидор Терентьевич (1806–1864), перебрался в Первопрестольную и женился тоже на старообрядке поповского согласия Татьяне Ивановне (1802 – после 1845). У них было несколько дочерей и единственный сын Матвей, которому судьбой выпало прославить в веках свой род.

Сидор Терентьевич присоединил к разрастающейся «фарфоровой империи Кузнецовых» несколько заводов, а также построил в 1843 году новый завод в Риге. Он перевез туда опытных мастеров из Гжели, которые основали рядом с заводом свое поселение и старообрядческую общину.

Своего единственного сына, Матвея, он воспитывал как продолжателя семейного дела. В пятнадцать лет его отправили в Ригу на учебу в коммерческое училище и для «прохождения практики» на фарфоро-фаянсовом заводе. Юноша с интересом вникал во все детали производства и управления.

После смерти отца в 1864 году Матвей становится единственным наследником кузнецовских фабрик. Но до его совершеннолетия опекунами назначались мужья сестер, тоже работавшие на семейных предприятиях. По старообрядческим купеческим законам юноша становится совершеннолетним, когда женится. Вот Матвей и женился на дочери богородского купца Надежде Вуколовне Митюшиной (1846–1903). У них родились семь сыновей и две дочери.

В 1889 году набравший опыта и вошедший в полную силу Матвей Сидорович объединяет все заводы, находившиеся в собственности родственников, в единую «империю» – «Товарищество производства фарфоровых и фаянсовых изделий М.С. Кузнецова».

К началу XX века в «Товарищество» входило 18 предприятий, 14 из которых находились на территории России, на них производилось около ²/₃ российского фарфора, общая численность рабочих на предприятиях достигла 12,5 тысячи человек. Значительные средства вкладывались в техническую модернизацию производства, в расширение ассортимента выпускаемой продукции. Кузнецовский фарфор – это и высококачественные дорогие изделия, это и качественные изделия, доступные каждому. Кроме этого на кузнецовских заводах выпускались технические изделия: электрические изоляторы, на которые были постоянные казенные заказы.

Кузнецовский фарфор сбывался не только в пределах России, но и в Персии, Румынии, Турции, Афганистане. Продукция «фарфоровой империи Кузнецовых» отличалась высоким качеством и была отмечена Большими золотыми медалями на выставках в Париже (1889, 1890), дипломами на выставке в Реймсе (1903) и Гран-при в Льеже (1905).

В 1902 году Кузнецову было пожаловано звание «Поставщик двора его императорского величества» с правом иметь на вывеске изображение малого государственного герба.

Сам Матвей Кузнецов, как и вся его родня, были членами старообрядческой общины Рогожского кладбища, а Матвей Сидорович – много лет бессменным председателем этой общины.

Кузнецовы заботились о социальных и культурных нуждах своих работников, но при приеме на работу предпочтение отдавали старообрядцам. В своих фабричных поселках они построили 7 старообрядческих церквей, 4 молитвенных дома, 6 школ, 7 больниц, богадельню, несколько спортивных сооружений, бань и многое другое. Лавки в рабочих поселках торговали по вполне приемлемым ценам продуктами хорошего качества, только алкоголя в них не было ни-ког-да! Работники получали очень даже неплохую заработную плату. Матвей Сидорович, будучи сам очень религиозным человеком, приветствовал это качество и у своих рабочих. Всем, кто поступал на завод, вручали Библию, завещая уважать веру предков.

До нас дошла история, основанная на реальных событиях, как Матвей Кузнецов, который частенько захаживал в дома своих работников, решил проверить религиозное рвение одного из них. На вопрос, читает ли он Писание, тот заверил, что конечно же каждый день. И хозяин незаметно перед уходом положил в святую книгу 25-рублевую ассигнацию. Через какое-то время он вновь пришел в этот дом и задал тот же вопрос. Вновь услышав заверения, взял Библию, пролистал ее и вытащил оттуда ассигнацию. «Э, соврал ты мне, – если б читал, то и деньги бы нашел!» С этими словами хозяин забрал купюру и ушел, оставив обманщика в полном конфузе.

Кстати, при заводах Кузнецова строились и православные храмы. Вообще сотрудничество с РПЦ было весьма плодотворным: на заводах «Товарищества» делали красивейшие фарфоровые иконостасы. В нашей стране практически все они пропали во время массового разграбления и уничтожения церквей, но мне довелось увидеть кузнецовский иконостас в храме Святого Владимира в чешских Марианских Лазнях, который удостоился Гран-при на Всемирной выставке в Париже. Случится там побывать, обязательно посмотрите и тогда согласитесь, что французы дали эту высокую награду не зря.

Матвей Сидорович, как и положено было в то время крупным предпринимателям, свято верящим в христианскую заповедь «поделись с неимущим», был крупным благотворителем и меценатом, гласным Московской городской думы, членом Московского биржевого общества. На его средства были построены 3 церкви, 2 молитвенных дома, 5 больниц, 5 училищ, родильные дома, открыто несколько столовых для бедных…

Последние годы его жизни были омрачены смертью жены, с которой они прожили 38 счастливых лет, и потерей двоих сыновей. Матвей Сидорович Кузнецов скончался в 1911 году от апоплексического удара (инсульта, говоря современным языком). В 1930-х годах фамильная усыпальница Кузнецовых на Рогожском кладбище была полностью разрушена и на ее месте появились новые захоронения. Только в 1996 году стараниями Московского фонда культуры на месте бывшего захоронения Кузнецовых была поставлена памятная стела.

После Октябрьского переворота все заводы «Товарищества», кроме Рижского, были национализированы и продолжали выпускать продукцию. Правда, она уже не была такого качества и ассортимента, как раньше.

Особняк Н.М. Кузнецова (Кузнецовой) на проспекте Мира, № 43 (1894–1896)

Неподалеку от собственного особняка Кузнецов решает построить дом для семьи старшего сына, Николая, и приглашает для этого того же Шехтеля. Вот так особняк в готическом стиле по адресу 1-я Мещанская, № 43 выглядел до революции.

В сегодняшнем изуродованном перестройками и надстроенном здании, лишенном готического щипца на центральном фасаде, трудно разглядеть шехтелевские черты.

После национализации особняк внутри перепланировали и превратили в жилой дом.

Что же случилось с потомками «фарфорового короля»?

Когда от бывшей «фарфоровой империи Кузнецовых» в собственности семьи осталась лишь фабрика в Риге, туда и перебралось практически все многочисленное потомство Матвея Сидоровича. Возглавил семейное дело Николай Матвеевич, практически все члены клана Кузнецовых работали на фабрике.

Особняк Н.М. Кузнецова. Снимок 1900 г.

Из оставшихся в Москве Кузнецовых были репрессированы Георгий Матвеевич и 23-летний сын его брата Александра Николай, или Ника. Его за переписку с родными арестовали как «латышского шпиона».

«Кузнецовы продолжали семейную традицию, не жалея денег на социальные нужды и благотворительность. Они поддерживали латвийскую старообрядческую общину и церковь, Русский рижский театр, строили школы для рабочих завода, больницы. С их помощью при фабрике для рабочих и служащих создавались спортивные, театральные, литературные общества и кружки, была своя библиотека и даже общество борьбы за трезвость…»

Когда Латвия была присоединена к СССР, и эту фабрику национализировали.

Из воспоминаний правнучки «фарфорового короля» Татьяны Матвеевны Кузнецовой:

«23 июня 1941 года в один день чекисты арестовали моего отчима Петра Долгова и моего отца Матвея Кузнецова… 27 июня, перед уходом из Риги Красной армии, они оба были расстреляны вместе с остальными заключенными. Я сама слышала по радио сообщение – враги народа приговорены к расстрелу, весь список зачитали. Мама и жена моего отца ринулись в тюрьму, чтобы найти хотя бы тела своих мужей и похоронить по-христиански. Обнаружили их во дворе со следами страшных пыток…

Моя мама еще долго была в ужасе от случившегося, саму ее от расправы Бог уберег, наверное, потому, что она сменила фамилию и стала Долговой. Всех остальных Кузнецовых, кто не успел перед войной уехать за границу, сослали на каторгу…»

…Сегодня потомки Кузнецовых живут в России, Америке, Австралии, Германии. А их бывший фарфоровый завод в 1997-м был признан банкротом.

Торговый дом «Товарищества М.С. Кузнецова» на Мясницкой улице, № 8/2 (1898–1903)

В 1893 году участок со зданиями на пересечении Мясницкой улицы и Большого Златоустинского переулка у владелицы Веры Ивановны Фирсановой-Ганецкой[9] (знакомая фамилия!) покупает Матвей Сидорович Кузнецов под строительство своего торгового дома.

