Усадив Людмилу Савельевну за стол, Тата сварила кофе, сделала бутерброды и заставила мать все съесть. Ее худоба пугала Тату.
– Мама, ты когда была в поликлинике? Ты диспансеризацию проходила в этом году? – осторожно поинтересовалась она.
– А что?
– Ничего, – пожала плечами Тата. – Я просто хочу, чтобы ты бросила горбатиться на этого урода дядю Славу. Прости, пожалуйста, но он урод.
– Ты не права, он работает, много работает…
– Да мне плевать, что он работает! Он не должен тебя заставлять так работать! Устроился здорово! И готовишь, и убираешь, и за птичником, и за кроликами смотришь. Говоришь, барашков завели?! Тоже на тебе!
– Не, ну они-то что… Они вон, на склоне…
– Мама!!! – вскочила из-за стола Тата. – Какой склон?! Ты молодая женщина! Посмотри на свои руки, на ноги. Что это такое! Ты что, не можешь взять помощницу?! Если уж так вам хочется тут ферму иметь!
– Так это же дорого! Вот Слава говорит…
– Мама, а у тебя есть собственные деньги? – Тата в упор посмотрела на Людмилу Савельевну. Та смутилась:
– Ну, у меня все есть…
– Мама, я про деньги спрашиваю?! У тебя есть собственные деньги? Ты не ходишь на работу. Ты занимаешься хозяйством. Вы сдаете отдыхающим маленький домик, вы продаете мясо, яйца, кур, кроликов. Вы продаете фрукты. Скажи, сколько вы выручаете в месяц и сколько у тебя денег на руках? Мама, мне же подробности не нужны. Мне можно приблизительно сказать.
Людмила Савельевна молчала.
– Я все поняла. Все деньги у дяди Славы. И тебе выдается на питание. Ну, или на хозяйственные нужды. Мама, в этом спортивном костюме, который сейчас на тебе, ты ходила еще при отце.
– Он же чистый, хороший. И я в нем только по хозяйству, – возмутилась мать.
– Его надо выбросить на помойку! Просто потому, что ему двести лет. И еще, а деньги на поликлинику, зубного? Мама, так нельзя!
Тата вскочила и заходила по кухне. Внутри опять все забурлило. Тата только сейчас увидела те мелочи, которые говорили о положении матери.
– Мама, я считаю… – Тата вдруг осеклась.
Она увидела, что мать, отвернувшись к стене, плачет. Плачет почти беззвучно, но плечи и спина ее так содрогались, что Тате стало страшно.
– Мама, сейчас же прекрати! Все, все, ты слышишь? Это я такая дура! Затеяла этот разговор! Ну, ты не слушай меня, мне хотелось вдруг все здесь поменять. А я, может, чего-то не понимаю, не знаю… А этот дядя Слава… Мам, прости меня, я хотела, как лучше!
Тата обняла мать и еще раз ужаснулась ее худобе.
– Тата, я виновата перед тобой. Нельзя было дом продавать. Я же теперь понимаю. Но я хотела как лучше. Отца не стало, я испугалась. И ты росла. Мне казалось, вот и будет у нас большая семья – он, я, ты, его дети. Всем всего хватит. А получилось…
– Как получилось, так получилось… Ты ни в чем не виновата.
Тата понимала, что мать поедом себя ест. И живет в кромешном аду – зависимая от этого человека, от ситуации. Не имеющая возможности куда-либо уйти, потому что станет обузой для дочери. И еще это чувство вины. Конечно, Людмила Савельевна могла пойти работать, но… Тата прекрасно представила, во что бы вылилась эта затея. Отчим бы извел ее.
– Я такая дура была! – с невыразимым отчаянием произнесла мать.
– Значит, так. Мы закрыли эту тему. Мы никогда больше об этом не вспоминаем. Если понадобится, мы отберем у дяди Славы свою долю. Поверь мне, мама. Это можно сделать.
Поймав на себе недоверчивый, но полный надежды взгляд, Тата солидно добавила:
– Я знаю, что я говорю. Мой Рябцев имеет связи.
И упоминание Рябцева вернуло на лицо матери улыбку:
– Тата, у тебя свадьба на носу, а мы тут такое обсуждаем… Господи, да я же подарок приготовила! – Мать как-то странно оглянулась на дверь. – Так показать тебе хочется!
– Мама, погоди. Успеешь, – смутилась Тата, – на свадьбу…
– Ну, да… Верно. А теперь рассказывай про своего Гену. Ну, жаль, что я его так и не увидела до этого, но сама понимаешь…
– Ой, да что ты. Дом, хлопоты, ты еще и самолет плохо переносишь! – подхватила Тата, соображая, как же выходить из положения. Сейчас уже точно нельзя было рассказывать о случившемся в Москве.
– Да, а фотографии у тебя есть? – продолжала мать.
– Мам, конечно, в телефоне. Только давай так. Ты сейчас переоденешься, и мы пойдем в город. Мне надо сделать маникюр, да и ты заодно подстрижешься, волосы уложишь, ногти накрасишь. А потом мы с тобой прогуляемся, и я все тебе расскажу.
– А как же… – мать посмотрела в сторону окна, в котором виднелась фигура дяди Славы.
– А он пусть поработает, – железным голосом произнесла Тата.
Прогулка по родному городу – это еще тот аттракцион. И к нему надо подготовиться. Молва питается крохами – за хлебом выскочишь на босу ногу, а потом весь город говорит, что у тебя денег на колготки не хватает. Тата все это знала. Поэтому она надела все самое модное и лучшее.
– Мам, я готова! Пойдем?! – прокричала Тата.
Людмила Савельевна, возившаяся где-то под крышей дома, ответила что-то нечленораздельное.
