По-настоящему численность российских националистов едва ли превышает численность «бритоголовых» в любом европейском государстве. Вот почему в России им приходится объединяться с коммунистами в коалицию, теперь известную как «союз красно-коричневых»: сошедшиеся в этот брак не по любви партнеры понимают, что каждый слишком слаб и в одиночку не выживет.
Военная диктатура — сценарий еще менее вероятный. Канули в прошлое те времена, когда армия представляла собой монолитную силу, спаянную железной дисциплиной в железный кулак партии. Нынешняя российская армия, судя по ее действиям в Чечне, раздираема внутренними проблемами и противоречиями. Новобранцы хотят домой, младший офицерский состав желает улучшения жилищных условий и повышения жалованья, даже между генералами нет сейчас полного согласия. Многие из командиров на местах предпочитают держать свои воинские части в казармах. Страшно даже вообразить, что может произойти, если в самом деле какой-нибудь безумный генерал предпримет военный переворот: никто не может сказать, в кого начнут стрелять эти солдаты, превратившиеся в банду мародеров.
Но кроме всего прочего — ни одна из вышеупомянутых сил не имеет ни малейшего представления, как решить проблемы страны. Если отставить в сторону их обычную демагогию, коммунисты понимают, что теперь нет возврата к пятилетним планам и кампаниям «социалистического соревнования». Самые крайние националисты понимают, что не может быть возврата в прежнюю империю иначе как через долгую кровопролитную войну, на которую у России уже нет сил. Да и демократы, запутавшиеся со своими реформами, также не имеют ясных ответов.
Поскольку центр с группками погрязших в бесконечных раздорах московских политиков и с правительством, печатающим все больше и больше бумажных денег, парализован, периферии только и остается искать свои собственные решения.
В действительности распад самой России начался уже задолго до нынешнего конфликта в Чечне, лишь ускорившего этот процесс. Некоторые регионы и области в отчаянном стремлении к стабильности ввели у себя местную валюту в качестве заслона от инфляции рубля; другие открыто подумывают о выходе из Российской Федерации. И армия может последовать в том же направлении, предоставляя местным политикам свою силу и взамен получая от них необходимый провиант, которым Москва больше не в состоянии ее обеспечить.
Возможно, так и должно произойти в государстве, которое исторически создавалось не снизу вверх, а сверху вниз. В самом деле, кто объяснит, почему Сибирь, по-прежнему сказочно богатая всякими ресурсами, должна по-прежнему влачить жалкое существование на том лишь основании, что где-то далеко-далеко, за девять часовых поясов, в Москве, какие-то дураки только и знают, что препираются из-за каких-то формулировок в конституции? Что вообще дала Москва Сибири, кроме приказов, взысканий, налогов, а теперь и гиперинфляции?
Бесспорно, стремление к «суверенности» стало наиболее мощным фактором последней революции в России, причем оно затронуло не только разнообразные этнические группы. На самом деле понятие «суверенности» может обернуться единственным массовым пониманием свободы в сверхцентрализованном тоталитарном государстве — желанием отделиться от него с помощью какой-нибудь границы, а еще лучше железного занавеса. И именно это желание, а вовсе не горстка бывших коммунистов — ныне демократов — решительно покончило с тоталитарным контролем.
Накатывающая волна гиперинфляции, как и неуклонное снижение добычи нефти (на 15–20 % в год), может лишь еще сильней подогреть это желание. Поскольку нефтяные промыслы в России по-прежнему остаются основным добытчиком твердой валюты, вся экономика России зависит от того, как продается нефть. При том, что российская промышленность застыла на нуле, даже основные потребительские товары ввозятся теперь из-за границы, прямо как в Нигерии (которую Россия все более и более напоминает). Таким образом, как только добыча нефти скатится до уровня, когда ее станет достаточно лишь для внутреннего потребления, целые области останутся без горючего, транспорта, отопления, в то время как несколько крупных городов (таких, как Москва, Санкт-Петербург и др.) будут по-прежнему импортировать товары с Запада. Одна эта ситуация расколет Россию гораздо решительней, чем любые столкновения на национальной почве.
Но если страна развалится на части, то даже самые крупные ее осколки не будут способны поддерживать общенациональные системы коммуникаций, транспорта, энергетики, не говоря уже о безопасности ядерных и химических предприятий. Как не смогут они содержать и Академию наук с сетью научно-исследовательских институтов, не смогут поддерживать художественную культуру, накопленную за два последних века. Собственно говоря, страна (или то, что от нее останется) может быть отброшена назад к средневековью, когда бесчисленные княжества сражались за свое выживание.