По проекту Франца Шехтеля – уже можно сказать, любимого архитектора Кузнецовых, – в 1898 году возводится трехэтажное здание, акцент в котором сделан на угол – вернее, трехгранник, с огромными, в два этажа окнами, а внизу с большими витринами. Фасад был украшен картушами с масками Меркурия – бога торговли. Весь первый этаж занимал магазин «Товарищества производства фарфоровых и фаянсовых изделий М.С. Кузнецова», на втором и третьем этажах находились правление и конторы.

Торговый дом М.С. Кузнецова. Фото О. Лёвкина

Здание со стороны Златоустинского переулка в 1913 году надстраивают двумя этажами по проекту архитектора Ф.А. Ганешина.

В 1914 году владельцем дома стал старший сын Матвея Кузнецова Михаил, который здесь работал и жил.

Помимо торговли фарфоровыми и фаянсовыми изделиями, в залах магазина часто устраивались художественные выставки, в частности – Константина Маковского и объединения «Голубая роза», куда входили художники П. Кузнецов, Н. Сапунов, С. Судейкин, Н. Крымов, М. Сарьян, скульптор А. Матвеев и др.

После Октября 1917 года владение перешло к Высшему совету народного хозяйства (ВСНХ). Здесь некоторое время размещался синдикат силикатной промышленности, а также Объединенный клуб III Интернационала.

В 30-х годах XX века после реконструкции к дому добавляются еще два этажа. О бережном сохранении культурного наследия тогда и не думали. Хотя… сейчас тоже не всегда.

После войны в бывшем «штабе» «фарфоровой империи Кузнецовых» открыли большой магазин посуды, хорошо известный москвичам.

В настоящее время там находится магазин «Гледиз», торгующий высококлассными изделиями из фарфора, фаянса и стекла.

Жизнь здания продолжается в преемственности!

Особняк Ф.О. Шехтеля в Ермолаевском переулке, № 28 (1896)

Францу Шехтелю в 1896 году было 36 лет. Он полон творческих сил и дерзких замыслов. За ним уже прочно утвердилась репутация модного – а главное! – талантливого архитектора. Он много строил для самых богатых и уважаемых людей в Москве и за ее пределами.

И он уже мог себе позволить строительство собственного особняка в центре Первопрестольной, недалеко от Патриарших прудов.

С присущей ему ироничностью он написал другу, Антону Павловичу Чехову: «…Построил избушку непотребной архитектуры, которую извозчики принимают то ли за кирку, то ли за синагогу».

В творчестве тех лет он отдал дань готике, а построенный им особняк это уже шаг в сторону, но вот в какую?.. Модерна. Потому что наряду с явно просматривающимися элементами готики: башенками, островерхой ломаной крышей, витражами на окнах с сюжетами о средневековых рыцарях и дамах, а также оформлением интерьеров – видны характерные черты стиля модерн: разноуровневость и разнофасадность здания, когда с разных сторон дом воспринимается как совершенно разные строения. А также керамическое панно над главным входом, выполненное в мастерской В.А. Фролова по эскизу Шехтеля, на котором любимый символ модерна – ирис в трех фазах жизни: рождение, расцвет, увядание, латинская буква S – начальная буква фамилии архитектора, и число 96 – год постройки дома.

Особняк Ф.О. Шехтеля. Фото до 1904 г.: пристройки справа еще нет

Стена, выходящая в Ермолаевский переулок, прорезана огромным окном, делающим кабинет хозяина очень светлым.

Ф.О. Шехтель в кабинете

Все помещения внутри дома, расположенные на разных уровнях, выходят в двухсветный лестничный холл, образуя «круговую» анфиладу. Самым большим помещением в доме была гостиная. Арка разделяла ее на две части. На ее стенах висели картины «Садко» Врубеля, «Самарканд» Сарьяна и «Масленица в Париже» Рериха.

На втором этаже были спальни.

Как обычно, в оформлении интерьера Шехтель продумывает каждую мелочь: от дверных ручек, нестандартных рам и оконных шпингалетов до декора каминов, кованых деталей дверей, светильников и мебели. Но во всем здесь преобладал строгий стиль – никакой пышности, никаких лишних деталей, которые он делал порой в угоду богатым заказчикам.

Здание опоясывает кованая ограда с растительным орнаментом из извивающихся побегов – тоже любимый символ модерна.

В этом доме у Шехтелей случилось прибавление в семействе – родилась дочь Вера.

Дети подрастают, дом становится для семьи тесноват, и в 1904 году архитектор делает с северной стороны двухэтажную хозяйственную пристройку с подвалом.

В этом особняке семья прожила 14 лет, до переезда в 1909 году на Большую Садовую.

Особняк был продан Е.Я. Дунаевой из богатого клана владельцев торгового мануфактурного товарищества на паях «Наследники И.И. Дунаева».

После Октябрьского переворота 1917 года здание занимали различные учреждения. А с 1944 году в нем живут главы дипломатических миссий посольства Уругвая. Надо отдать им должное: они содержат историческое здание в прекрасном состоянии и пару раз в году открывают его двери для бесплатных экскурсий.

«Торговый дом Аршинова», Старопанский переулок, № 5 (1899)

Это здание в Космодамианском, нынешнем Старопанском переулке, – одно из первых, спроектированных Шехтелем в стиле модерн. Более того – первое офисное здание.

Позже недалеко от него появится банк Рябушинских, построенный также по проекту Ф.О. Шехтеля. В Китай-городе есть еще несколько адресов, связанных с гением этого архитектора.

«Торговый дом Аршинова»

Но вернемся к «Торговому дому Аршинова». Прежде всего, что бросается в глаза, – огромное окно, прорезающее три этажа фасада. Его венчает арочное обрамление с женской маской с распущенными волосами. В отделке здания использована комбинация серо-зеленой керамической плитки с декоративной штукатуркой и белыми лепными деталями. Как обычно, Франц Осипович продумал все мельчайшие детали экстерьера и интерьера. Кстати, сохранившиеся оригинальные дверные бронзовые ручки в том числе.

Кто же этот Аршинов, имя которого история сохранила в связи со зданием, построенным зодчим?

Василий Федорович Аршинов (1854–1942) родился в бедной семье саранских мещан. Семнадцати лет от роду он самостоятельно добрался в Москву и устроился в магазин владельца Даниловской мануфактуры В.Е. Мещерина на Пятницкой улице. Он показал себя отличным работником, предприимчивым менеджером, потому как через десять лет уже стал владельцем собственной суконной лавки, арендатором и застройщиком Нового Царицына – дачной местности площадью почти в один гектар. Там же он позже построил и собственную суконную фабрику. В тридцать лет создал собственный «Торговый дом В.Ф. Аршинов и К^о».

Не только богатство, но и отличная деловая репутация купца 1-й гильдии Аршинова делают его известным в Первопрестольной, как и общественная деятельность и благотворительность. Он становится потомственным почетным гражданином Москвы, выборным Московской купеческой управы, попечителем Андреевской богадельни и Коммерческого училища имени цесаревича Алексея.

Качество аршиновского сукна славилось по всей России, и «Торговому дому В.Ф. Аршинов и К^о» оказывается честь стать поставщиком двора его величества.

Особняк на Большой Ордынке. На этом старом фото здание еще не утратило круглую башенку – обсерваторию

И личная жизнь предпринимателя складывалась удачно. Женился Василий Федорович в двадцать два года по любви на девушке-бесприданнице Александре Ивановне Зеленовой. У них родились три сына: Владимир, Василий и Сергей.

В отличие от большинства купцов, заставлявших своих детей быть продолжателями семейного дела, В.Ф. Аршинов не просто любил своих сыновей, а уважительно относился к их интересам, даже если они не касались торговли.

Дом для старшего сына Владимира, блестяще закончившего Московский университет и отправленного для продолжения учебы в Гейдельбергский университет, Василий Федорович заказал тоже Шехтелю. С модным московским архитектором купец был знаком лично: будучи старостой церкви Иоанна Предтечи под Бором, он приглашал Шехтеля в 1896 году для перестройки храма, которой остался очень доволен.

Франц Осипович на Большой Ордынке, № 32 в 1899 году выстроил для будущего известного ученого-минеролога двухэтажный особняк с обсерваторией на крыше, в которой располагался 4,5-дюймовый телескоп Цейсса.

Позже, в 1904 году в этом здании, которое вошло в историю как «Дом А.И. и В.В. Аршиновых», его владелец Владимир Васильевич Аршинов (1879–1955) – в будущем доктор геолого-минералогических наук, ученик В.И. Вернадского – создал первый в России частный научно-исследовательский институт Lithogaea («Каменная земля»), потом Петрографический. Сейчас это Всероссийский научно-исследовательский институт минерального сырья имени Н.М. Федоровского (ВИМС).

В настоящее время в этом здании располагается издательство «Воздушный транспорт».

Для младшего сына Сергея, который всецело посвятил себя музыке, отец построил в Саратове консерваторию.