– Мам, а ты где? – Тата вышла на лестницу, задрала голову и увидела, что на мансарду ведут узенькие ступени.
– Я здесь, здесь, – отозвалась Людсила Савельевна и принялась спускаться.
– Э… Э… Ты так хочешь пойти? – Тата уставилась на допотопную куртку «привет, 80-е». Огромные плечи, широкий воротник и кокетка в районе бедер.
– Ну, мы тут, недалеко… – смутилась мать.
– А где плащ теплый, который мы с тобой тогда купили? Он очень подойдет. В нем легко, от ветра защищает. И подстежка у него теплая…
– А, он… ну, я его редко надеваю…
– Так, мам! – Тата решительно скинула длинный кашемировый шарф и свое парадное синее пальто. – Так, мама, пошли посмотрим, что у тебя там в шкафу.
– Дочка…
– Мама! Идем! Платяной шкаф у тебя в спальне, правильно… – Тата еще раньше заметила огромную спальню с широкой кроватью и белыми полированными шкафами.
– Тата, подожди… Может, и так хорошо…
– Мама! Нет, не хорошо! Идем, переодеваться.
– Да не туда ты идешь, все мое здесь! – высоким голосом сказала Людмила Савельевна.
– Где – здесь? – задрала голову Тата. Мать по-прежнему стояла на лестнице, ведущей на мансарду.
– Здесь, на третьем этаже …
«О господи!» – подумала про себя Тата и поднялась к матери.
– Вот, я здесь чаще ночую… Знаешь, так покойно здесь, уютно. Потом, я же раньше всех встаю, никого не бужу, иду на кухню.
Тата оглядела комнату. Маленькая, с полукруглым окошком. Диван, накрытый пледом, старое кресло, узкий шкаф. Одно яркое пятно на полу – коврик с цветами. Занавески на окнах тюлевые, легкие. В углу Тата приметила полку с книгами. «Ничего не понимаю. Так, значит, мама живет здесь. Под крышей. В клетушке. А он, барин, спит там, среди белой арабской мебели. Нормально». Тата тянула время, чтобы найти правильные слова в этой ситуации. Семейная жизнь родителей – это табу, но вот удобство, здоровье… Здесь наверняка летом пекло, а кондиционера не видно.
– Как мило, – наконец, вымолвила она.
– Да? Тебе тоже нравится?! – обрадовалась мать. – Ты знаешь, я тут так отдыхаю! Никого не слышно, не видно…
«Ну, еще бы! Сюда ты, мама, доползаешь без ног, когда всех уже накормила, обстирала, за всеми убрала!» – подумала Тата.
– А ты ничего не узнаешь? – мать посмотрела на дочь.
– А что я должна узнать? – Тата оглянулась и тут же вскрикнула: – Стол! Да, папа делал еще его! И диван из его комнаты! Мама, ему столько лет! Как ты его сохранила?!
– Дом не сохранила, а мебель отцовскую сохранила. Твоя мать глупая гусыня.
– Да перестань же! Это так здорово!
Тата только сейчас поняла, что комната в точности повторяет обстановку в их старом доме. Это все стояло в комнате, где любил сидеть отец и листать свои книжки по виноделию.
– И полка его. И журнальный столик. Я в последний момент его из дома забрала. И, знаешь, тут летом бывает жарко, и места немного, но мне здесь очень хорошо.
Тата поняла мать. Эта комната – осколок той старой жизни, который она сохранила для себя. И бог с ней, с этой огромной спальней и белой арабской мебелью, если здесь отдыхаешь душой. «Да, и все же козел он, этот дядя Слава!» – подумала Тата и распахнула платяной шкаф.
Через два часа они, наконец, вышли на улицу. Тата забраковала все, что увидела в шкафу на плечиках, – там не нашлось ни одной новой вещи. Не слушая причитания матери, Тата почти все связала в узлы на выброс, оставив только несколько теплых свитеров.
– Ты наденешь сейчас мою одежду – брюки, джемпер. Она на тебя как раз будет, такая ты… изящная стала. А в городе мы тебе что-нибудь присмотрим, – распорядилась Тата.
Людмила Савельева уже не возражала. И хотя ее давно крашенные волосы были перехвачены цветной резинкой, а щеки алели неестественно ярко, выглядела Людмила Савельевна лучше. Рядом с ней шла красивая и модная дочь. Впереди у них были приятные дела в салоне, погода была теплой, и мир казался не таким выматывающим.
– Ну, что Гена твой? – какой раз спросила мать.
– Гена – хорошо. Работает. Мы же хотели в свадебное путешествие поехать, поэтому ему сейчас надо все дела сделать.
– Так свадьба только в конце апреля? – изумилась мать. – Он что же, не успеет?
– Банковские дела – они такие тягомотные… – расплывчато отвечала Тата. – И потом, начальство тоже требует.
– Так ты говорила, что он у тебя и сам начальник?!
– Да, у него в подчинении целый департамент. Много людей, понимаешь. Это же тоже тяжело, сам сделаешь – спокоен. А вот за другими проследить… – Тата, как могла, уводила разговор из опасной зоны. – Вот ты сама покормишь кроликов и не думаешь ни о чем. А доверь живность постороннему – места себе не найдешь. Но с другой стороны, одной тоже нельзя все делать!
– Не говори! Мне кажется, никто не справится так, как я. Поэтому я и не подпускаю никого… Ни Нелличку, ни Вадика…
«А они и рады!» – отметила про себя Тата. Гена и свадьба были уже забыты, и мать принялась рассказывать про свою жизнь и хозяйство. Тата слушала и приходила к выводу, что она не знала мать как следует. Когда была маленькой, отец был кумиром, а мама была источник