Что и говорить, невозможно предсказать, как станут управляться эти осколки России — выборными парламентами или лендлордами? Будут ли они жить в мире друг с другом или воевать за нефтяные разработки и золотые прииски? И если будут воевать, то с помощью какого оружия? Словом, перед нами встает множество разнообразных и пока остающихся без ответа вопросов. И самый значительный из них, что мы можем со всем этим поделать? Применительно к Западу ответ на этот вопрос есть: да почти ничего. Даже сегодня, как бы Запад ни стремился помочь Ельцину, очередная пара миллиардов долларов погоды не сделает, тем более что большая часть этих денег так или иначе будет прикарманена коррумпированной российской бюрократией. А если страна распадется, Запад будет способен помочь и того меньше. Понятно, что столь глобальную проблему нельзя решить со стороны. Как невозможно решить ее и изнутри, если из этого хаоса не возникнет новое племя бунтарей, которые сделают то, на что их трусливым отцам духу не хватило: покончат с остатками тоталитарного режима, превратившегося в мафию, отстранят поколения, испорченные десятилетиями рабства, и начнут строить новое общество.
Увы, трудно представить себе, что возможно такое чудо в преобладающей сегодня атмосфере уголовщины и беззакония, разложения и апатии. Наиболее распространенная форма протеста среди нынешней молодежи — желание покинуть страну, и, судя по подсчетам, 75 % отъезжающих составляет молодежь до 25 лет. А наиболее предприимчивые ищут себе идеал среди гангстеров, разъезжающих в своих «Мерседесах».
И все же без этого чуда к 2000 году России может уже и не быть.
2На Западе
Хотя цена, которую платит Россия, так неимоверно высока, крайне наивно было бы думать, что Западу как-то удается избежать при этом возмездия. Под этим я имею в виду не одни общеизвестные проблемы: неизбежное разрастание мафии и коррупции, экологические катастрофы масштаба Чернобыля или контрабандный вывоз ядерных технологий и ядерного сырья в страны Ближнего Востока (хотя все из перечисленных выше тревожных проблем вполне реально существуют, и Западу еще предстоит отыскать для каждой надлежащее решение). Не отношу я сюда и возможных последствий столкновений между различными частями России. Я говорю о куда более далеко идущих последствиях неспособности Запада одержать победу в «холодной войне» (или хотя бы определить ее идеологическую сущность). Всеобщий кризис двухсотлетней утопии неизбежно сказывается на политической, социальной и экономической жизни западного мира прямо пропорционально ее былому воздействию. От крушения мирового порядка до банкротства государства всеобщего благоденствия и от кризиса представительной демократии, поносимой и осаждаемой жаждущим власти «меньшинством», до вырождения нашей культурной жизни — все это прямые последствия мечты об эгалитарном коллективизме, безраздельно господствовавшей с эпохи французской революции. Однако, что весьма сходно с ситуацией на Востоке, здешняя «элита» еще даже не готова признать наличие кризиса, не говоря уже о том, чтобы с ним совладать. Не думая раскаиваться в своем прошлом соучастии в чудовищных преступлениях против человечества, «элита» упорно цепляется за потерпевшую крах утопию в отчаянной попытке удержать свое правящее положение.
Посмотрите на них: вечно готовые спекулировать на чувстве вины при виде бедности и нищеты какого-нибудь самого что ни на есть заброшенного племени или по поводу плачевного состояния какой-то редчайшей биологической разновидности, не имеющей к нам никакого отношения, они совершенно не чувствуют себя виновными в той колоссальной катастрофе, появлению которой способствовали. Напротив, левый истеблишмент Запада, словно в неустанно повторяемой лжи как раз и состоит его путь к истине, за последнее время сочинил буквально сонмы книг, в которых стремится доказать свою «несомненную правоту». Признания некоторых бывших советских политических деятелей о размахе сотрудничества Запада с советским режимом теперь воспринимаются с возмущением как «охота на ведьм». Или же в лучшем случае с невозмутимостью:
— Ну и что? Подумаешь!
Многие и по сей день выставляют свой былой идеологический альянс даже несколько ностальгически, если не с гордостью, как праведную борьбу за достойные цели (которые почему-то не оправдались). Словно речь идет не о политической системе, отправлявшей за один день на тот свет больше человеческих душ, чем святая инквизиция за три столетия своего существования (вспомним записку Сталина, в которой он одним росчерком пера приговорил к смерти 6600 человек; инквизиция погубила пять тысяч за триста лет).
— Что плохого в прекрасной мечте о всеобщем счастье, даже если окажется, что она неосуществима? — спрашивают эти люди с бездарно наигранной наивностью.
Как будто мы в конце XX века не научились понимать, что мечта одного человека может обернуться кошмаром для другого. Полагаю, мечта нацистов о чисто арийском счастье также была возвышенной; однако в Нюрнберге это обстоятельство не было принято во внимание.
Увы, мечтателям нынешней формации Нюрнберг не грозит. Не побежденные в годы первой «холодной войны», они продолжают вести вторую, навязывая свою программу доверчивому человечеству. Оглянемся вокруг: бывшая советская клиентура повсюду в мире тщательно сохраняется ее западными идеологическими союзниками (на Кубе, в Анголе, Мозамбике). Если мы готовы применить силу для того, чтобы освободить несчастных угнетенных от антидемократического режима, то это произойдет на Гаити, а не на соседней Кубе: поставить президента-социалиста с помощью силы допустимо, сбросить же его с помощью силы — ни в коем случае.