Из трех сыновей Василия Федоровича лишь средний, Василий, унаследовал коммерческие дарования отца, став его помощником в делах.

Здание скоропечатни товарищества «Левенсон А.А.» в Трехпрудном переулке, № 9 (1900)

Глядя на это нарядное здание с эркерами и разными по величине окнами в ярких наличниках на углу Трехпрудного и Мамоновского переулков, очень напоминающее сказочный замок, трудно догадаться, что это производственный корпус – типография, или, как раньше называли, «скоропечатня». Вернее, сам производственный корпус находится в глубине участка, а на улицу выходит фасад административного здания издательства с редакцией.

Типография А.А. Левенсона

Типография А.А. Левенсона. Фото В. Вельской

Несмотря на экзотический для наших широт вид средневекового замка, здание построено в новомодном для того времени стиле модерн с применением самых новых технологий. В центре фасада возвышается щипец с надписью «Т-во скоропечатни Левенсонъ», которая была уничтожена после Октябрьского переворота. Светлые фасады отделаны кирпичного цвета керамической плиткой, украшены панно и орнаментом из листьев и цветов чертополоха.

Заказчику – крупнейшему в стране издателю и производителю печатной продукции, поставщику двора его императорского величества Александру Александровичу Левенсону – здание очень понравилось: «Издали оно красиво выступает своими легкими линиями, высокой шатровой крышей и остроконечностями, – так описывал его сам издатель. – Вблизи впечатление значительно выигрывает. Несмотря на свои размеры, постройка не кажется чересчур массивной, а, напротив, поражает своей легкостью. В наружных украшениях – полная умеренность.

Всего один барельеф, простой, художественно исполненный дрезденским скульптором».

Интерьеры скоропечатни тоже были продуманными, оригинальными и стильными.

А.А. Левенсон

«Левенсон был одним из тех людей, которые думают не только о своей выгоде, но и хотят, чтобы человечество шло вперед. Он считал, что у рабочих должны быть хорошие условия труда – именно они были критериями оценки гигиены фабрик и заводов» (Романенко Т. Интересные факты из истории здания типографии на Патриарших прудах с сайта Tele.ru.).

Издательский дом Левенсона – как бы его назвали сегодня – выпускал роскошные фото и художественные альбомы и дешевые лубочные картинки, плакаты, бумажные иконки, театральные афиши и программки, меню для ресторанов, издавал журналы «Дешевая библиотека», «Новости иностранной литературы», «Семья», газету «Ежедневное либретто»…

Здесь были напечатаны факсимильное «Архангельское Евангелие 1092 года» и первая книга Марины Цветаевой, книга «Русские пословицы и поговорки в рисунках В.М. Васнецова», кулинарные книги и детские книжки с иллюстрациями Билибина, произведения Чехова, Бунина, Куприна…

Про самого издателя практически ничего не известно – сгинул в лихие революционные… Но успел до переворота продать дело Земгору – Главному по снабжению армии комитету Всероссийских земского и городского союзов. Ну и не лишним будет добавить, что Ф.О. Шехтель построил Левенсону в 1900 году и дачу в Ново-Переделкине, в Чоботовском переулке – эдакий разноэтажный деревянный домик в неорусском стиле.

Но вот про самого – далеко не последнего человека в Москве – узнать практически ничего не удалось. Кроме того, что жил он в собственном доме в Рахманиновском переулке (ранее – Грязный, Глухой). Даже дат жизни нет…

Особняк С.П. Рябушинского на Малой Никитской улице, № 6/2 (1900–1903)

Эта постройка не зря считается одним из шедевров не только самого архитектора, но и московского модерна в целом.

Налицо все излюбленные приемы этого стиля. Все четыре фасада здания выглядят абсолютно по-разному. Окна имеют разный уровень и форму, и ни одна деталь в отделке здания не повторяется.

Мы уже знаем, что внутреннее пространство зданий архитектор всегда продумывал так же тщательно, как и внешнее. Главная деталь интерьера – витая спиральная лестница в форме волны. На гребне мраморных волн у основания лестницы – люстра-медуза. Все вокруг: зеленоватые стены, светильники, дверные ручки в форме водорослей, ракушек, морских коньков, черепахи – создают картину подводного мира. Рядом с ними соседствует растительный мир: витражи с пейзажами и цветами, тонкая деревянная резьба в форме необычных растений, лепнина потолка библиотеки – все это переносило сознание в иллюзорный мир фантазии.

Особняк Рябушинского

По просьбе заказчика – старообрядца, не выставлявшего свою веру напоказ, – Шехтель так расположил внутри молельную комнату, стилизованную под древнюю церковь, что о ее существовании никто из гостей особняка не догадывался.

Во внутреннем дворе располагались флигели со службами: прачечной, дворницкой, кладовой, гаражом и конюшней.

Особняк на Малой Никитской вызвал восторг не только у заказчика, но и у горожан. О нем писали, его снимали, три издательские фирмы – «М. Кампель», «П. фон Гиргенсон и Шерар», «Набгольц и К°» – выпустили открытки с изображением усадьбы Рябушинских.

После 1917 года особняк Рябушинских был реквизирован и переходил из рук в руки различным организациям. Вначале здесь разместился Наркомат по иностранным делам. Потом – Госиздат, куда нередко заходили поэты Есенин, Маяковский и Брюсов. Побывали здесь и психоаналитический институт, и детский сад… За эти годы интерьер здания сильно изменился: были утрачены мебель и осветительные приборы, выполненные по эскизам Шехтеля, разрушена вентиляционная система…

В 1931 году в особняке появляются новые жильцы: Максим Горький с семьей. Пролетарский писатель не любил стиль модерн в общем, о чем писал и говорил неоднократно, и в частности – этот особняк, который называл «нелепым домом». «Величаво, грандиозно, улыбнуться не на что». Он часто говорил, что дом его «душит», – не отсюда ли ходившая в народе версия, что Горького по приказу Сталина какое-то время «травили» (чуть ли не обои пропитали медленно действующим ядом?).

Поскольку дом для него выбрал лично товарищ Сталин, то «певцу революции» пришлось смириться и прожить здесь последние пять лет жизни. Он занимал первый этаж, наверху расположились его сын Максим с женой Надеждой Алексеевной и внучки Марфа и Дарья. В молельне невестка Горького, увлекавшаяся живописью, устроила мастерскую.

Да и весь интерьер особняка изменился до неузнаваемости: остатки роскоши были удалены, уникальный камин из каррарского мрамора в столовой был разобран. Парадный вход, чтобы не было сквозняков, закрыли. Обстановка стала скромной, даже аскетичной, к которой Горький привык, живя на Капри.

При Горьком особняк стал центром культурной и литературной жизни Москвы. Здесь запросто бывали и вели жаркие споры о жизни, литературе и политике Николай Бухарин и Иосиф Сталин, советские писатели и иностранные – в частности, Ромен Роллан…

Лестница на второй этаж

Самого бывшего владельца особняка, Степана Павловича Рябушинского, Горький не знал. А вот с его братом Николаем Павловичем – «беспутным Николашкой», как называли того в семье, а на самом деле меценатом, издателем и редактором журнала «Золотое руно» – познакомился в 1911 году на Капри. А в 1918 году Горький, по сути, вытащил из лап ЧК младшего из братьев Рябушинских, Дмитрия Павловича, ученого с мировым именем, основавшего на собственные средства в подмосковном Кучине первый в Европе и второй в мире Аэродинамический институт (преобразованный затем в ЦАГИ), чем спас того от неминуемой смерти.

В мае 1965 года стараниями невестки писателя Надежды Алексеевны в особняке был открыт мемориальный музей Горького. Сына его, Максима Алексеевича, уже не было в живых, внучки Марфа и Дарья уехали, а Надежда Алексеевна продолжала жить на втором этаже, стараясь все сохранить в доме так, как было при Горьком.

Кстати, на памятной табличке у входа – имя Горького, а вот о бывшем владельце особняка, С.П. Рябушинском, – ни слова…

Чтобы устранить эту несправедливость, расскажем немного о нем, Степане Павловиче Рябушинском (1874–1942) – бизнесмене, ученом, коллекционере, меценате.

Степан Павлович – второй по старшинству из восьми братьев Рябушинских – активно участвовал в семейном бизнесе.

Помимо участия в промышленно-банковской жизни семьи, на окраине тогдашней Москвы Степан вместе с братом Сергеем за шесть месяцев (!) на основе Акционерного московского общества (АМО) создают небольшой автомобильный завод – первый в России. Причем производство было устроено таким образом, что при минимальной реорганизации автомобильный завод мог производить авиатехнику. Ныне это – завод имени И.А. Лихачева.

