Если внимательнее присмотреться к условиям соревнования, обнаруживается, что речь шла вовсе не перевыполнении плана, а о простом устранении недостатков: от участников соревнования требовалось в принципе само собой разумеющееся, а именно выполнение производственного плана, снижение отлучек с рабочего места, опозданий и прогулов, повышения подготовки рабочих, окончание курсов «технического минимума», не слишком частое прерывание работы, поддержание более высокой трудовой дисциплины, бережное обращение с инструментом{1647}. Победителям соревнования были обещаны высокие денежные премии и призы (часы, костюмы, патефоны), а также путевки в санатории и почетные грамоты{1648}.
28 ноября 1933 г. в «Правде» в рамках подготовки к XVII съезду партии была объявлена массовая кампания, к которой с 1 декабря 1933 г. подключился и Метрострой{1649}. 2 марта 1934 г. накануне открытия XVII съезда ударники шахты 16-17 призвали всех остальных рабочих Метростроя организовать соревнование, чтобы в кратчайший срок реализовать решения съезда и приказ Кагановича от 29 декабря 1933 г. Основой соревнования призваны были стать три обязательства: перевыполнять план, оставаться на стройке вплоть до окончания первой очереди и сдать экзамен по «техническому минимуму»{1650}.
Профсоюзный комитет и руководство Метростроя поддержали эту инициативу и постановили провести на всех строительных объектах соревнование по выполнению решений съезда и Московского комитета партии. Шахты и бригады призывались заключить между собой «договоры о социалистическом соревновании» и на протяжении всех десяти дней устраивать обоюдную проверку выполнения обязательств. На премирование победителей было выделено 100 тыс. руб.{1651}
В первые недели соревнование развивалось слабо. «Ударник Метростроя» сетовал по поводу слишком малого участия рабочих, невыполнения принятых обязательств и недостаточной активности профкома по развертыванию «массовой борьбы»{1652}. В конце марта 1934 г. произошел подъем, когда участие в соревновании приняли коммунисты и комсомольцы и перевели его в рамки «похода Кагановича»{1653}. Этот «поход» продолжался до конца 1934 г. Участники соревнования, сдержавшие свои обязательства, т. е. сдавшие «техминимум» и систематически выполнявшие план, работая при этом без недостатков, получили «значок Кагановича»{1654}. Когда речь шла о целой бригаде, ей присуждалось почетное звание «бригады Кагановича»{1655}. В отчетах отделов кадров шахт и дистанций за 1934 г. отмечалось, что к началу 1935 г. 1550 рабочих были награждены «значком Кагановича», а 105 бригад носили имя московского партийного лидера{1656}. «Поход Кагановича» касался не только строительных работ, но включал и соревнование за лучший барак, лучшую столовую или лучший кооперативный магазин{1657}.
Функционеры расценили поход как крупный успех. Его инициатива «одновременно родилась в сотнях бригад», зачинщиком соревнования считала себя каждая шахта и дистанция{1658}. В действительности инициатива исходила от функционеров Бауманского райкома партии{1659}. Когда первый этап похода завершился с майскими праздниками 1934 г., выяснилось, что множество бригад не выполнили своих обязательств. Парткомы шахт и дистанций постановили проверить бригады. Бригады должны были представить отчет о своей работе, комсомольские — в комитет комсомола, прочие — профкому или общему собранию смены{1660}. Результаты были помещены на доске объявлений{1661}. Бригады вели «рабочий блокнот», в котором фиксировались все принятые обязательства, их выполнение и имена рабочих, которые проявили себя особенно удачно или, напротив, негативно{1662}.
«Поход Кагановича» сопровождался еще более шумной пропагандистской кампанией, чем обычное соревнование. Партгруппы выпускали свои стенгазеты, в которых освещался ход событий. Среди рабочих нашлись даже поэты, сочинявшие стихи наподобие этих:[189]
Хорошо бы быть поэтом,
Написал бы я об этом,
Как дрались мы за план,
Выполняли промфинплан.
Приходили на работу,
Все имели мы заботу
Дал десятник нам задание
Собирали мы собрание.
На минуту собирались,
Все вопросы разрешались
За работой не сидели,
Так идут дни и недели.
Каковы же результаты?
Попадаем в кандидаты.
Кагановича на звание
Все приложили мы старанья.
Удержать такой почет
И это будет наш отчет.
4. «Работать над собой, влиять на других»: воспитание и организация досуга
Процесс формирования «нового человека» не ограничивался рабочим местом. Режим претендовал на то, чтобы в корне изменить личность рабочего и поднять его политико-культурный уровень{1663}. Для этого на рабочих требовалось оказывать соответствующее воздействие и в свободное от работы время, направляя их активность в нужное русло. Политическая массовая работа для партийной, комсомольской и профсоюзной организаций имела высокую значимость. Хотя самими функционерами на Метрострое она никогда не рассматривалась как достаточно развитая, все же ее влияние на рабочих не следует недооценивать. Если даже политические лекции плохо посещались и большинство рабочих не проявляло интереса к обсуждению идеологических вопросов, то тем не менее спортивные и культурные акции позволили втянуть в орбиту влияния широкие круги рабочих и таким способом содействовать интеграции в новый рабочий класс недавних выходцев из деревни. Коллективные развлекательные, культурные и образовательные акции, даже если и недостаточно проводимые, были весьма привлекательны для людей, чей досуг до того ограничивался выпивкой и игрой в карты, и способствовали процессу их идентификации и интеграции[190].
А) «Культурное» воспитание
Представление о том, что должно считаться «культурным», в прошлом не раз менялось, и не только в России. Выражение «культурно» в повседневной жизни россиян имело и имеет до сих пор важное значение. Прежде всего, комсомол делал акцент на том, чтобы члены организации «культурно» жили, «культурно» одевались и вели себя, «культурно» работали и «культурно» же проводили свободное время и оказывали такое влияние по возможности на многих других рабочих.
В Советском Союзе 1930-х гг. выражение «культурно» являлось понятием, противоположным крестьянскому образу существования и традиционной сельской жизни. Самовосприятие культурных рабочих и размежевание с деревенским образом жизни отчетливо проявляется на фотографиях метростроевцев, опубликованных в газетах, журналах и книгах: перед нами предстают не русские крестьяне с всклокоченными бородами, длинноволосые и одетые в лохмотья, образы которых известны нам по другим источникам, но гладковыбритые, с короткой стрижкой мужчины, производящие впечатление моложавых городских жителей, либо в костюме с галстуком, либо в спортивной рубашке с открытым воротом, а также ухоженные молодые женщины в простых, но аккуратных платьях, и с прической, навеянной западноевропейской модой{1664}.
Приехавшие из деревни новые рабочие поначалу привезли с собой и сельские обычаи, которые вызывали неприятие у партии и комсомола. До середины 1933 г. никто не заботился о том, как живут рабочие в барачных поселках. В середине 1933 г. ситуация изменилась в связи с мобилизацией комсомольцев и коммунистов. Представители партийной и комсомольской организаций начали наведываться в бараки и интересоваться условиями жизни их обитателей{1665}. Хотя у коммунистов и комсомольцев было свое жилье в Москве, они приходили в бараки, чтобы провести беседы, выступить с докладом и прививать рабочим навыки «культурной» жизни, учить их содержать в чистоте свое спальное место и умываться{1666}.
