Д-р МЕДВЕДЕВ: Вы правы.
По счастью, были и другие люди в Америке, кроме тех, кто мечтал радикально улучшить человеческую природу в сотрудничестве с Кремлем. Именно благодаря их усилиям поправка Джексона была принята, а кампания в защиту прав человека в СССР только усилилась. Не в последнюю очередь по этой причине Хельсинские соглашения 1975 года включали в качестве неотъемлемой части обязательства соблюдать права человека.
Это, несомненно, была уступка общественному мнению, не более чем лицемерие: и та, и другая сторона отлично понимали, что обещания останутся лишь на бумаге. Ровно в то же время, как мы помним, Андропов информировал политбюро о том, что без репрессий советский режим существовать не может, а через несколько лет аресты членов Хельсинских групп вызывали лишь «тревогу» западных правительств. Но сила общественного негодования была столь велика, что не включить права человека в эти соглашения было невозможно.
Более того, идея прав человека оказалась для США в послевьетнамский, послеуотергейтский период единственной идеей, объединяющей расколотую страну; по крайней мере, так оценили тогда успех избирательной кампании Картера, объявившего ее своей платформой. Даже новая американская «элита», во многом сложившаяся под влиянием движения за гражданские права негров, не могла ее игнорировать. Получалась, таким образом, парадоксальная ситуация: арест небольшой группы «хельсинцев» оказался вызовом всему миру и поставил под угрозу весь процесс «детанта», все его «достижения».
«Интернейшнл геральд трибюн» писала:
«Кремль дал Западу знать, что права человека — это его дело. Возможно, здесь Кремль сделал ошибку. (…) Попросту отменив треть Хельсинских соглашений, Кремль стер все остальное и вырыл пропасть между собою и Западом».
Тысячи западных ученых объявили о научном бойкоте СССР, посыпались парламентские резолюции, а в американском Конгрессе всерьез обсуждалась возможность выхода США из Хельсинских соглашений, прекращение культурного обмена и даже приостановка переговоров о сокращении ядерных вооружений (ОСВ-2).
Сенатор Паквуд заявил:
«Я верил, что в Хельсинки стоило попытаться: Советы хотели закрепить установленные силой границы, и мы с неохотой пошли на это, так как считали, что достигнем прогресса в области прав человека. СССР ведет себя не так, как обещал, и поэтому США должны взять на себя инициативу и вместе с нашими союзниками признать Хельсинские соглашения, такими, какими они всегда и были, — пустыми и недействительными».
Наконец, американский Сенат по предложению сенатора Джексона выдвинул арестованных «хельсинцев» на Нобелевскую премию мира, что было поддержано парламентами многих стран. Реакция в США была гораздо сильнее, чем в Европе, и американские представители на Белградской встрече практически оказались в изоляции: они единственные требовали открытого осуждения СССР. Включенный в делегацию представитель американских профсоюзов АФТ-КПП Сол Чайкин подвергся даже особым нападкам советских представителей за «попытку отравить атмосферу»: он всего лишь передал приглашение Сахарову от главы профсоюзов Джорджа Мини быть гостем предстоящего съезда профсоюзов США и — вот ведь наглость! — потребовал ответа. Европейцы, впрочем, тоже счастливы не были: все ведь шло так гладко, так пристойно без этого янки…
Нет, не капиталисты, не «реакционеры» встали на пути «детанта» в Америке, а люди из народа — профсоюзники типа Джорджа Мини, первым вынесшего свой приговор этой политике капитулянтства и предательства: «Детант — это мошенничество».
Этот мощный старик, начавший свою деятельность простым водопроводчиком, а под конец возглавлявший объединение 16 миллионов американских рабочих, был в моем представлении олицетворением всего того добротного и достойного уважения, что когда-то создало великую страну — лидера свободного мира. Он говорил на тех же слушаниях в сенатской комиссии по иностранным делам, где Жорес Медведев толковал про «голубей» в политбюро:
«Мы живем в странное время. В такое время, когда человек, целиком построивший свою политическую карьеру на яром антикоммунизме, может сегодня стать президентом, а назавтра превратиться в главного адвоката односторонних уступок Советскому Союзу. Мы живем в эпоху, когда президент компании “Пепси-Кола” приходит в экстаз от Леонида Брежнева и заявляет, что этот человек его необыкновенно поразил “своим чистосердечием и искренностью, а также своей открытой приверженностью не только делу мира, но и (…) стремлению сделать жизнь в своей стране богаче”».
И, как ни странно, он — без университетских дипломов и ученых степеней — понимал международную политику гораздо лучше, чем все американские профессора вместе взятые.
«Я не собираюсь возлагать всю вину за мировые проблемы на Генри Киссинджера, но, в конечном счете, я утверждаю, что вопрос о правах человека на этой земле зависит от силы — экономической, военной, моральной силы Соединенных Штатов Америки. Если мы дрогнем, свобода повсюду пошатнется».