Но в нашу историю Степан Павлович вошел не благодаря своему вкладу в развитие российской экономики, не только потому, что был щедрым благотворителем и меценатом, не только как владелец замечательного особняка, построенного Шехтелем, – об этом все знают, – но и потому, что первым в России стал не только собирать иконы «старого письма», но и изучать их и реставрировать, для чего открыл специальную мастерскую, – а вот об этом знают единицы. Он первым заговорил о художественно-исторической значимости икон. Но не декоративной! Поэтому нигде кроме молельной комнаты иконы у него не располагались!

Степан Рябушинский был признанным знатоком древнерусской живописи, написал ряд исследовательских работ. Современники оценили его заслуги в этой области, присвоив ему звание ученого-археолога и избрав почетным членом Московского археологического института.

В марте 1905 года его старший брат, Павел Павлович, будучи председателем старообрядческой общины Рогожского кладбища, покупает участок в 3-м Ушаковском переулке и передает эти земли на строительство храма Покрова Пресвятой Богородицы. Степан, в свою очередь, жертвует не только большую сумму на постройку храма, но и самому храму – уникальные древние иконы.

С.П. Рябушинский мечтал открыть в своем особняке первый в стране музей иконы. Что ж, специальный музей русской иконы в Москве есть на Гончарной, № 3. Вопрос, есть ли в нем экспонаты из некогда богатейшей коллекции Степана Павловича? А вот в Третьяковской галерее точно есть – 57 икон XIII–XVII веков из его собрания.

После 1917 года, как практически все члены клана Рябушинских, Степан Павлович оказался за границей. Вначале в Париже, потом в Милане, где и скончался в 1942 году. Похоронен на кладбище в Петли близ Генуи.

Он был женат на Анне Александровне, урожденной Прибыловой. Из детей известно про его дочь Елену (1902–2000), потомки которой проживают в Милане и носят фамилию Rijoff (Рыжовы).

Дальше, нарушая хронологию создания, расскажем еще о двух зданиях, построенных Шехтелем для Рябушинских.

Банк «Товарищества мануфактур П.М. Рябушинского» на Биржевой площади (1903)

Первоначально площадь называлась Карунинской – по фамилии купца И.В. Карунина, имевшего тут в XVIII веке латунную фабрику. С конца XIX века – Биржевой, по находившейся здесь Московской бирже, здание которой было построено в 1875 году. В 1935–1994 годах площадь носила имя Куйбышева, потом ей было возвращено название Биржевая.

Здесь Франц Шехтель построил четырехэтажное здание Банкирского дома братьев Рябушинских – первое в стиле рационального модерна.

Оно практически лишено каких-либо украшений, только скромная гирлянда над верхним этажом и стилизованные венки несколько оживляют строгий фасад. Почти вся плоскость фасада, облицованного глазурованным кирпичом, занята огромными окнами.

В 1913 году архитектором А.В. Кузнецовым здание было надстроено еще одним этажом, что зрительно «утяжелило» его и исказило пропорции. Ну а дальнейшая надстройка 30-х годов XX века окончательно исказила первоначальный замысел Шехтеля. Со стороны Биржевой площади главный фасад был увенчан небольшим фронтоном, в котором позже, примерно в 1920-х годах был помещен герб СССР. Тогда же здесь разместился Промбанк.

У основателя династии «текстильных королей» и банкиров Павла Михайловича Рябушинского (1820–1899) от двух браков было 16 (!) детей, правда, сын и три дочери умерли в младенчестве.

От первого брака, с женой Анной Фоминой, – женщиной сварливой да еще старше мужа на семь лет, с которой он развелся после смерти своего отца, – остались 6 дочерей. А вот от второго брака с 18-летней дочерью крупного петербургского купца Александрой Овсянниковой – кстати сказать, невестой его брата Василия, на которой он женился в 50-летнем возрасте, – было восемь сыновей и пять дочерей (трое умерли во младенчестве).

Биржевая площадь

После смерти П.М. Рябушинского в 1899 году его состояние было разделено поровну между его восемью сыновьями: каждый из них получил паи в основном бизнесе на сумму около 400 тысяч рублей и столько же наличными деньгами и ценными бумагами. Братья Павел, Сергей, Владимир, Степан и Михаил объединили капиталы, создав крупнейший семейный холдинг. Дмитрий стал известным ученым в области аэродинамики, создателем крупной лаборатории. Федор умер в 1912 году в возрасте 25 лет от туберкулеза. И лишь беспутный Николай жил всласть и к 1917 году промотал все отцовское наследство. Чему, кстати сказать, его родня, уже будучи в изгнании, позавидовала.

П.М. Рябушинский

Созданный братьями банк перед войной 1914 года стал одним из крупнейших в России.

После Октябрьского переворота Рябушинские оказались за границей, жили неплохо, потому как в зарубежных банках были значительные активы, создали свой банк, но потом в результате кризиса потеряли почти все капиталы.

В 1927 году Владимир организовал в Париже общество «Икона», председателем которого и состоял до кончины. Он опубликовал десятки статей о русской иконе и истории религии в России. У Владимира Павловича есть интересный труд под названием «Сравнение языков», где он исследует шесть языков, которыми владел в совершенстве: латинский, греческий, итальянский, французский, русский и английский.

С начала Второй мировой войны, особенно после оккупации нацистами Франции, жизнь русских эмигрантов стала еще тяжелее. Но сотрудничеством с фашистским режимом ни один из Рябушинских себя не запятнал. Владимир Павлович умер в Париже в 1955 году в возрасте 83 лет.

Типография «Утро России» П.П. Рябушинского в Большом Путинковском переулке, № 3 (1907–1909)

Здание типографии построено Шехтелем тоже в стиле рационального модерна, который – во многом благодаря гениальному зодчему – получит широкое развитие в советской архитектуре 1920-х годов.

Интересна ломаная линия фасада, в котором доминируют огромные окна. Стильный лаконизм – так можно охарактеризовать внешний вид здания.

К сожалению, начиная с 1920-х годов здание неоднократно перестраивалось, утратив первоначальное совершенство пропорций.

«В 2000–2001 годах здание было капитально перестроено под культурно-развлекательный комплекс и является одним из самых удачных примеров реконструкции в Москве. В ходе работ была снесена надстройка типографского корпуса, заложены окна и восстановлена надпись на аттике центрального фасада. Реставрированы керамическая облицовка и остекление здания. Внутренний двор превращен в полноценное общественное пространство, где разместились открытое летнее кафе и небольшая площадка для стоянки автомобилей. Пять уровней культурно-развлекательного центра соединяет панорамный лифт, сооруженный в стеклянной кубовидной пристройке, интересно контрастирующей со старым зданием» (с сайта http://wikimapia.org/).

Типография «Утро России»

Ежедневная газета «Утро России» десять лет была самой прогрессивной русской печатной трибуной, живо откликавшейся на события внутренней жизни и в мире, знакомившая читателей с передовыми достижениями науки и техники. Ее основатель Павел Павлович Рябушинский обладал значительным политическим весом. Кстати, именно он в сложный для страны период назревания массовых беспорядков в 1917 году, понимая, что они в основном инициируются извне, предложил опустить между Российской империей и Западной Европой «железный занавес» – это он придумал этот термин, идея которого была реализована при Сталине. Он понимал гибельность идей, пытающихся ввергнуть страну в хаос революции: «Безумно и преступно над телом и душой России делать эксперименты и применять отвлеченные утопии, рожденные в умах людей, живших в подполье».

Не лишним будет немного рассказать о самом владельце здания и газеты. Павел Павлович Рябушинский (1871–1924) – старший из братьев и единственный из них, удачно совмещавший карьеру бизнесмена с политической деятельностью.

Он окончил Московскую практическую академию коммерческих наук, которая считалась средним учебным заведением. Но благодаря природному аналитическому уму, постоянному самообразованию, общению в кругу умнейших и талантливых людей своего времени Павел Павлович заслуженно снискал себе репутацию интеллектуала, человека независимого в суждениях. Он свободно общался на французском, немецком и английском языках, был прекрасным оратором. События 1905 года выдвинули его на передний план политической борьбы. Торгово-промышленный съезд, прошедший в июле 1905 года, расколол промышленную элиту страны. Павел Рябушинский оказался в ее «левом» крыле: выступал за создание в России парламента. Потом находился в оппозиции к власти.

В 1893 году П.П. Рябушинский женился на А.И. Бутиковой[10], дочери суконного фабриканта И.И. Бутикова. В 1896 году у супругов родился сын Павел. Но семейная жизнь не заладилась. У Рябушинского вскоре вспыхнула новая любовь – к разведенной даме, Е.Г. Мазуриной, матери троих детей. Это не смутило фабриканта, и он начал бракоразводный процесс. В 1901 году он развелся с первой женой и женился на Е.Г. Мазуриной. Но энергичная бывшая супруга добилась через духовную консисторию признания развода недействительным и аннулирования нового брака. Только через три года второй брак Павла Павловича, в котором у него родилось двое детей – Анна и Сергей (умер в детстве), был официально признан.