Впрочем, нередко членам комсомола и партии приходилось сначала поднять себя на «идейно-культурный уровень», прежде чем они могли выступать в роли «воспитателей». Порой из партии исключали коммунистов, которые сами устраивали попойки вместо того, чтобы воспитывать своих коллег{1667}. Образцовые парторги, как они сами с, гордостью представляли свою деятельность в опубликованных «Рассказах строителей метро», при воспитании членов своей группы принимали во внимание также их личные обстоятельства, прежде чем применить репрессивные меры:
«Я внимательно изучал людей, состоявших в партгруппе. Я не знал их с производственной стороны, но интересовался их условиями жизни и старался, где это было необходимо, помочь людям. У меня в смене был коммунист Иванов, проходчик, опытный переплетчик книг. Он работал неплохо, но вдруг я заметил, что работа у него не спорится. Я заинтересовался, расспросил его. Выяснилось, что у него была большая семья, его жена также работала и дети оставались без присмотра. С помощью профсоюзной организации мы устроили его детей в детский сад. Несмотря на это, Иванов работал все хуже и однажды даже появился на рабочем месте пьяным. Это тягостный проступок, за это можно было расстаться с партбилетом. Когда я уже собирался выбросить его из партии, я осознал, что недостаточно знаком с обстоятельствами его жизни. Я снова начал расспросы. Оказалось, что у него были проблемы с женой, что родители жены плохо с ним обходились, — одним словом, не сладкая жизнь. Я посоветовался с партийным секретарем, что, мол, он хороший рабочий, нужно попытаться ему помочь. Мы отправили его в дом отдыха, где он провел целых две недели, помогли ему с жильем, и человек исправился, стал активистом в общественной жизни и отличником на производстве. Хорошо, что мы не обошлись с ним формально, человека легко выбить из колеи.
На шахте № 2 мы обнаружили, что кандидат в члены партии товарищ Коновалов часто напивался, не читал книг, редко ходил в баню, не заправлял свою постель. Другой кандидат в партию, товарищ Желбакович, засовывал грязное белье под матрас, неприлично вел себя в общежитии, был неряха. Мы обсудили эти “мелочи” в поведении обоих товарищей на собрании партгруппы и прикрепили к ним коммуниста, который помог им исправиться. Можно сказать, что достигли здесь успеха: товарищи постепенно исправились, приучились соблюдать порядок в общежитии и стали хорошими ударниками»{1668}.
Поскольку «окультуривание» зависело не только от жильцов, но и от конструктивного состояния бараков и их оснащения, комсомольцы и коммунисты заботились о соответствующих улучшениях, заменяли комендантов бараков, распоряжались о ремонте и лучшем снабжении жилых помещений, а также об устройстве спортплощадок и «красных уголков» с газетами, шахматами и шашками, материалами для чтения и музыкальными инструментами{1669}.
Но их деятельность была все же сконцентрирована на самих рабочих. Под лозунгом «культурно-массовой работы» они вели борьбу против процветавших в бараках пьянства, драк и карточной игры. Они приучали рабочих — иногда несмотря на их стойкое сопротивление — умываться, носить нижнее белье, снимать перед сном сапоги и рабочую одежду и плевать не на пол, а в установленные плевательницы. Они следили за поведением рабочих своих бригад или приписанных бараков, вели с ними личные беседы, заставляли их выступать перед другими рабочими или, если их усилия не приносили результата, сообщали партийному секретарю или председателю профкома{1670}. Особо упорных пьяниц и драчунов разбирали в товарищеском суде или выселяли из барака{1671}.
Рабочие корреспонденты (рабкоры) «Ударника Метростроя» и «легкая кавалерия» совершали ночные «рейды» по баракам и при этом даже в июле 1934 г. заставали рабочих спящими на кроватях в сапогах и грязной спецодежде. Спящим оставлялась записка, что в следующий раз их сфотографируют и поместят в газету. Старшие по баракам позднее сообщали, что эти записки заметно помогли. Воспитание рабочих велось и с помощью стенгазет и производственной прессы. Некультурное поведение клеймили в форме карикатур или сообщений с мест. Рабкоры инспектировали бараки, предпринимали «атаки на ночные тумбочки» и докладывали, у кого из рабочих они обнаружили в тумбочках грязное белье{1672}.
По особым поводам, таким как октябрьские праздники или 1 Мая, по выражению одного коммуниста, «обостряли борьбу за темпы и на культурном фронте»: в ходе кампаний рабочие брали на себя обязательство аккуратно убирать в комнатах, наводить в бараках чистоту и украшать их лозунгами и портретами{1673}.
Одним из главных направлений воспитательной работы среди рабочих была борьба с нецензурной бранью (мат). Проблема обострилась зимой 1933/34 гг., когда на Метрострой прибыло много комсомольцев, среди метростроевцев возросла доля женщин, и многие комсомолки чувствовали себя неловко из-за громкой вульгарной брани коллег-мужчин. Многие мужчины, в том числе и комсомольцы, особенно когда поблизости оказывались женщины, скабрезно бранились, отпускали двусмысленные замечания или «острые» шуточки. В раздевалках и при спуске в шахту в давке мужчины часто давали волю рукам, доводя комсомолок до слез{1674}.[191]
Комсомольские секретари старались воздействовать по крайней мере на комсомольцев, требуя прекратить нецензурную брань и грубые выражения, и устроили «культурную конференцию», посвященную этой проблеме{1675}. В рамках социалистического соревнования рабочие и целые бригады давали обещания покончить с руганью{1676}. Контроль за крепкими выражениями был возложен на коммунистов, которые во время работы делали замечание ругавшимся{1677}. Впрочем, все усилия не давали существенного результата. В нерабочее время ругань смогли несколько убавить, но в шахтах она осталась повседневным явлением{1678}.
В остальном «культурно-массовая работа», по свидетельству комсомольцев и коммунистов, после первых трудностей принесла безусловный успех. «Верно, что и сейчас случаются попойки, но они не носят столь массового характера, как раньше», — полагал один партийный секретарь. У него сложилось впечатление, что общая культурность сказывалась и на отношении людей к работе{1679}. Некоторые высказывания заставляют, впрочем, отнестись с сомнением к этим оптимистическим оценкам. «Юноши ведут себя ужасно, всюду плюют, бросают окурки на пол», — отзывалась одна комсомолка в конце октября 1934 г. о поведении своих коллег на вечере культуры в доме профсоюзов{1680}. В марте 1935 г. «Ударник Метростроя» сообщал об ослаблении культурной работы в барачных поселках. Снова участились случаи пьянства и драки, «красные уголки» отчасти использовались под жилые комнаты, возле рабочего клуба шлялись хулиганы, и комсомольцы ничего не могли с этим поделать{1681}.
Б) Ликвидация безграмотности, образование, система политического просвещения
Многие метростроевцы сначала должны были научиться читать, прежде чем думать о дальнейшем политическом образовании. Эта область находилась в компетенции профсоюза. Уже в феврале 1932 г. на Метрострое возник «кружок по ликвидации безграмотности» («ликбезкружок»){1682}. В июле 1932 г. посланная профсоюзом в поселок Лось культурная бригада обнаружила среди тамошних рабочих 19% неграмотных и 20% полуграмотных{1683}. «Ударник Метростроя» в номере от 4 декабря 1932 г. поместил специальную «страничку полуграмотного», которая, впрочем, осталась единичным явлением. Страничка была набрана более крупным шрифтом и сообщала о мерах по обучению неграмотных и малограмотных: всего в ней шла речь о 1307 неграмотных и малограмотных, из которых 310 обучались в школах, а 644 — в кружках ликбеза. Среди прочих здесь были и представители национальных меньшинств, причем особенно много татар (см. табл. 37).
Примерно в то же время профсоюзный статистик зафиксировал на Метрострое 819 неграмотных и 733 полуграмотных, из которых лишь 815 занимались в 45 кружках ликбеза под руководством «культармейцев». При этом речь шла только о статистически учтенных неграмотных. Профсоюзный комитет жаловался на слабую поддержку со стороны начальников шахт, которые не предпринимали никаких мер для выявления на своем участке не умеющих читать и писать{1685}. Реальное число неграмотных было намного выше. При разработке плана культурной работы на 1934 г. профком исходил из цифры 2250 неграмотных и 5 тыс. малограмотных рабочих{1686}. К тому же порядку величин приближались данные отдела образования Метростроя, из которых следует, что даже во второй половине 1934 г. только часть зарегистрированных неграмотных посещала кружки ликбеза (см. табл. 38). Среди призванных в 1934 г. в Красную армию метростроевцев 1912 года рождения неграмотными и малограмотными были 28%{1687}.