Конечно, наш успех продолжался недолго: к концу 1979 года и советские, и западный истеблишмент вполне оправились. Не выдержал и Картер такого давления со всех сторон, «смягчил» свой курс.
«Вашингтон пост» писала:
«Этот курс был смягчен отчасти из-за увеличившегося в Вашингтоне понимания, что Кремль не откажется от своих намерений расправиться с теми, кому покровительствуют американцы. Необходимо сочетать поддержку прав человека за границей с пониманием условий, в которых они могут быть реализованы. Это требует определенной самодисциплины при разногласиях, вызывающих гнев американцев по поводу злоупотреблений, имеющих место в других странах, особенно в СССР. США не должны помогать создавать мучеников. Единственное, что можно сделать, — это расширить диапазон индивидуальных свобод, а для этого надо добиться сохранения возможности прогресса в других областях».
Как видим, восторжествовала точка зрения, не слишком отличная от идей Жореса Медведева и его «либеральных» друзей. Но дело, разумеется, было не в идеях, а в совпадении интересов и левого американского истеблишмента, и их социалистических «союзников» в Европе, и советских вождей. Картер просто капитулировал под их совместным натиском.
Даже научный бойкот, беспрецедентный по своему размаху, и то научились обходить к 1979 году: решением ЦК было даже признано «нецелесообразным вступать в полемику с организаторами новой антисоветской кампании», поскольку «многие ведущие американские ученые и научные центры проявляют интерес к советской науке и сотрудничеству с нашими научными учреждениями».
«В конце 1978 — начале 1979 гг. Академия наук СССР провела переговоры с руководителями Национальной академии наук США, Американского совета познавательных обществ, Национального бюро стандартов США, фирмы “Филлипе Петролеум”. Состоялась сессия советско-американской совместной комиссии по Мировому океану. На этих переговорах американская сторона проявила внимание и конструктивный подход к дальнейшему развитию научного сотрудничества. Подписаны новые долгосрочные соглашения».
А тем временем западные «правозащитные» организации, сыгравшие столь важную роль в нашей кампании, постепенно прибрала к рукам здешняя левая «номенклатура», ради пущей объективности занявшаяся правами человека — в основном в несоциалистических странах. Возникла целая «правозащитная» отрасль бюрократии, куда нам пути оказались заказаны в силу нашей «необъективности». Стало невозможно сказать что-либо критическое о Советском Союзе, не сказавши в десять раз больше о Южной Африке, Чили или Иране. И, глядишь, какая-нибудь «Хельсинки уотч» важно, на хорошей бумаге да за хорошие зарплаты, публикует отчет о нарушениях прав человека в мире: три нарушения в СССР и одиннадцать — в США. Только диву даешься: откуда они взялись, эти «правозащитники»?
Истеблишмент приспособился, нашел способ похоронить всю тему, заполонив ее своей фиктивной «деятельностью»: какие-то комиссии по правам индейцев, женщин, мексиканцев, микронезийцев и прочих «меньшинств», реальных и вымышленных (в отчете о слушаниях в Хельсинской комиссии Конгресса США за 1979 год я насчитал добрых два десятка таких организаций, лиг, фондов, ассоциаций и союзов). «Права человека» как тема оказалась похищена и надолго сделалась знаменем левых. Нас же туда и пускать перестали.
Легко себе представить, как могли бы сложиться 80-е годы, если бы не наше назойливое жужжание, заставившее советских стратегов потерять столько времени, а главное — хоть и ненадолго, но потерять инициативу в своем «мирном наступлении»:
- как, раздираемые внутренним конфликтом, да еще и вынужденные унимать «революции» на своих латиноамериканских «задворках», США оказались бы не в состоянии гарантировать безопасность Европы;
- как нефтяные источники Персидского залива и минеральные ресурсы Южной Африки оказались бы под советским контролем через посредство окруживших их просоветских режимов;
- как, наконец, беззащитная Европа, социалистическая и «нейтральная», управляемая коммунистическими Квислингами, поневоле оказалась бы индустриальной базой всемирного рая.
В общем, то, что не удалось ни Ленину с его «мировой революцией», ни Сталину с его «освободительной войной», вполне могло выйти у Брежнева с его «детантом». Но было поздно, самые страшные времена уже миновали. Последовавшая вскоре оккупация Афганистана, а затем и польские события 1980–1981 гг встряхнули мир. «Детант» кончился. Наступали новые времена эпоха Рейгана и Тэтчер с их программой вооружения, активным антикоммунизмом и демонтажем социализма на Западе. Мир выходил на финишную прямую последнего этапа противостояния.
А еще через десяток лет и поверить было трудно, что мы когда-то буквально висели над пропастью и не оборвались лишь благодаря горстке людей, не поступившихся своей совестью.
Глава пятаяГОДЫ ПЕРЕЛОМА
1Афганистан и конец «детанта»
Советское вторжение в Афганистан в декабре 1979 года вызвало настоящий шок в мире, что, помню, удивило меня до крайности: как будто и н