В 1916 году Павел Павлович заболел туберкулезом легких, который просто преследовал семью: от него в 25 лет умер брат Федор. Семья Рябушинских переехала в Крым, где их и застала Февральская революция. Летом 1917 года он был арестован по обвинению в поддержке Корниловского мятежа, но по личному распоряжению А.Ф. Керенского был освобожден. В 1920 году эмигрировал во Францию.

Даже после смерти Павел Павлович Рябушинский не давал покоя большевикам. На процессе Промпартии в 1930 году прокурор Крыленко поставил главному обвиняемому по делу, Леониду Рамзину, в вину свидание в Париже в 1927 году с Павлом Павловичем, по мнению следствия, стоявшем в центре антисоветского заговора. Чекисты утаили, что это было невозможно по причине того, что П.П. Рябушинский еще в 1924 году умер от туберкулеза и шесть лет как покоился на кладбище Батиньоль.

Торговый дом «Московского страхового от огня общества». «Боярский двор» на Старой площади, № 8 (1901)

В 1901 году около Китайгородской стены на месте, где с 1783 года размещался большой толкучий рынок, «Московское страховое от огня общество» выстроило большую гостиницу и конторское заведение «Боярский двор», пригласив для этой цели Франца Шехтеля.

«Боярский двор». Фото О. Лёвкина

Здание было им интересно вписано в улицу, повторяя ее изгиб.

24 сентября 1903 года газета «Новости дня» писала: «На Старой площади введено в эксплуатацию 5-этажное здание «Московского страхового от огня общества», построенное по проекту академика архитектуры Ф.О. Шехтеля. Фасад дома облицован глазурованным серо-зеленым кирпичом, главный вестибюль украшен витражом, изображающим Кремль при заходе солнца. Значительная часть здания сдана Богородско-Глуховской мануфактуре. Первые три этажа с подвалами рассчитаны на торговые помещения и конторы, четвертый и пятый – заняты гостиницей «Боярский двор»…»

Внутренние помещения «Боярского двора» были удобными и элегантными. В разное время здесь останавливались известные люди, в том числе Максим Горький.

Владелец здания, «Московское страховое от огня общество», было одним из самых крупных предприятий «огневого» страхования в Российской империи. Учреждено в 1858 году группой известных московских купцов и фабрикантов: Л.Г. Кнопом, А.И. Хлудовым, К.Т. Солдатенковым и др. Общество развивало операции по страхованию крупных фабрично-заводских предприятий, имело отделения в Варшаве и Петербурге. Обществу принадлежало два дома в Москве: дом на улице Большая Лубянка, № 14, в котором находилось правление МСОО, и это здание на Старой площади, № 8.

В 1920-х годах здание было передано Наркомзему. В октябре 1941 года средняя часть дома была серьезно повреждена во время фашистской бомбардировки. При этом погиб выходивший из подъезда драматург Александр Афиногенов.

В советское время здание занимал ЦК КПСС, сейчас здесь находится Аппарат Президента РФ.

Особняк П.П. Смирнова на Тверском бульваре, № 18 (1901–1903)

Этот особняк Франц Шехтель построил (при участии известного архитектора А.А. Галецкого) по заказу сына «водочного короля» П.А. Смирнова – Петра Петровича.

Тот приобрел за 299 тысяч рублей у потомственного почетного гражданина Николая Петровича Малютина участок с несколькими зданиями на Тверском бульваре.

Кстати, растиражированные слухи о том, что особняк был перестроен «для любовницы, которая затем стала его законной супругой», и другие – не более чем миф. Я склонна доверять фактам, приведенным в ЖЖ Николая Подосокорского – историка идей, литературоведа, литературного критика, кандидата филологических наук, что и вам советую.

Особняк П.П. Смирнова

Франц Осипович перестроил старый ампирный особнячок в величественное здание, с фасадом, прорезанным длинными витражными окнами и увенчанным высоким щипцом, на котором располагался картуш с монограммой владельца, отчасти напоминающее замок. Длинный балкон второго этажа с оригинальной кованой решеткой напоминает корабль. Здание было оснащено по последним техническим достижениям своего времени: собственное водяное отопление, вентиляционная система, канализация, горячая и холодная вода. И конечно же телефонизировано.

Первый этаж был отдан хозяйственным службам. На второй этаж вела мраморная лестница, напоминающая застывшую волну. Там располагалась анфилада парадных залов и жилых комнат хозяина и хозяйки, отделанных в разных стилях, что привычно для гениального архитектора, – он продумывал мельчайшие детали интерьера. Кабинет Петра Петровича был сделал в готическом стиле, а в будуаре Евгении Ильиничны потолок был в форме надутого ветром паруса, украшенный по углам богатым лепным орнаментом. Большое значение Франц Осипович придавал освещению. Это и уникальные окна с «горящими» витражами и фасетными стеклами, преломляющими лучи света и дающие эффект дополнительного освещения, многоярусные люстры и потолочные светильники в форме распускающихся бутонов роз…

Детские комнаты, оформленные по мотивам русских сказок, располагалась в мансарде. В дворовых флигелях жила прислуга. Была и собственная конюшня, которая выходила на Малый Гнездниковский переулок. А еще здесь был большой зимний сад с диковинными растениями и даже небольшой зверинец.

После Октябрьского переворота особняк, естественно, реквизировали. С 1922 года здесь заседал Революционный военный трибунал, а затем – городская прокуратура. В 1990-х годах часть особняка отдали Пенсионному фонду РФ. А в 1994 году его потеснили, подселив сюда фирму «Мелодия», у которой отобрали храм Святого Андрея в Вознесенском переулке, № 8, который президент Борис Ельцин пообещал королеве Англии Елизавете II во время ее визита в Москву вернуть англиканской общине.

Потом в здании сменялись клубы и рестораны, а сейчас, после реставрации, вернувшей зданию былое великолепие, находится Дом приемов и торжеств «Империя».

Благодаря Петру Арсеньевичу Смирнову (1831–1898), которого еще при жизни называли «водочным королем», русская водка, в частности «Смирновская», известна всему миру.

История о том, как бывший крепостной крестьянин из деревни Каюрово Ярославской губернии, начинавший половым в московских трактирах, стал купцом 1-й гильдии, одним из самых богатых людей России, создателем «водочной империи», поставщиком дворов его императорского величества и его императорского высочества великого князя Сергея Александровича, потомственным почетным гражданином и коммерции советником, кавалером орденов Анны, Станислава и Владимира, описана и рассказана не раз.

У создателя «Товарищества водочного завода, складов вина, спирта и русских и иностранных вин П.А. Смирнова» Петра Арсеньевича было пятеро сыновей и семь дочерей.

Нас интересует старший сын – владелец особняка Петр Петрович Смирнов (1868–1910).

Вначале отец отправил его в Санкт-Петербург, потом вернул в Москву и сделал одним из директоров созданного «Товарищества». После смерти отца именно он продолжил семейное дело, потому что у остальных братьев к нему душа не лежала: Николай предпочитал работе удовольствия, а у Владимира появилась страсть – лошади, и он стал крупным коннозаводчиком.

Петр Петрович был щедрым благотворителем: членом Московского совета детских приютов, попечителем Долгоруковского детского приюта, старостой Благовещенского и Верхоспасского соборов Московского Кремля.

Женат он был на Евгении Ильиничне, урожденной Морозовой. У них были дети: Татьяна, Арсений, Алексей, Ольга и Анатолий. Семья была крепкая и счастливая. Но вдруг такое несчастье: в 1910 году Петр Петрович тяжело заболел фолликулярной ангиной и скоропостижно скончался.

Евгения Ильинична осталась одна с пятью детьми да еще во главе бизнеса. С началом Первой мировой войны Россия приняла «сухой» закон и ввела государственную монополию на водку – это сильно ударило по «Товариществу П.А. Смирнова».

Сошлюсь опять на И. Подосокорского:

«Но вопреки всяким слухам и позднейшим измышлениям семья Евгении Ильиничны до самой революции проживала в этом особняке. Никакому клубу его не сдавали, и никакого синематографа она тут открывать не хотела. Старшая дочь и сын к тому времени создали свои семьи и жили в доме на Пятницкой. Революцию в этом доме встретила Евгения Ильинична с тремя младшими детьми. Дом заняли юнкера, которые вели из дома обстрел красноармейцев, штурмующих соседний особняк градоначальства.

Послереволюционная судьба семьи очень печальна. Евгения Ильинична, стремясь спасти семью, вышла замуж за итальянского делового партнера Смирновых (итальянского консула Далла Вале Ричи. – Авт.) и уехала с ним в Японию. Но детей им взять не разрешили, и они остались в России. Алексей и Анатолий погибли в 1920-х годах. Татьяне с дочкой удалось в 1926 году уехать в Париж. Сын Арсений много скитался по Средней Азии, где умер в середине XX века…»

После национализации завод, некогда принадлежавший Смирновым, продолжал работать, превратившись позже во всемирно известный «Кристалл».