Вторая половина 1933 г. …… 1660 — 1763 — 415 — 970
Первая половина 1934 г. …… 1547 — 5182 — 464 — 1734
Вторая половина 1934 г. …… 1872 — 6478 — 1121 — 3727
Просветительская работа профсоюзов концентрировалась в крупных барачных поселениях. В Лоси уже в 1932 г. были организованы маленькая библиотека и читальня, которые, впрочем, плохо снабжались книгами и газетами. «Красные уголки» в бараках в начальный период действовали лишь номинально и часто использовались как спальни{1689}.
В июне 1932 г. ЦК профсоюза Желдоршоспортстроя направил культурную бригаду в поселок Лось. Бригада застала библиотеку в полном беспорядке, поэтому удвоила библиотечный фонд до 3 тыс. томов и выписала 22 газеты и 12 журналов. 30 рабочих в качестве «библиотечного актива» были приписаны к отдельным баракам и несли дежурство в библиотеке. Некоторые из них прошли инструктаж на пятидневных учебных курсах. В поселке действовал теперь центральный «красный уголок», возглавляемый специальным инструктором, который курировал также 30 «красных столов» в бараках. Под «красным столом» имелась в виду уменьшенная копия «красного уголка». В среднем один «красный стол» приходился на 3-4 барака. Радиоприемников было немного, а там, где они имелись, рабочих не собирали для коллективного прослушивания передач. Для оживления культурно-массовой работы профсоюз послал на Метрострой с 1 июля 1932 г. сроком на полтора месяца новую культурную бригаду в составе культорга, библиотекаря, руководителя кружка ликбеза, радиоспециалиста и антирелигиозного агитатора. Радиоспециалист установил в бараках 160 «тарелок»-репродукторов{1690}.
К концу 1932 г. на Метрострое имелся рабочий клуб, пять «красных уголков», заслуживающих такого названия, один «радиоузел», обслуживавший громкоговорители в бараках, и передвижная киноустановка для демонстрации фильмов{1691}. «Культурно-массовая работа» на Метрострое характеризуется отсутствием планового начала и мелочностью, отмечалось в докладе профсоюза за апрель 1933 г. Комитеты профсоюза на строительных участках провели беседы в бараках о январском пленуме ЦК ВКП(б), организовали доклады медиков о гигиене и профилактике заболеваний, а также проводили лыжные прогулки и экскурсии, но вся эта работа развивалась без общей концепции. Не были использованы важные темы, такие как приход Гитлера к власти в Германии, для политической активизации рабочих. Культурная работа возложена на собственных немногих функционеров, и без того перегруженных обязанностями{1692}.
В начале июля 1933 г. в барачных поселках Метростроя действовали 5 «баз культуры» и столько же рабочих клубов, 26 «красных уголков», 78 «красных столов», три радиоузла, в 60 бараках были установлены радиорепродукторы, 18 стационарных библиотек с общим фондом в 7850 томов, 45 передвижных библиотек, три передвижных киноустановки и стационарный пункт демонстрации кинофильмов в Лоси{1693}. Клубы, впрочем, походили скорее на сараи, чем культурные учреждения, и были настолько грязны и неуютны, что едва ли кто из рабочих заходил сюда. В «красных уголках» недоставало литературы, имеющиеся в наличии газеты были старыми. «Красные столы» вообще практической ценности не имели. Культурная работа в бараках почивала во сне, поскольку профком стройки неверно направлял работу «культтроек» в бараках. «Ударник Метростроя» требовал от культурного сектора профкома Метростроя, организованного в марте 1933 г., активизировать наконец культурно-массовую работу{1694}.
ЦК профсоюза взял под опеку профком Метростроя в деле обеспечения «красных уголков» и рабочих клубов инвентарем и литературой. 22 профсоюзных деятеля были подготовлены на 6-недельных курсах для работы в качестве культоргов, в поселки Метростроя на два месяца была послана «бригада писателей» в составе двух человек. В Лоси, кроме того, был оборудован «технический кабинет», который использовался для занятий слушателей курсов{1695}. Профком Метростроя все же в 1933 г. провел 450 экскурсий по музеям Москвы, в которых приняло участие 6 тыс. метростроевцев{1696}.
Насколько жизнеспособными окажутся «культурные» учреждения, зависело от местных руководителей. В комсомольском бараке поселка Фили уже в ноябре 1933 г. имелся «красный уголок» с хорошим подбором литературы и газет, а также радиорепродуктор. В бараке было даже пианино, губная гармоника и ансамбль балалаечников. Восемь раз в месяц в бараке демонстрировались кинофильмы, все комсомольцы подписались на газеты{1697}. Совершенно иная ситуация сложилась к февралю 1934 г. в бараках на Потешной ул.: хотя там имелась культурная база для культурного обслуживания 1,5 тыс. обитателей барачного поселка, но тем не менее работа была поставлена плохо, поскольку культтройки держались обособленно, а культорги бездействовали{1698}.
Прибытие на стройку комсомольцев и усиление организационного влияния на Метрострое партии, комсомола и профсоюзов оживили с зимы 1933/34 гг. и культурно-просветительную работу. Создавали кружки всеобщего просвещения, которые, впрочем, не слишком активно посещались{1699}, райкомы партии открывали вечерние школы, где занятая на Метрострое молодежь могла получить среднее образование. Комсомольцы хотя и обнаружили к ним интерес, но многие слишком уставали после работы, чтобы еще учиться{1700}. Партсекретарь шахты 22 осенью 1934 г. отмечал, что 40% его рабочих тем или иным способом посещают курсы и образовательные учреждения. Процент этот превышал долю коммунистов и комсомольцев на данной шахте. Партсекретарь вместе с рабочими посетил Музей революции, Политехнический музей, авиационную выставку, выставку «20 лет империалистической войны», планетарий и вагоностроительный завод в Мытищах, где изготавливался подвижной состав метрополитена{1701}. На ряде шахт для желающих были открыты кружки по математике, физике, географии или изучению немецкого языка{1702}.
В августе-сентябре 1934 г. на шахтах 12 и 21 открылись «культурные университеты», где в интересной и доступной форме метростроевцам рассказывали о новых научных и технических достижениях, рабочих знакомили с произведениями классической литературы{1703}. Видные политики и известные ученые выступали здесь с докладами{1704}.
Собственно ядро образовательной работы представляло собой политическое просвещение. Единственной его формой являлись политические беседы, которые коммунисты и комсомольцы вели со своими сослуживцами. В отношении представителей национальных меньшинств не было и такой возможности, поскольку они едва понимали по-русски. В сентябре 1932 г. отдел агитации Московского горкома партии направил на Метрострой 19 агитаторов, которые были призваны вести «политпросветработу» среди рабочих нерусской национальности. Имелись в виду татары, мордвины, чуваши, для работы с которыми привлекли из различных учреждений русских, знающих языки нацменьшинств{1705}.
В июне-июле 1933 г. горком партии откомандировал на Метрострой для работы и среди русских рабочих группу пропаганды в составе 43 агитаторов. Партком Метростроя обязывался подготовить минимум 100 квалифицированных пропагандистов из числа членов партии трудового коллектива{1706}. Центральный комитет профсоюза Желдоршоспортстроя основал на Метрострое агитационный кукольный театр{1707}.
