И мы прошли, как два индонезийца, но с тех пор всегда с пропусками ходим. В России лучше быть россиянином.
Замки
Опустилась на Московский зоопарк зима. Надела на него шапку в полтора метра высотой. И на фазанник мой надела. И замки все на клетках замерзли, то ли зиму пускать не хотят, то ли так. От холода. А вместе с зимой и нас, служителей, снаружи оставили.
Тогда пришлось с замками на другом языке говорить. На языке лома и лопаты. Замки и запоры такой язык лучше всего понимают. Но еще лучше — автоген. У него вон какой язык! Огненный.
Зимой
Зимой в Московском зоопарке всех птиц в зимнее помещение прячут. Кроме водоплавающих, потому что они — особо морозоустойчивые. Градусов до минус тридцати, а потом и их прятать надо будет.
Одни фазаны на холод никакого внимания не обращают. Как суворовские солдаты. По клетками маршируют, ать-два, ать-два! Только иногда одну лапу подожмут под живот, в перья зароют. Погреют, и снова — ать-два, ать-два!
Я все думал:
— Отчего ж так, почему они — как суворовские солдаты? Мороза не боятся?
А потом поглядел на таблички на клетках и узнал, что фазаны живут в Тибете. Выше двух тысяч метров над уровнем моря! А там, знаете, какой холод, над уровнем моря? Ого-го! И сообразил я, что они не на суворовских солдат, а на тибетских монахов похожи. Те вообще могут на снегу годами сидеть и холода не чувствовать. И решил я когда-нибудь в Тибет съездить, чтобы тоже на снегу годами сидеть и холода не чувствовать. Очень это у нас в России пригодится.
Озеленитель
Захотел я как-то в клетке с зелеными павлинами растения посадить.
Во как, думаю, красиво будет! Павлины зеленые и растения зеленые!
Спрашиваю у своего напарника Жени Мимонова:
— Кто в нашем зоопарке может мне растения в клетку к павлинам посадить?
Подумал напарник и отвечает:
— Это тебе к Игорю надо, к Генералову. Он, хотя в оранжерее по должности не главный, но при начальнице роль серого кардинала выполняет, как Ришелье при Людовике.
Если — Генералов, думаю, то он — не серый кардинал, а серый генерал!
И пошел к Игорю. Объяснил ему, какие растения хочу. А он мне рассказал, что такие вовсе и не надо, потому что их павлины поедят, а следует другие сажать. И сказал, что подберет для меня подходящие.
Обрадовался подходящим растениям и стал ждать звонка от серого оранжерейного генерала. Чтобы сразу эти подходящие растения сажать.
Неделю не звонит, другую.
Ничего, утешаю себя, это он подходящие растения подбирает.
Однако через месяц лопнуло мое терпение и стал я в оранжерею звонить.
— Здравствуй, — говорю, — Игорь Генералов, серый оранжерейный кардинал, а где же подходящие растения?
— Знаешь, — отвечает мне серый кардинал, — начальница подходящих не дает, одни неподходящие предлагает.
— Эх ты, — отвечаю, — какой же ты после этого Генералов? Ты Сержантов какой-то или даже Лейтенантов.
И стал его начальнице звонить, чтобы в клетку к зеленым павлинам растения зеленые посадить.
Шрамы
Вот говорят: самый свирепый зверь — тигр или змея-анаконда. Не знаю, у нас самый опасный — павлин. Свирепее не бывает. Легко быть опасным, если имеются когти, лапы, как лопата, и клыки. А попробуй угрожать, если у тебя один зеленый хохол на голове и больше нет ничего. Тут надо характером брать, гонором. Вот таким гонором и берет всех зеленый павлин. Одними нервами. Если к его нервам еще и когти приделать и лапы-лопаты — тогда я просто не знаю, что бы было! Ужас был бы!
Иду я к павлину каждый раз, как шведский полководец Карл XII на Полтавскую битву. Знаю, что проиграю, а иду. Правда, и мне удавалось проводить удачные маневры, но в целом в счете вел хозяин клетки. И с большим, при том, отрывом. Да оно и понятно. Он же тут все время. Территорию изучил лучше, ландшафт. Разве только окопы не вырыл. Наступать-то всегда труднее.
Вот почешу я перед клеткой старые шрамы, полученные от павлина, и захожу внутрь. За новыми иду, получается.
— Ага, — думает павлин, — за новыми пришел!
И давай меня окружать. Слабые места в обороне искать. А я глазами прямо разрываюсь. Одним глазом подметаю, а другим за хозяином клетки слежу — не нападает ли? А тот все со спины норовит зайти. Подлететь и по голове настучать ногами. А на ногах шпоры. И так-то не очень приятно, когда по голове стучат, а когда — шпорами, и вовсе плохо.
И кручусь, как на карусели, чтобы не дать павлину в тыл зайти. А посетители смотрят и говорят друг-другу:
— Смотри, как павлин служителя любит, ни на шаг не отходит! Наверное, человек хороший!
Кто, удивляюсь, человек хороший? Я или павлин? Если я, то это — конечно так, а коли павлин — то это они напрасно. Совсем он не хороший человек. Да и не человек вовсе.
Задумался я, а павлин тут прошмыгнул в тыл, подлетел и давай ногами молотить, едва ведро успел вместо головы подставить. Да так молотил, что звон по всему зоопарку стоял.