Сумевший уехать за границу младший из сыновей «водочного короля» Владимир вывез технологию и рецепты знаменитых водок и зарегистрировал бренд Smirnoff, который у него затем перекупили компаньоны. Сейчас бренд принадлежит не потомкам «водочного короля», а крупному британскому производителю напитков Diageo.

Особняк А.И. Дерожинской в Кропоткинском переулке, № 13 (1901)

Это здание по праву считается одним из лучших творений Шехтеля и входит в десятку самых ярких образчиков московского модерна.

Его заказала Францу Осиповичу, уже ставшему к тому времени самым модным архитектором Первопрестольной, Александра Ивановна Дерожинская, которая была знакома как с самим зодчим, так и с его творчеством, поскольку первый брак ввел ее в семью Рябушинских, для которых Шехтель построил несколько прекрасных зданий.

Особняк находится в глубине двора, от улицы его отделяет красивая кованая ограда, рисунок которой называется «Роза Глазго».

Фасад здания, прорезанный огромным арочным окном, облицован светло-зеленой керамической плиткой и отделан лепниной в виде цветочных композиций и гирлянд. Парадный вход находится не со стороны улицы, а в глубине двора.

Особняк А.И. Дерожинской

Дом имеет два этажа и подвал. На первом этаже располагались гостиные, библиотека, кабинет и будуар хозяйки, покои ее супруга. На второй этаж, предназначенный для детей и их гувернанток, из холла вела красивая лестница, украшенная деревянным резным декором. А вот кухню, которая была тоже на втором этаже, соединяла со столовой специальная «черная» лестница, перила которой поддерживали кованые элементы, сочетающиеся с оградой особняка. Подвал был занят хозяйственными помещениями и комнатами прислуги. Все было оснащено в соответствии с новейшими инженерными технологиями: водяное отопление, вытяжная и приточная вентиляция, электричество, канализация, водопровод, ванные и туалетные комнаты и телефонная связь.

Нельзя обойти молчанием мраморный камин холла – самый большой на то время в Москве. Но не из-за его размеров, а потому что он украшен горельефом, изображающим две человеческие фигуры: мужчину – лицом и женщину, отвернувшуюся и закрывшую лицо рукой. Сейчас трудно сказать, почему Александра Ивановна выбрала именно такой сюжет. Говорят, все еще тяжело переживала предательство первого супруга.

Как всегда, Франц Осипович продумывал даже мельчайшие детали интерьера, делая его единым целым, главным в котором были стиль, удобство и комфорт. Во внутренней отделке по желанию заказчицы было широко использовано дерево: дубовые панели, мебель, уникальный паркет, стеновые панели, лестницы, оригинальные оконные рамы, а также яркая деталь – россыпь потолочных светильников, меняющих интенсивность свечения, обрамленных цветами из лепнины, мода на которые добралась до нас чуть ли не через век.

Кстати, молельни, как это было принято в старообрядческих домах, в особняке не было. Да и дальнейшие три (!) развода мадам Бутиковой-Рябушинской-Дерожинской-Зиминой говорят о том, что хозяйка не очень-то держалась за старые устои.

В начале 1903 года особняк был закончен отделкой. По случаю новоселья был торжественный прием с обедом, меню которого тоже оформил Шехтель.

Но это еще не означало полного завершения работ: своего часа ждали почти 250 квадратных метров площади, предназначенной для потолочных и стенных росписей. Для выполнения фресок Шехтель, у которого был карт-бланш, пригласил талантливого молодого художника Игоря Эммануиловича Грабаря. Тот с увлечением взялся за дело и вскоре представил хозяйке на суд свои эскизы. Но вероятно, наша дамочка включила режим экономии либо просто показала свой вздорный характер – предложила художнику лишь половину от обещанной суммы (5 тысяч рублей). Тот, естественно, отказался.

Она не подумала, в какое положение поставила архитектора, который оговаривал условия заказа… Скрепя сердце Шехтель уговорил взяться за работу (кстати, за урезанный гонорар) уже признанного Виктора Эльпидифоровича Борисова-Мусатова. Тот осмотрел особняк, остался от него в полном восхищении и согласился. Очень может быть, что по дружбе с зодчим.

Меню праздничного обеда по случаю новоселья 6 февраля 1903 года

Художник работал истово, выполнил эскизы, которые на всех, кто их видел, произвели огромное впечатление. Но не на госпожу Дерожинскую.

Борисов-Мусатов в письме А.В. Щусеву так обрисовал ситуацию: «Заказ с моими фресками не состоялся, хотя эскизы удались, как говорят. Но барыня, вероятно, думала, что я ей сделаю их для своего удовольствия – задаром. Поэтому половину их я продал в Третьяковку, а остальные два (увы?), по-моему, лучшие, оставил для Парижа». Горечь он не смог скрыть и в письме к А. Бенуа: «Моя фреска потерпела фиаско… Сделал я четыре акварельных эскиза, и они всем очень понравились… Владелица же палаццо, где нужны эти фрески, благородно ретировалась, предложив за них гроши».

Вам это не напоминает сегодняшнее бесправие творческих людей перед толстосумами, которые иногда из скупости, иногда из вредности, а чаще, чтобы продемонстрировать свою полную безнаказанность, не платят творцам?

«Шехтель был в отъезде и не мог объяснить капризной заказчице, что ей предлагают шедевры. В свое время он убедил Зинаиду Морозову принять панно, написанные Врубелем для ее особняка на Спиридоновке. В ту же осень Борисов-Мусатов умер» (с сайта «Моя Москва»).

Говорят, что тот огромный черный паук, выполняющий функцию ручек на внутренних створках входных дверей, – своеобразная характеристика хозяйки дома, данная архитектором.

После 1917 года, естественно, роскошный особняк был национализирован. Там в разные времена располагались: Культурно-просветительское общество Украинской рады, школьный отдел Наркомпроса, которым заведовала Н.К. Крупская (кому из молодых читателей эта фамилия ничего не говорит – вдова В.И Ленина). С 1921 по 1924 год здание занимали норвежский полномочный представитель Ф. Якхельн и норвежская торговая миссия.

Ручка двери «Паук»

Потом в особняке находилась китайская дипломатическая миссия, которая через три года была преобразована в посольство. В начале 1930-х годов – представительства Узбекской, Туркменской и Таджикской союзных республик. За время их пребывания в особняке Дерожинской интерьер уникального здания сильно пострадал: холл был разделен перекрытием на два этажа, частично были разобраны камины, демонтированы бра и плафонные светильники, исчезла уникальная мебель и некоторые стеновые панели, закрашены или заклеены росписи… В 1959 году особняк был передан посольству Австралии.

В 2009–2013 годах в здании проводились полномасштабные реставрационные работы, в ходе которых были восстановлены некоторые потолочные росписи и мозаичные полы. А на стенах появились фрески, выполненные по эскизам Борисова-Мусатова, сохранившимся в архивах Третьяковской галереи. Скажете, новодел? Возражу: историческая справедливость по отношению к художнику. Да и красиво вышло. Говорят…

Портрет владелицы особняка разыскать не удалось, но немного рассказать о ней нужно.

Александра Ивановна Дерожинская (1877 – 1920-е?) была дочерью богатого купца 2-й гильдии, владельца нескольких текстильных фабрик, собственного магазина на Мясницкой, особняков и подмосковной усадьбы Ивана Ивановича Бутикова, сохранившего веру отцов, – то есть старообрядца. После его смерти миллионное состояние было разделено между сыном, Степаном, и вдовой, Анфисой Федоровной. Сын деловой хваткой отца не обладал, и постепенно бизнес стал приходить в упадок, наследство таять на глазах. После смерти матери в 1890 году ее доля перешла к дочери, Александре.

Та была девушкой энергичной и решительной. Несмотря на то что в шестнадцать лет ее выдали замуж за Павла Павловича Рябушинского и у них уже подрастал сын Павел, Александра стала вникать в коммерческие дела.

После смерти брата (в 1900-х годах), не имевшего детей, к Александре переходит и его часть (остатки, точнее сказать) семейного бизнеса. Деятельная Александра Ивановна стала во главе «Товарищества мануфактур Ивана Бутикова» и сумела так наладить работу, что вывела «Товарищество» из кризиса и сделала вновь рентабельным.

После развода с мужем – кстати, сын Павел остался с отцом – в 1901 году Александра вновь выходит замуж. По большой любви, между прочим. Ее избранником стал поручик Николаевского лейб-гвардии конного полка под руководством великого князя Дмитрия Павловича Владимир Валерианович Дерожинский. Он происходил из небогатой семьи потомственных военных. Но служил, видимо, хорошо, потому как за особую доблесть его имя было «записано на мраморную доску почета».