Важнейшей формой политического просвещения служили «политдни» или «партдни». В апреле Московский горком партии призвал все партячейки Москвы дважды в месяц проводить «партдень». Эти мероприятия проходили в духе кампании и касались актуальных событий. Обычно речь шла о коротком собрании, которое часто созывалось в обеденный перерыв в столовой, или о коллективном чтении газет вслух с последующим обсуждением прочитанного в бараках. В ходе «политдней» до сведения рабочих доводились важные решения партии, разъяснялись речи партийных вождей и проблемы внешней политики, а также последствия пленума ЦК для повседневной работы{1708}. За неделю до «политдня» в бригадах собирали вопросы рабочих с тем, чтобы выступавший мог построить доклад применительно к интересам участников{1709}.
Профком Метростроя в отчете за 1933 г. отмечал, что в течение года с 8 тыс. рабочих проведено 714 политбесед, 932 рабочих принимали участие в работе 40 общеполитических кружков и 57 рабочих — двух профсоюзных кружков. На майский праздник 1933 г. на улицу вышли 12 тыс. метростроевцев; за время агитационной кампании в пользу индустриального займа было устроено множество представлений агитационных бригад и кукольного театра. 138 лекций посетили 20 тыс. чел., на 25 вечерах вопросов и ответов присутствовало 4,5 тыс. чел., на 16 заседаниях «агитационного суда» (агитсуд) — 4 тыс.{1710},[192]
Эти цифры, впрочем, не должны вводить в заблуждение относительно того, что система политпросвета в 1932-1933 гг. работала эффективнее других. Качество политбесед порой оставляло желать лучшего, рабочие неохотно принимали агитаторов и задавали им по-крестьянски каверзные вопросы{1711}. Политкружки и лекции слабо посещали даже сами комсомольцы и коммунисты. Многие пропагандисты не могли дать внятного ответа на поставленные вопросы или монотонно зачитывали текст, вгоняя слушателей в сон. Педагогически умелые кадры среди агитаторов были исключением. Они оживляли занятия демонстрацией карт, показом фильмов, экскурсиями и чтением художественной литературы, за что были вознаграждены деятельным участием слушателей в процессе обучения{1712}. В целом же явно не хватало подготовленных агитаторов и помещений. Доходило до того, что два комсомольских вожака в «красном уголке» одного барака попеременно в течение суток провели занятия 12 кружков{1713}.
Действительный подъем политического просвещения наметился впервые в марте-апреле 1934 г., после передачи партийных и комсомольских организаций шахт и дистанций в ведение районных комитетов. На всех шахтах были открыты политические кружки по изучению решений XVII съезда ВКП(б). Руководили ими подготовленные пропагандисты с предприятий-шефов Метростроя. Большинство членов кружков и слушателей курсов являлись членами партии и комсомола. В принципе, деятельность кружков была ориентирована также на беспартийных рабочих, но те не проявили интереса к участию. Беспартийных рабочих удавалось «охватить» скорее в рамках «политдней», вечеров ударников, с помощью докладов и личных бесед, коллективной читки газет и прослушивания радиопередач, экскурсиями в музеи и на выставки, походами в кино или театр. Подобные способы проведения досуга лучше способствовали сближению беспартийных рабочих с партией, чем теоретические лекции и занятия политкружков{1714}. Последние хотя резко выросли количественно в 1934 г. — только на шахте 18-18 бис к декабрю 1934 г. действовало 26 политических кружков с 450 членами, — но оставались все же на низком уровне, часто распадались, посещаемость была низкой, а проходили занятия в неприспособленных помещениях{1715}.
Коллективная читка газет была введена и на рабочих местах. Она проходила до или после работы или же во время обеденного перерыва. Бригадам были приданы специальные чтецы и политические руководители обсуждения{1716}. Если верить свидетельствам парторгов и инструкторов, им удавалось привлечь к совместной читке газет до 60% беспартийных рабочих. Для татар доставлялись газеты на их родном языке и устраивались отдельные читки{1717}. «Ударник Метростроя» также настаивал на расширении практики чтения газет, так как опыт показал, что это мероприятие пользуется успехом у рабочих{1718}.
Для партийных и комсомольских организаторов были открыты специальные курсы в Коммунистическом университете им. Свердлова{1719}. Для кандидатов в члены партии имелась «кандидатская школа»{1720}, для активистов — «школа низшего партийного актива», которая, впрочем, очень плохо посещалась{1721}. Часто случалось, что подвергались осуждению даже коммунисты и комсомольцы, которые отсутствовали или нерегулярно принимали участие в различных мероприятиях политпросвета{1722}. Распределенные между ними тексты они не читали дома, текучесть слушателей на курсах и в кружках была столь велика, что руководителям постоянно приходилось иметь дело с новыми участниками занятий{1723}.
Аналогичная ситуация сложилась в системе общего образования и расширения культурного горизонта рабочих: «Мы в обязательном порядке требуем от каждого коммуниста, чтобы он работал над своим культурным уровнем, ежедневно читал газеты, обогащал свои знания чтением художественной литературы», — разъяснял парторг, оговариваясь при этом, что у большинства на это не хватает времени{1724}. Он сам в свободное от работы время был настолько перегружен партийными заданиями, что время для чтения находил лишь в трамвае. При этом партийный функционер все же обязан быть культурно образованным и работать над собой, так как он является «в не меньшей степени инженером человеческих душ, чем писатель»{1725}.
В ходе проведенного в июле 1934 г. «Ударником Метростроя» опроса 50 партийных деятелей большинство призналось, что у них нет времени для чтения. «Каждый метростроевец обязан знать произведения классической литературы», — требовал «Ударник Метростроя»{1726}.
Коммунисты и комсомольцы по очереди отчитывались перед комитетом комсомола или партии о том, как они «работают над собой», что читают, как часто ходят в театр или кино, регулярно ли участвуют в мероприятиях системы политпросвещения{1727}. После заслушивания персональных отчетов партийные секретари давали коммунистам наказ регулярно посещать политзанятия, читать газеты и определенные литературные произведения, ходить в кино и повышать уровень политического образования{1728}. Отдельные коммунисты были исключены из партии по причине политической неграмотности и «хвостов» в политкружках{1729}.
При проверке знаний членов политкружков осенью 1934 г. выяснилось, что лишь немногие действительно понимали, что они читали или слышали, и что у большинства коммунистов политический багаж ограничивался несколькими лозунгами{1730}. Вот характерный диалог между бригадиром Максимовым и парторгом Липманом:
«Максимов: Нет ни одной темы, которую бы я хорошо усвоил. На дому я не прорабатывал. У меня нет совсем свободного времени. Я далеко живу, в Марьиной роще. Приходится долго ехать, тратить много времени на проезд. Посещать аккуратно кружок не имел возможности, так как нет времени.
Липман: Во сколько же Вы кончаете работу, разве Вас задерживают?
Максимов: В 5 часов. Пока доедешь домой…
Липман: Это очень плохо, надо над собой работать. Что такое Версальский мир?
Максимов: Версальский мир был заключен…
Липман: Что такое Антанта?
Максимов:…
Липман: Кто был сторонником Германии в империалистическую войну?
Максимов:…
Липман: Читаете ли Вы газеты?
Максимов: Я читаю, не систематически, дома над собой не работаю. Нет времени.
Липман: Ну, а журнал «Большевик» читали?
Максимов: Нет, не читал совсем, я журналов вообще не читаю.
Липман: Ну, а скажите, какую художественную литературу Вы читали?
Максимов: Литературы мало читал. Не помню что, но читал.
Липман: Почему бы тебе не проглядывать газеты в трамвае, когда едешь? Ты говоришь, что тебе далеко ехать, так ты бы мог всю «Правду» прочитать.
Максимов: На 47 (номере трамвая. — Д. Н.) не только читать, даже ехать невозможно.