Побежал я к выходу, а сам соображаю:
— Хорошо — ведро успел подставить, а то бы такой же звон от моей головы по всей Москве пошел.
Едва дверь успел закрыть, как на нее обрушился с другой стороны павлин.
— Вон, — удивляются посетители, — как своего хозяина любит. Даже, чтобы он уходил, не хочет.
Нет, думаю, не нужна мне такая любовь.
И пошел в птичий отдел новые раны йодом замазывать.
Фамилия
Есть у нас в Московском зоопарке отдел-оранжерея, а в этом отделе есть три работника — Солдатов, Генералов и Жуков.
— Слушай, — спросил я как-то Жукова, как-то неудобно получается: один у вас — Солдатов, другой — Генералов и вдруг какой-то Жуков. Надо, чтобы ты Ефрейторов был или Майоров.
Подумал Жуков, глядя в синее мирное небо над Московским зоопарком, и ответил:
— Это так всем с первого взгляда кажется. А если задуматься, я выше их обоих буду.
— Это почему? — поинтересовался я.
— А потому что Жуков, это почти что Маршалов. Маршал такой был — Жуков. Только не все об этом знают.
Тут вспомнил я, что и вправду был такой большой военачальник. И зауважал Гришу Жукова еще сильнее. Не у каждого есть такая фамилия — маршальская!
Пингвины
Живут у нас в Московском зоопарке пингвины. Нигде в России больше нет. А у нас аж тридцать штук!
— Вон какая красота, думаю, глядя на черно-белых.
А они ходят по своей клетке, словно в гидрокостюмах, будто все время куда-то нырять собираются.
— Вон какая красота! — говорю я Ольге Роздиной, главной над пингвинами. — Нам в России везде и надо пингвинов держать, даже в садах и школах, и на фабриках, в живых уголках.
— Нельзя, — отвечает Ольга Роздина, — потому что они холода боятся.
— Кто? — удивляюсь. — Пингвины?
И смотрю на Ольгу Роздину, не шутит ли?
— Это не обычные пингвины, а чилийские, они в Чили, на экваторе, живут, и при плюс десяти уже мерзнуть начинают.
— Стыдобище какое, — размышляю я, — пингвины-мерзляки. Это и не пингвины вовсе, наверное, а попугаи, под них чилийцами законспирированные.
— Надо их тогда с моржами посадить, — говорю.
— Зачем же? — удивляется теперь Ольга Роздина.
— Может, они с моржами поживут и тоже моржевать начнут. В проруби плавать. Тогда мы этих пингвинов чилийских по всей стране держать будем, даже в детских садах и школах, в живых уголках.
Задумчиво пошла дальше Ольга Роздина. Наверное, размышляла, когда пингвинов лучше к моржам определить, сейчас или позже, когда наступит более привычное время года для чилийских пингвинов — лето.
Сигнализация
Есть у нас в Московском зоопарке одна система. Называется «Система сигнализации». Уходишь из «Дома птиц» и на специальную кнопочку нажимаешь, и она его всю ночь от грабителей охраняет. Потом приходишь, на кнопочку еще раз нажимаешь, звонишь по телефону и говоришь:
— Алло!
Тебе отвечают.
— ПЦН, Петров слушает!
— Здравствуйте ПЦН Петров, — здороваюсь. — «Дом птиц с охраны сняли!»
— А? — удивляется голос, словно совсем не ожидавший, что «Дом птиц» можно снять с охраны. — Ну тогда спасибо!
И так я привык к этому разговору, что стал его словами на все остальные вопросы отвечать, где надо и где не надо.
— Привет, Стас, — кто-нибудь кричит мне с утра.
— Здравствуйте ПЦН Петров! — отвечаю, а сам удивляюсь тому, что говорю.
— Как здоровье? — спрашивают.
— «Дом птиц» с охраны снят! — отвечаю.
Стали на меня знакомые коситься и обходить стороной. Что это еще за ПЦН? Не заразно ли?
А я все думал, как же этот ПЦН Петров выглядит, или может он так и живет только в телефоне? И что это за имя такое странное — ПЦН?
Но одним утром появился в дверях отдела толстенький человек в белом халате.
— Здравствуйте! — говорю.
А он мне.
— ПЦН Петров слушает!
— Во, — думаю, — как здорово. Оказывается, не один я сигнализационным разговором заразился.
— «Дом птиц» с охраны снят! — рапортую.
— Спасибо! — чуть не кланяется Петров.
Ну, размышляю: как замечательно, хоть есть с кем по душам поговорить.
— А почему у вас, Петров, — спрашиваю, — такое странное имя — ПЦН?
— А это и не имя вовсе, — отвечает Петров знакомым голосом. — Это значит: пункт центрального наблюдения. А зовут меня Сергей!
— Да, — согласился я, — Сергей имя хорошее. А главное, привычное.
Сова
Была на моем попечении в Московском зоопарке сова. Не простая сова — цвета леса, а белая. Словно облако полярных снежных хлопьев, занесенных неизвестно как к нам в серую Москву. Пронеслись снежные хлопья в клетку и стали там белой совой. А как села, открыла два глаза цвета луны. Хлоп, хлоп ими: «Куда это, мол, меня занесло? Не север ли?»
— Нет, — говорю, — не север. Но если будешь сидеть тут и делать вид, что ты белая сова, я буду кормить тебя мышами.