Построив роскошный особняк в Штатном переулке (позже, в 1921 году он стал Кропоткинским), хозяйка мечтала «свить» в нем семейное гнездо. Но в 1910 году брак, в котором так и не появились наследники, распался.

Вскоре Дерожинская выходит замуж за одного из крупнейших российских текстильных фабрикантов – Ивана Ивановича Зимина, директора «Товарищества Зуевской мануфактуры», тоже, кстати, из среды старообрядцев. Сама Александра Ивановна в благотворительных делах замечена не была, а вот новый ее супруг был меценатом: финансировал созданную его братом Сергеем «Частную оперу Зимина». Иван Иванович после женитьбы переселился в дом жены в Штатном переулке.

По отзыву современников, владелица особняка сумела сохранить отношения со всеми мужьями. Брюс Локхарт (1887–1970) – консул Великобритании в Москве в 1912–1917 годах – вспоминал: «Мне занимательно было наблюдать, как мадам Зимина, московская миллионерша, каждое воскресенье обедала и играла в бридж со своими тремя мужьями – двумя бывшими и одним настоящим. Это показывало толерантность и понимание, которые в то время были за пределами восприятия западной цивилизации. Английские жены, однако, с ханжеским ужасом разводили руками».

За бывшим мужем, В.В. Дерожинским, сохранилось место в правлении «Товарищества мануфактур Ивана Бутикова», а новый супруг стал официальным финансовым советником.

В браке с Зиминым она родила сына Сергея. Но и это не спасло семью: супруги через какое-то время развелись.

О судьбе владелицы роскошного особняка, который, несмотря на смену ее фамилии, так и остался в истории «Особняком Дерожинской», после революции ходили разные слухи: чаще тиражировалось, что она эмигрировала. Но в воспоминаниях брата ее последнего мужа, Сергея Ивановича Зимина, упоминается встреча с ней в 1921 году в Москве, когда она с Иваном Ивановичем Зиминым и сыном Сережей была у него на дне рождения. И.И. Зимин умер от тифа в 1922 году. Его родня никогда не принимала «дважды разведенку» и считала, что сына у нее следует отобрать. Но дальнейшая судьба Сергея Зимина неизвестна. Как и его матери. По слухам, она какое-то время даже вынуждена была работать в «кассе тотализатора на ипподроме»…

Московский художественный театр в Камергерском переулке, № 3 (1902)

Все знают, Московский художественный театр – одно из самых ярких проявлений новаторского русского театрального искусства – «родился» в 1897 году благодаря союзу гениев: Константина Сергеевича Станиславского и Владимира Ивановича Немировича-Данченко. А также при непосредственном участии Саввы Тимофеевича Морозова. На деньги последнего для труппы МХТ началась перестройка здания театра Лианозова в Камергерском переулке, № 3. Морозов привлек для этого Франца Осиповича Шехтеля, который «по дружбе» и разделяя идеалы нового театра, сформулированные Станиславским: «Мы стремимся создать первый разумный, нравственный общедоступный театр, и этой высокой цели мы посвящаем свою жизнь», – трудился с азартом и… «безвозмездно – то есть даром», как говаривала Сова из «Винни-Пуха».

С марта по октябрь 1902 года Ф.О. Шехтель дневал и ночевал в театре, контролируя ход работ. По его чертежам был полностью перестроен зрительный зал, оформленный затем в стиле модерн на контрасте темного низа и серебристо-сиреневой орнаментальной росписи потолка.

МХТ

Исследователь творчества гениального архитектора Евгения Кириченко: «Близкая по своим устремлениям творчеству Шехтеля программа театра вдохновила его на создание одного из лучших своих произведений. Он создал в театре атмосферу серьезности, почтительного и благоговейного отношения к искусству, невольно подчиняющую себе зрителя. Все, от конфигурации и размеров помещений, цветовой гаммы до мебели, светильников и шрифта надписей, подчинено единой цели: созданию особого мира, интеллектуально и эмоционально насыщенного».

Сцену закрывал огромный занавес, на котором была изображена летящая над волнами чайка – чеховская «Чайка», – ставшая символом МХТ.

О ее истории, думаю, надо сказать несколько слов.

В 1896 году Чехов, узнав о попытке самоубийства Левитана, помчался в подмосковное имение, где тот тогда жил. И нашел друга с пижонской черной повязкой на голове и дамой сердца, нежно за ним ухаживавшей. Взбешенный, Антон Павлович не удержался и наговорил Левитану немало неприятных слов, посчитав его поступок инсценировкой. Тут пришел черед обидеться Левитану: он сорвал с головы повязку, схватил ружье и выбежал из дома. Вскоре в саду прогремел выстрел… Все испытали шок… А через несколько минут, живой и невредимый Левитан вернулся и бросил к ногам дамы убитую чайку. Чехова, болезненно не приемлющего «театральщину», так покоробила эта выходка и расстроила смерть птицы, что он на несколько лет разорвал с Левитаном отношения. А потом написал свою знаменитую пьесу, в которую ввел эту сцену.

Франц Шехтель очень переживал по поводу их ссоры, и был счастлив, когда они перед смертью Левитана (1900) успели примириться. Эта чайка имела для зодчего собственный, потаенный смысл, связывая двух талантливых людей и его лучших друзей – Чехова и Левитана.

На фронтоне театра над правым входом Шехтель разместил горельеф «Пловец» (его также называют «Волна» и «Море житейское») работы скульптора А.С. Голубкиной.

Многое из задуманного архитектор не сумел воплотить в жизнь: денег было мало, приходилось экономить на всем. Но Мастер создал образ того театра, который прошел неизменным через время и который мы любим.

Ярославский вокзал на Комсомольской площади, № 5 (1902–1904)

Да, да, здание Ярославского вокзала, что на площади трех вокзалов, спроектировал и построил Франц (до официального изменения имени в 1914 году будем называть его так) Шехтель.

Ярославский вокзал на Комсомольской площади

Но не все так просто. Задумал строительство нового московского вокзала один из крупнейших железнодорожных магнатов России Савва Иванович Мамонтов после сдачи в эксплуатацию железной дороги от Москвы до Архангельска. И пригласил, естественно, своего любимого архитектора Льва Кекушева. Но после разорения Мамонтова работа была поручена Шехтелю.

Сложность поставленной задачи была в том, что надо было в новое здание «вписать» старый вокзал, построенный по проекту архитектора Р.И. Кузьмина, да еще по возможности сделать все не так дорого, как обошелся бы кекушевский проект.

Шехтель положил в основу идеи павильон в неорусском стиле, который построил для Международной промышленной выставки в Глазго. Вот его слова: «На нем я изобразил уголок моих построек в Глазго. Эти постройки, в которых я старался придать русскому стилю суровость и стройность северных построек, мне милы более моих других произведений. Для меня это мой девиз».

Здание асимметрично – яркий прием модерна, как мы уже знаем. Главный вход расположен справа – через ризалит (часть здания, выступающая за основную линию фасада и идущая во всю высоту здания), увенчанный шатром. Над входом помещены рельефные изображения гербов трех городов, которые связала новая дорога: Георгий Победоносец – Москвы, святой Михаил Архангел – Архангельска, а медведь с секирой – Ярославля.

Над окнами второго этажа протянулся фриз в бирюзово-зеленых тонах, напоминающий северное сияние и очень гармонирующий с серым тоном стен. Фасад отделан цветным орнаментом, майоликовыми вставками и ажурными металлическими деталями.

Внутреннее помещение вокзала Шехтель значительно расширил за счет крытой площади.

В украшении интерьеров были использованы картины Константина Коровина, посвященные Русскому Северу: «Железнодорожные изыскания в тундре», «Лодки поморов в море», «Съемка жира с кита», «Охота на моржей», «Базар в приморском становище», «Прокладка железной дороги»; в проходе к поездам – «Северное сияние» и «Оленья упряжка»; в левом от входа зале – «Охота на тюленя» и «Разделка крупной рыбы».

Здание нового вокзала вызвало полный восторг москвичей, часто печаталось на дореволюционных открытках, как одна из главных достопримечательностей Первопрестольной, упрочив положение Шехтеля как первого архитектора Москвы.

Но с середины 1930-х годов началась реконструкция вокзала, который уже не удовлетворял возросшему пассажиропотоку. Пути отодвинули подальше, расширив внутреннюю зону. В 1946–1947 годах под руководством архитектора А.Н. Душкина, автора станций московского метрополитена «Кропоткинская» и «Маяковская», значительно переделали «слишком жутковатые и тревожные» интерьеры, а картины К.А. Коровина, уже причисленного к тому времени к классикам, оказались в запасниках Третьяковской галереи.

Особняк Шехтеля на Большой Садовой улице, № 4, стр. 1, 2 (1909)

На примере этого особняка, построенного Шехтелем для своей семьи, четко прослеживается трансформация стилевых пристрастий архитектора, который уже уходит от модерна в сторону неоклассицизма.