Липман: Вот ты бригадир. Ну, а если к тебе обратятся беспартийные товарищи с вопросом, ты даже объяснить им ничего не сможешь.
Максимов: В моей бригаде не было случаев, чтобы мне задавали вопросы на политические темы. Я беседую только тогда, когда имею литературу, а так никогда не беседую.
Липман: А теперь скажи, кто сейчас стоит у власти в Италии?
Максимов: Не знаю.
Липман: Какой же ты коммунист, если не знаешь, что у власти стоит Муссолини, основатель фашизма. — Ты очень плохо занимался над собой. Другой беспартийный рабочий знает больше тебя, ты не ответил ни на один вопрос, а если и старался ответить, то очень смутно»{1731}.
В) Художественная самодеятельность, литературные кружки, культурное шефство
Большим успехом среди метростроевцев пользовались кружки художественной самодеятельности и литературные объединения. С их помощью комсомолу и профсоюзу удалось установить контакт с беспартийными рабочими{1732}. Весной 1935 г. от 1,5 до 2 тыс. метростроевцев занималось в таких кружках, где они спорили о литературных произведениях, писали стихи, устраивали спектакли, занимались музыкой, танцевали, рисовали или играли в шахматы. У Метростроя среди прочего имелся собственный симфонический оркестр, множество джазовых оркестров, ансамблей исполнителей на балалайке и домре, струнный ансамбль югославских рабочих, ансамбль баянистов, кукольный театр, драматический театр, русский и татарский хоры, а также балетная труппа{1733}.[193]
Почти на каждой шахте и дистанции действовал кружок художественной самодеятельности. Например, на шахте 18-18 бис в начале декабря 1934 г. 51 рабочий принимал участие в трех кружках (театральном, музыкальном, литературном){1734}, на шахте 21-21 бис 208 рабочих занимались в 12 кружках (математическом, физическом, немецкого языка, театральном, школе танцев[194], оркестре смычковых и духовых инструментов, радиокружке, кружке джаза). Устраивались вечера художественной самодеятельности, проводились «олимпиады», «спартакиады» и другие соревнования{1735}.
Впрочем, большинство кружков было открыто относительно поздно, летом 1934 и особенно зимой 1934/35 гг., т. е. к тому времени, когда основной объем работ уже был завершен. Партия никогда не проявляла особой заботы об этом культурном движении, и профсоюзы поначалу также относились к нему пренебрежительно.
Культурная инициатива начиналась довольно скромно. В сентябре 1932 г. при редакции «Ударника Метростроя» основали литературный кружок. Каждые десять дней члены кружка собирались и знакомили друг друга со своими литературными опытами. Однако вне редакции газеты интереса к кружку не было, так что начинание не пользовалось поддержкой{1736}.
В июле 1933 г. новый профком Метростроя повел дело иначе. Прежнее руководство профсоюза не понимало значения художественной самодеятельности для коммунистического воспитания рабочих и ни разу не регистрировало сотни музыкантов. Последние в руках партийной и профсоюзной организации, как теперь провозглашалось, могли стать мощной силой. Профком совместно с комитетом комсомола и редакцией газеты «Ударник Метростроя» постановил провести конкурс участников художественной самодеятельности. Цель его заключалась в том, чтобы объединить множество музыкантов, проживавших в бараках, и «поставить их на службу выполнения производственного плана». Впредь они должны исполнять не «всевозможное музыкальное барахло, которое обычно играют в кабаках», а петь «наши советские революционные песни»{1737}.
Эта неловкая в целом попытка приставить музыкантов к делу выполнения производственного плана не оставила следов. Во всяком случае, в «ударнике Метростроя» вплоть до июня 1934 г. ничего не печаталось по этому поводу. Впоследствии более важной, по сравнению с музыкой, оказалась литература. В связи с началом проекта «История метро»[195] в июле 1933 г. на шахтах и дистанциях были основаны литературные кружки{1738}. В декабре 1933 г. «Ударник Метростроя» впервые поместил литературную страницу, где были опубликованы стихотворения и четверостишия, написанные метростроевцами{1739}. К марту 1935 г. всего вышло семь номеров с литературной страничкой.
В марте 1934 г. состоялась двухдневная встреча авторов — рабочих Метростроя. Писатели Л. Н. Сейфуллина, В. П. Катаев, Е. Зозуля, А. И. Безыменский и А. А. Сурков[196]дали авторам-рабочим советы по составлению дневников и написанию истории их строительных участков. Два языковеда провели для рабочих семинар по языку и стилистике. В конце июля 1934 г. редакция «Ударника Метростроя» повторно собрала авторов. На встрече было принято решение провести литературное соревнование и подписан приветственный адрес предстоящему съезду советских писателей: «Мы желаем вам, товарищи писатели, видеть нашу стройку не только по праздникам. Мы хотим, чтобы вы пришли к нам в рабочие будни, поговорили бы с нами в кружках о темах, которые нас волнуют»[197].
К тому времени уже 120 метростроевцев являлись членами литературных кружков, и «Ударник Метростроя», как и другие производственные газеты, регулярно публиковал их стихи{1740}. Некоторые авторы-метростроевцы даже получили возможность выступить со своими произведениями по радио{1741}. 15 августа 1934 г. делегаты съезда писателей посетили строительство метро и спустились в шахту № 18.{1742} Два дня спустя вышел первый выпуск «Литературной газеты Ударника Метростроя»[198].
Инструктором «литературно-массового движения» на строительстве метро был назначен поэт Д. И. Морской [Малышев]{1743}. Члены 11 литературных кружков встречались еженедельно, обсуждали выступления на съезде писателей Горького, Бухарина и Алексея Толстого[199], полемизировали о творчестве классиков и современных поэтов, о языке и стиле, о литературном оформлении газеты, о ценности прочитанных литературных произведений, о театральных постановках и фильмах, которые просмотрели, и о собственных литературных опытах. В бараках и клубах устраивались литературные вечера, на которых авторы-рабочие читали свои произведения. Лучшие члены литературных кружков дополнительно посещали трижды в месяц занятия «литературного актива» при редакции «Ударника Метростроя». Занятия здесь вел писатель И. А. Батрак [Козловский], а сам «актив» представлял собой разновидность литературного кружка более высокого уровня. «Литературный актив» проводил публичные литературные вечера, в которых принимали участие и профессиональные писатели, такие как А. И. Безыменский, В. М. Инбер или В. П. Ставский{1744}.[200]
Первый такой вечер состоялся в сентябре 1934 г. в Политехническом музее и был посвящен итогам съезда советских писателей{1745}.
В ходе литературного соревнования 80 авторов-рабочих представили 165 сочинений. 11 лучших были отмечены премией и опубликованы в литературном приложении к «Ударнику Метростроя». Жюри конкурса, впрочем, решило не присуждать первую премию, поскольку ни одно из произведений до конца не отвечало высоким требованиям{1746}. Параллельно с литературным соревнованием на шахте 13-14 был объявлен конкурс на лучшую песню метростроевцев. Из множества присланных текстов два были признаны заслуживающими переложения на музыку. Песня на слова Григория Кострова, одного из самых плодовитых авторов Метростроя, быстро завоевала популярность и стала своего рода гимном метростроевцев[201].
В январе и мае 1935 г. профсоюз строителей железных дорог и метрополитена выпустил два тома произведений литературного творчества рабочих-строителей{1747}.[202] В них были представлены избранные авторы-рабочие, а их произведения критически проанализированы и оценены:
«Том является подборкой лучших рабочих. Он показывает, как быстро выросли молодые рабочие, но также и то, что они должны еще многому учиться, поскольку они несут ответственность не только за свой рост, но и за культурное развитие всех своих товарищей по работе. Молодые авторы должны нести в рабочие массы произведения советских писателей и классиков, воспитывать в них коммунистическое отношение к труду и ненависть к капиталистическим эпигонам, пробуждать интерес к художественному слову»{1748}.
Опубликованные тексты представляли собой по преимуществу стихи и короткие рассказы. В них лирически описывалась работа на строительстве метро, ее героизировали или стилизовали как радостное событие. Множество стихов касалось просто любовных отношений, которые плавно перетекали в романтику строительства. Из множества стихов воспроизведем здесь два противоположных по жанру образца{1749}:[203]
Мы с тобою сегодня именинники.
Мы с тобой построили метро.
Поезда, гудя, идут по линии
И на стыках отбивают дробь.
Под твоей брезентовой одеждой
Знаю, кровь струится горяча,
Твои щеки розовы и свежи,
Ты сильна и широка в плечах.
Буду ждать тебя в подземном зале
У массивных мраморных колонн.
Там, где мы бетон с тобою клали.
Как придешь — усядемся в вагон.
А когда наш поезд тихо двинется
И помчится, убыстряя бег…
Я тебя поздравлю, именинница,
И тихонько притяну к себе.
Мы от «Борца», от «Станколита»,
С «Богатыря» сюда пришли;
Чем наше время знаменито, —
Мы все с собою принесли.
И под землей, смиряя воды,
Врубаясь в крепость юрских глин, —
Подняли дерзостные своды,
Огни веселые зажгли.
Где невозможностью считали
Пройти подземный водоем, —
Прошли кессоном и щитами,
Прошли и вышли напролом.
Колонны мрамором одели,
Пустили мягкие лучи, —
Чтоб с гордой радостью глядели
На наше дело москвичи.
Глубинным водоносным жилам
Бетоном залили нутро, —
Чтоб лучшим в мире пассажирам
Дать лучший на земле метро.
Во всей борьбе и дни и ночи,
Давая мужества пример,
Нас вел товарищ Каганович —
Наш первый друг и инженер.
Остальные виды художественного творчества начали развиваться с весны 1934 г. Инициатива исходила от комсомольцев шахты 21. Побуждающим к действию фактором стал тот способ проведения досуга, которого прежде придерживались рабочие, включая комсомольцев, а именно пьянство и драки. В апреле сменилось руководство комсомольской организации шахты, и новый секретарь комитета комсомола устроил вечер художественной самодеятельности, чтобы направить активность рабочих в разумное русло. Групорги выяснили, кто мог бы выступить. Заявки подали более 100 участников, на выступление пришло более тысячи зрителей. Ввиду такого успеха уже на следующий день организовали театральный кружок{1750}. До июня 1934 г. были организованы новые вечера самодеятельности, а также отдельно конкурсы певцов, соревнования танцоров и декламаторов, а также шахматные турниры. 20 комсомольцев создали «джаз-банд»: шестеро играли на саксофоне, остальные обходились лейками, чайниками расческами и т. п. «инструментами» и при этом исполняли не только собственные композиции, но среди прочего даже увертюру к опере «Кармен»{1751}.
Во второй половине июня на всех шахтах и дистанциях прошел смотр художественной самодеятельности. Комиссии предстояло выявить скрытые таланты среди метростроевцев. Свое умение представили 730 певцов, исполнителей на музыкальных инструментах, чтецов-декламаторов, акробатов, жонглеров, комиков, звукоподражателей, поэтов и танцоров. Во второй тур прошли 205 лучших. Победители же третьего тура были отобраны для участия в общемосковском конкурсе художественной самодеятельности{1752}.
Смотр талантов выявил удивительные достижения: среди 205 участников промежуточного тура оказалось 60 певцов. Токарь Васильев исполнил арию из оперы «Дон Джованни» Моцарта, слесарь Шалыкин спел арию из оперы «Князь Игорь» Бородина, инженер Шпис исполнял фрагменты также из «Князя Игоря» и опер Россини. Уборщица Гурова удостоилась похвального отзыва как «весьма одаренная певица и танцовщица». 40 метростроевцев декламировали стихи, 19 выступили с собственными литературными произведениями. Слабее были представлены исполнители на музыкальных инструментах. За исключением 11-летнего Миши Рагозина, который блестяще исполнил на баяне «Музыкальный момент» Шуберта, ни один из баянистов не оказался на должном уровне. Слесарь Лизаковский проявил необходимые на строительстве метро талант импровизации и умение выдерживать рекордный темп: когда незадолго до выступления у него украли самодельную скрипку, он в течение двух дней смастерил новую{1753}.
Хотя соревнование в целом прошло успешно, выявились и определенные недостатки: многие участники смотра были весьма одаренными людьми, но им недоставало квалифицированного руководства. На ряде шахт и дистанций профсоюз не включился в соревнование и не представил списки участников. Количество зрителей на каждом смотре (в пределах 150-220 чел.) оказалось ниже ожидаемого{1754}. Лучшие участники конкурса были награждены книгами, патефонами, музыкальными инструментами и абонементами в Московскую филармонию. Некоторых послали учиться в консерваторию. Для содействия движению профком Метростроя в августе 1934 г. создал центральную студию художественной самодеятельности с рядом присоединенных к ней кружков{1755}.
В октябре 1934 г. при центральной студии оформился хор. На ежедневных занятиях в клубе Наркомата финансов участники хора не ограничивались исполнением народных, пропагандистских и песен советских композиторов, но занимались также постановкой голосов и музыкальной теорией. Хор прежде всего готовился к участию в революционных праздниках; крупное выступление было запланировано на церемонии открытия метрополитена{1756}. К апрелю 1935 г. состав участников хора, призванного петь на открытии метро, вырос до 2 тыс. чел.{1757} Участие в празднествах по случаю открытия метро имелось в виду и при создании других самодеятельных ансамблей{1758}.
В октябре 1934 г. на базе центральной студии был образован и ансамбль исполнителей на домрах. В сопровождении домры, мандолины, балалайки, гитары и др. инструментов разучивались произведения русских и европейских классиков{1759}. Сюда принимали только тех метростроевцев, кто владел нотной грамотой. Для начинающих была открыта музыкальная школа{1760}. В ноябре 1934 на Метрострое действовало уже 20 театральных кружков, 24 струнных ансамбля, 5 джазовых групп, 13 хоров, оперная труппа и географический кружок с общим числом участников 1,5 тыс. чел. (включая и членов 16 литературных кружков){1761}. На смотре талантов в июне 1934 г. не принимали участия рабочие иных национальностей, кроме русских, но в ноябре 1934 г. украинские рабочие сформировали собственный хор{1762}.
Если не брать в расчет зрителей на конкурсах художественной самодеятельности, то эта система творчества, сама по себе впечатляющая, охватывала все же только меньшую часть метростроевцев. В количественном отношении преобладали такие формы культурного проведения досуга, как посещения театров, концертов, кино и музеев. Хотя профком Метростроя уже в 1933 г. распределил среди метростроевцев 22 тыс. входных билетов на культурные мероприятия, организовал 450 экскурсий в музеи с 6 тыс. участников{1763}, а в 1934 г. еще более активизировал культурную работу, спрос здесь постоянно превышал предложение{1764}.