Здание, фасад которого украшен портиком под четырьмя колоннами и барельефом на античную тему: Архитектура, Музыка и Скульптура идут на поклонение к Афине Палладе – богине мудрости, – отлично вписано в антураж одной из центральных улиц Москвы. Тем не менее здесь мы опять встречаемся с асимметрией, свойственной модерну, а также видим оригинальные разновеликие окна, украшенные орнаментами.

Парадный вход, расположенный в боковой стене дома за аркой ворот, вел в семиметровый по высоте холл, являющийся «сердцем» особняка. Здесь на стенах висели живописные полотна из богатой коллекции Шехтеля. Здесь часто устраивались выставки картин друзей его детей – авангардистов. Через лестницу холла можно выйти на плоскую крышу особняка.

Через второй вход, что в глубине двора, попадаешь в жилую, хозяйственную и рабочую части дома с кабинетом хозяина и мастерской. Особняк имел собственную котельную, канализацию, был оснащен вытяжной и приточной вентиляцией.

Интерьеры говорили о личности создателя и владельца: строгий стиль, функциональность и даже некий аскетизм.

Особняк на Большой Садовой улице

Этот дом на Большой Садовой видел многих замечательных людей: художников, поэтов, писателей, музыкантов, актеров, с которыми Шехтеля связывала дружба. А также друзей его детей – имажинистов, футуристов, споры с которыми часто заканчивались тем, что Франц Осипович выгонял их из дома (в особенности Владимира Маяковского, у которого был – не приветствующийся родителями – роман с дочерью Верой). Но все знали об отходчивом характере хозяина и вновь приходили в этот дом.

В 1918 году особняк был национализирован, а семью великого зодчего просто выкинули на улицу. О дальнейшей его судьбе мы знаем (кто забыл – вернитесь назад и освежите память).

В доме Шехтеля сначала был детский сад. Потом здание прибрала к рукам служба госбезопасности, устроив здесь центр слежки за иностранцами, селившимися в расположенной напротив гостинице «Пекин».

В один из дней, когда практически все здания, представляющие культурное достояние, распахивают свои двери, мне довелось побывать в «Особняке Шехтеля». Представители расположенного там с 1993 года гуманитарного и политологического центра «Стратегия» Геннадия Бурбулиса провели интересную экскурсию, как по самому дому, так и по истории его реставрации.

Дело в том, что какое-то время в 1990-х годах особняк пустовал, в нем поселились бомжи, которые жгли костры из уникального паркета, интерьеры были разграблены, словно по дому прокатилась настоящая война. Фотографии запечатлели тот ужас, что достался в наследство центру. К чести сотрудников, они провели кропотливую и профессиональную работу по реконструкции, следуя чертежам Шехтеля и старым фотографиям. В Чехии по рисункам Мастера были заказаны огромная люстра для холла и светильники. Восстановлен паркет. Конечно, былого великолепия зданию не вернуть: финансовых возможностей не хватает, но то, что уже сделано, заслуживает уважения.

Кинотеатр «Художественный» на Арбатской площади, № 14 (1912–1913)

Начало XX века ознаменовало небывалый интерес к синематографу. Впрочем, кино тогда еще не было искусством, о котором впоследствии Ленин скажет как о важнейшем, а скорее зрелищем, аттракционом. И под показ фильмов приспосабливали любые помещения: подвалы, склады, даже квартиры.

Среди тех, кто понял перспективы, открывающиеся перед синематографом, был управляющий «Варваринского акционерного общества домовладельцев» Роберт Альберт Брокш.

Кинотеатр «Художественный»

Именно он на участке Арбатской площади, принадлежавшем «Варваринскому акционерному обществу домовладельцев», решил в 1909 году построить здание первого в России электротеатра на 400 мест, для чего пригласил архитектора Н.Н. Благовещенского.

От желающих попасть на открытие электротеатра «Художественный» 11 ноября 1909 года не было отбоя. С аншлагом прошли сеансы французских мелодрам «Жоржетта», «Ангел примирения» и «Посмертное желание матери».

Надо сказать, что название «Художественный» Брокш дал кинотеатру в пику самому популярному среди московской публики Московскому художественному театру, предвидя, что новый вид искусства вступит в конфронтацию со «старым» и, возможно, его сметет. К счастью, этого не произошло, хотя многолетнее соперничество (театра и кино) имело место.

Новое дело оказалось таким прибыльным, что спустя пару лет Брокш приглашает самого модного московского архитектора Франца Шехтеля для перестройки и расширения кинотеатра. Выбор архитектора не был случаен: ведь именно Шехтель придал МХТ тот неповторимый облик.

Зодчий изменил фасад здания, сделав его в стиле неоклассицизма лаконичным, украшенным всего двумя барельефами на античные темы над входами. Впервые – многое у Брокша было впервые! – на фасаде, освещенном гирляндами электрических лампочек, размещались нарисованные профессиональными художниками афиши.

Внутри все подчинялось принципу красоты и функциональности. Здание было оснащено вентиляцией и паровым отоплением. Впервые по примеру театров здесь были оборудованы гардеробные. В большом фойе с мраморными колоннами, украшенном пальмами в кадках и светящимся фонтаном (!), со сделанными на заказ большими хрустальными люстрами перед началом сеансов играл оркестр, выступали певцы и артисты.

Зрительный зал был расширен, и число мест увеличилось более чем вдвое – 900! Кресла партера были удобными, по театральному принципу на балконе разместилась галерка, по двум сторонам от экрана – ложи.

Вскоре «Художественный» стал любимым местом московской интеллигенции.

27 августа 1919 года был принят декрет о национализации кинотеатров, но «Художественный», который стал называться 1-й Госкинотеатр, и при новой власти сохранил свое привилегированное положение. Именно здесь 18 января 1926 года состоялась триумфальная премьера фильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин».

Есть интересные воспоминания Ксении Немцевич, урожденной баронессы Унгерман, внучки владельца доходного дома № 29 на Арбате Я.М. Толстого:

«Облик нашего дома тоже очень изменился, постепенно куда-то девались прежние жильцы и въезжали совсем другие люди. В 12-ю квартиру въехал некий Генкин, юрист, его квартира кишела бандитами и ворами, которых он защищал, и довольно успешно. Нас он успокаивал, что по воровскому закону у своих не крадут. В квартиру 13 въехал некий Бабаев – крупный делец, армянин, в квартиру 14 – Беренгоф и Мария Трофимовна, она-то и ввела в наш дом цвет этой поднявшейся пены.

Наиболее значительной фигурой была некая Александра Маркеловна, ее отчество почему-то приводило меня в изумление. Она была бывшей горничной купца-миллионера, еще до революции влюбившегося в нее, вывезшего ее в Париж, там давший ей образование и лоск, передавший ей все миллионы, которые она держала за границей. Сам он умер в начале Гражданской войны от инфаркта. Эта Александра Маркеловна не развлекалась дутыми аферами, а купила кинотеатр «Художественный» и привела его в прекрасный вид. Все раздевались при входе. В фойе играл оркестр и в левой части было кафе, второе кафе без столиков было еще в одном зале и третье наверху, в бельэтаже. Фильмы были отменные, шедшие только первым экраном, люди приходили туда, как в театр, причем в большом фойе можно было даже танцевать. Мы с мамой обычно ходили туда вместе с Александрой Маркеловной, в правую ложу, которая всегда была оставлена за хозяйкой. Однажды был такой случай. Мы сидели до сеанса в кафе – пили кофе и ели отличные пирожные. Ее, Александру Маркеловну, куда-то вызвали, она оставила маме сумку, тогда были в моде большие бархатные сумки, вышитые стеклярусом. Начался сеанс, мы пошли в бельэтаж, в ложу, туда же пришла и Александра Маркеловна. И попросила у мамы сумку, а мама забыла ее на столике в кафе. Страшно побледнев, Александра Маркеловна быстро спустилась в кафе. Официант, зная уже нас, сумочку спрятал. Поднявшись наверх, она открыла сумочку, и мама ахнула от блеска золота и драгоценных камней. Оказывается, она носила все свои бриллианты с собой! Куда делась Александра Маркеловна, когда кончился НЭП, я не знаю…»

Куда она делась, выяснить не удалось, а вот то, что кинотеатр с такой историей уцелел в начале 1960-х, когда его намеревались снести во время строительства Калининского проспекта, – просто чудо! И гражданский подвиг нашей творческой интеллигенции.

В лихие девяностые, когда рухнул отечественный кинопрокат и в большинстве столичных кинотеатров открылись автосалоны, магазины сантехники и залы игровых автоматов, «Художественный» (хоть и с игровыми автоматами тоже) выстоял. Более того, сохранил политику показывать качественное кино по доступным ценам.

Глава 3