В марте 1934 г. профком постановил установить в культурном центре пос. Ворошилова в Лоси кинопроектор для демонстрации звуковых фильмов. Ранее приходилось довольствоваться киноаппаратом для показа немого кино{1765}. До конца 1934 г. во всех барачных поселках метростроевцев были устроены собственные кинозалы{1766}. Отдел культуры профкома содержал в поселках обширный штат функционеров и, кроме того, заключил договоры с московскими театрами и парками культуры о свободном доступе для рабочих Метростроя. Тем не менее в мае 1934 г. «Ударник Метростроя» бил тревогу по поводу того, что в свободное от работы время метростроевцы предоставлены сами себе. В пос. Ворошилова культурная работа ограничивалась исключительно показом старых фильмов. В клубе поселка на Луговой ул. пригласили актеров театра Немировича-Данченко и заготовили 800 входных билетов, но из-за плохого оповещения на представление пришло только 30 зрителей. К тому же из поселков продолжали поступать сообщения о попойках среди рабочих{1767}.[204]
В январе 1934 г. профсоюз договорился о проведении театральных представлений на шахтах и дистанциях, для их посещения рабочие получили контрамарки. Труппа театра устраивала для метростроевцев особые утренние спектакли или выступления в культурных центрах барачных поселков{1768}. В октябре 1934 г. к реализации этой программы были привлечены и другие театры{1769}. На шефских началах каждой дистанции и шахте был предоставлен кинотеатр, где резервировались места для метростроевцев{1770}. В консерватории состоялось несколько концертов для ударников Метростроя{1771}. Всего в течение 1934 г. для метростроевцев было дано 109 театральных представлений, состоялось 135 концертов и лекций. Лучшие ударники получили дополнительно 50 тыс. контрамарок{1772}.
Наряду с этим организовали массовые мероприятия для метростроевцев, которые в основном прошли за чертой города и включали комбинированные спортивные, культурные и политические акции{1773}.
Одним из самых крупных мероприятий этого рода стало массовое гуляние на Ленинских (Воробьевых) горах 3 мая 1934 г. Наряду со спортивными состязаниями (по волейболу, баскетболу, боксу, легкой атлетике, стрельбе, верховой езде т. д.) вниманию участников были представлены выступления коллективов художественной самодеятельности, духового оркестра и хоров, массовое пение, танцы, игры, викторина «Как ты изучил XVII партсъезд?», беседы с участниками гражданской войны, чтение стихов, географический конкурс и т. п. К особому роду аттракционов относились подъем на привязном аэростате, круговой полет на аэроплане и открытие планерной станции. Позаботились даже о развлечениях для детей: были представлены хоровое пение, игры, спортивные конкурсы, стрельба, упражнения с противогазом, состязание в чтении и сборка моделей самолетов и автомобилей{1774}.
В то время как культорги и инструкторы на первый план ставили большой объем проводимых ими мероприятий{1775}, другие метростроевцы даже в феврале 1935 г. критиковали слабый уровень культработы. Слишком редко удавалось им совместно посетить театр, кино или парк отдыха{1776}. Во всяком случае рабочие охотно принимали предложения культурно провести досуг{1777}. В кино или театр они отправлялись не только всем коллективом, но и в одиночку и малыми группами{1778}. Многие из опрошенных метростроевцев заявляли, впрочем, что у них нет времени для посещения кино или театра, поскольку они слишком устают после работы или должны еще выполнять партийные и комсомольские поручения{1779}.
Г) Спорт и военная подготовка
Спорт в Советском Союзе 1920-1930-х гг. — подобно национал-социалистической Германии — являлся не самостоятельной ценностью, а был ориентирован на достижение политических целей. В правительственном постановлении от 13 июля 1925 г. задачей спорта объявлялась физическая закалка молодежи для повышения производительности труда и боеготовности. Кроме того, занятия спортом призваны были привить населению навыки гигиены и культуры тела, а также сплотить массы вокруг партийных, советских и профсоюзных организаций{1780}. Поэтому спорт следовало культивировать не в собственно спортивных объединениях, а в рамках существующих массовых организаций. Эта задача в первую голову входила в компетенцию профсоюзов. На предприятиях они создали «спортивные коллективы», руководимые «спортивным бюро». Крупные спортколлективы подразделялись на секции и школы по различным видам спорта. У комсомола не было своей спортивной организации, он обязан был поддерживать спортколлективы профсоюзов{1781}.
После многолетнего забвения спорт пережил этап подъема в 1931 г. с изданием указа о значке ГТО. В названии этого значка отразилась главная цель спортивной подготовки, какой она представлялась руководству большевистской партии: «Готов к труду и обороне». Требования к значкистам ГТО несли явно выраженный милитаристский дух и включали следующие дисциплины: плавание на 100 м, бег на 1000 м, прыжок в длину, прыжок в высоту, метание ручной гранаты, подтягивание на турнике, плавание на 50 м с ящиком патронов весом 32 кг, плавание на 100 и 50 м в одежде и с ружьем и ручной гранатой, плавание на длинные дистанции, езда на велосипеде на 10 км (в качестве замены — вождение автомобиля, трактора или велосипеда с мотором), гребля на 1 км, бег на 10 км или марш на 15 км в полном военном снаряжении, марш 1 км с надетым противогазом, стрельба из мелкокалиберной винтовки. Кроме того, претендент на значок должен был уметь оказывать первую помощь и проявить себя ударником в труде. За первый год после его введения значок ГТО получили 450 тыс. чел.{1782}
Значок ГТО находился в центре спортивной активности и на Метрострое. Начало было положено в августе 1932 г. открытием трех спортивных площадок{1783}. На первой спортивной конференции Метростроя в начале сентября 1932 г. руководство критиковали за отсутствие спортивной базы. Лозунг комсомола, чтобы каждый комсомолец к открытию Всемирной спартакиады 1933 г. сдал нормы на значок ГТО, на Метрострое игнорировали. Спорт еще не проник глубоко в шахты{1784}.
К концу сентября 1932 г. спортивная организация Метростроя состояла из 9 спортколлективов с 341 членами. Нормы на значок ГТО сдали 51% из них. Некоторые спортивные сообщества существовали летом 1932 г., а затем распались. Спортивное бюро из-за своей бездеятельности 29 сентября 1932 г. было переизбрано{1785}. Но и новому составу бюро, не получившему поддержки со стороны комсомола и профсоюза, не удалось изменить ситуацию к лучшему. Призывы к сдаче норм ГТО зимой 1932/33 гг. находили слабый отклик даже у комсомольцев{1786}.
В мае 1933 г. ЦК профсоюза оценил спортивную работу на Метрострое как неудовлетворительную и назначил новое спортивное бюро, выдвинувшее не слишком увлекательный лозунг: «Подчинить спорт задаче выполнения и перевыполнения производственного плана!» В дальнейшем больше ориентировались не на требования норм ГТО, а на потребности рабочих: на лето был заключен договор со стадионом в Сокольниках. При каждом культурном центре возникли спортплощадки для игровых видов, проводились турниры по волейболу и другие соревнования. В пос. Лось решились на строительство собственного стадиона, были сформированы секции со спортивными инструкторами по футболу, легкой атлетике, теннису, волейболу, баскетболу, гребле и плаванию{1787}.
Сначала большинство спортколлективов существовало только на бумаге, поскольку профсоюзный комитет о них не заботился. В начале июня метростроевцев не пустили на стадион в Сокольниках, потому что профком не внес арендную плату. Там, где спортколлективы сложились, обычно проводились соревнования по волейболу, но не велось планомерной подготовки к сдаче норм ГТО. «Стране нужны мужчины с крепкими мускулами и нервами, с волей к победе — одним словом, мужчины, готовые к ударному труду и обороне». «Мы по горло сыты сидением летом в душных бараках», — приводил высказывания рабочих «Ударник Метростроя», требуя от профкома «выковывать […] ударников труда и обороны»{1788}.
Спортивная активность пробуждалась обычно летом. В сентябре 1933 г. вновь наметился очевидный спад, хотя число комсомольцев на стройке резко возросло{1789}. Зимой возможность заниматься спор том была ограничена погодными условиями. Спортивное бюро, от ныне пользовавшееся большей поддержкой комсомола, в это время делало упор на соблюдении гигиены и чистоты. В декабре 1933 г. по решению спортбюро был проведен «комсомольский спортивный поход за культурный барак». Спортивные активисты инспектировали бараки, устраивали вешалки для одежды, разъясняли обитателям бараков необходимость заботы о своем теле, пользу обливания холодной водой и утренней гимнастики, следили за своевременной сменой нижнего белья, наличием горячей воды и отопления. В поселках были проложены лыжные трассы, залиты катки. В выходные дни устраивались массовые забеги на лыжах и коньках. Кроме того, по меньшей мере четверть жителей барачных поселков должна была сдать нормы ГТО.{1790}
Весной 1934 г. спортивные мероприятия были развернуты в большем масштабе. 12 апреля 1934 г. спортбюро провело первый кросс в Сокольниках{1791}. Теперь команда Метростроя участвовала и первенстве Москвы по футболу. Первая игра состоялась 12 мая 1934 г. Одновременно в пос. Лось были сооружены 4 волейбольные площадки, 2 баскетбольных и футбольное поле, дополнительно были арендованы два стадиона и гребная станция Московского совета профсоюзов. На стадионах играли в волейбол, футбол и теннис. Всего к маю 1934 г. регулярно занимались спортом 2,5 тыс. метростроевцев. 857 сдали экзамен по нормам ГТО и получили значок. Спортивная работа велась по-прежнему слабо в барачных поселках и на ряде шахт и дистанций{1792}.
На июнь-июль 1934 г. был запланирован крупный спортивный праздник, который должен был начаться соревнованиями на шахтах и дистанциях, а завершиться спартакиадой Метростроя. В программе значились легкая атлетика (бег, прыжки в высоту и длину, метание ручной гранаты, диска, толкание ядра), игровые виды спорта, плавание и стрельба{1793}. Сроки проведения спартакиады по неизвестным причинам были отодвинуты на два месяца{1794}. Основной целью спартакиады было побудить спортсменов к сдаче норм ГТО. В ходе соревнований почти на всех стройплощадках появилась возможность для занятий спортом{1795}.
В масштабном московском спортивном параде 24 июля 1934 г. приняла участие также колонна метростроевцев в составе 2 тыс. чел.{1796} Тем же летом трое комсомольцев на велосипедах проделали путь длиной 4 тыс. км из Москвы в Крым и обратно. По пути они заезжали на предприятия-поставщики Метростроя и проверяли, как там выполняются заказы. Кроме того, они вели пропаганду строительства метрополитена{1797}.
Спортивные команды метростроевцев представляли Метрострой и на всесоюзной арене: в октябре 1934 г. футбольная команда выступила на турнире на юге, сыграв в Сталино (ныне Донецк. — Д. Я.), Макеевке, Днепропетровске, Тбилиси и Баку{1798}. Команда боксеров Метростроя выиграла зимнее первенство Москвы{1799}. В чемпионате Москвы по хоккею также была представлена команда метростроевцев{1800}. На первенстве Московской области по атлетическим видам спорта (борьба, бокс, тяжелая атлетика) метростроевцы заняли вторые места во всех трех номинациях{1801}.
Спорт использовался для того, чтобы направить бьющую через край энергию молодежи в разумное русло. По указанию комсомола задержанных хулиганов не сразу передавали в руки милиции, а сперва пытались исправить, приобщив к занятиям спортом{1802}.
В октябре 1934 г. при профкоме Метростроя открылась спортивная школа. В ней велись курсы гимнастики, волейбола, борьбы, бокса и др. видов спорта{1803}. Вскоре появились отдельные школы гимнастики{1804}, борьбы{1805}, бокса{1806}, бега на лыжах{1807} и танцев. Последняя пользовалась особым успехом{1808}. На станции «Правда» Северной железной дороги (22 км к северу от Лоси) Метрострой возвел собственные дома отдыха с хорошо оборудованной спортивной базой{1809}. Зимой спортсмены устраивали лыжные забеги в окрестностях Москвы{1810}. Восемь ударников шахты 13-14 приняли участие в лыжном пробеге от Москвы до Тулы протяженностью 270 км, который продлился пять дней{1811}. В шахматном турнире Метростроя участвовало более 3 тыс. рабочих, инженеров и техников{1812}. К концу 1934 г., по свидетельству председателя профкома Метростроя, около 5 тыс. строителей метро регулярно занимались спортом{1813}. К февралю 1935 г. 2425 спортсменов сдали нормы на получение значка ГТО{1814}.
В конце лета и осенью 1934 г. на Метрострое начали культивировать дорогостоящие виды спорта, прямо связанные с задачами военной подготовки: был создан кружок планерного спорта, в который в августе 1934 г. записалось 130 участников, из которых 15 чел. закончили школу инструкторов планеризма{1815}. В сентябре и октябре к нему добавились кружки парашютистов. Наконец, был основан «Аэроклуб», в состав которого входили три школы: планеризма, парашютного спорта и полетов на аэропланах. Профком Метростроя приобрел 6 планеров и 2 самолета «У-2», которые базировались на собственном аэродроме неподалеку от Москвы близ железнодорожной станции «Малые Вяземы». В начале октября 1934 г. действовало уже 6 кружков планеризма и 11 — парашютного спорта с общим числом членов 480 чел.{1816}
Первые курсы полетов на аэропланах открылись 1 декабря 1934 г., на них записалось 34 чел. Вторые курсы начали занятия 1 февраля 1935 г. с 65 курсантами. Речь при этом шла прежде всего о тех метростроевцах, кто уже прошел подготовку в кружках планеризма. В свободное от работы время они обучались навыкам пилотирования{1817}. В конце февраля 1935 г. 91 метростроевец посещал летную школу, 38 — кружок планеризма, 47 уже прошли школу планеризма. 38 парашютистов закончили теоретический курс, семеро уже совершили прыжки с самолета, 987 — с прыжковой вышки. 100 молодых людей объединились в кружке технического моделирования, где собирали модели самолетов{1818}.
«Аэроклуб» был предметом гордости комсомола Метростроя, в мае 1935 г. бросившего клич: «Каждый метростроевец должен стать членом своего Аэроклуба!» Учебные полеты, ориентированные на военную подготовку, производили на часть комсомольцев то же впечатление, что и в Германии на членов «Гитлерюгенда», организовавших свое объединение «Летчик-ГЮ». «На самолет!» — таков был распространенный комсомольский лозунг 1930-х гг.{1819} В мае 1935 в «Аэроклубе» насчитывалось 600 членов, была поставлена задача в течение года подготовить из их числа 90 летчиков, 1 тыс. планеристов и 700 парашютистов{1820}.[205]
К такого рода полувоенным спортивным объединениям относилось также Общество содействия обороне, авиации и химии (Осоавиахим). Это общество, созданное в 1927 г. за счет слияния различных оборонных объединений, наряду с партией, комсомолом и профсоюзами было крупнейшей массовой организацией. Его деятельность развивалась в нескольких направлениях: Осоавиахим занимался пропагандой военной подготовки и проводил ускоренные курсы, на которых население обучалось обращению с противогазом, стрелковым оружием и ручными гранатами. Более основательную подготовку получали те, кто посещал стрелковые и военно-технические кружки. Помимо того Осоавиахим располагал учебными пунктами и подготовительным центром, где продолжали обучение военнообязанные непосредственно перед призывом в Красную армию и командиры-резервисты{1821}.[206]
Осоавиахим имел сеть ячеек почти в каждой деревне, школе, на предприятии. Финансирование осуществлялось за счет членских взносов, проведения лотерей и из средств профсоюзов. На собственных заводах Осоавиахима изготавливались противогазы, стрелковое оружие, велосипеды, учебные пособия и военизированная униформа, которую были обязаны носить члены общества. Самое широкое распространение получили стрелковые кружки, участники которых за меткую стрельбу получали право носить значок «Ворошиловский стрелок». В военно-технических кружках занимались защитой от отравляющих веществ, химией, планеризмом, пилотированием самолетов, сборкой моделей самолетов и целым рядом военизированных дисциплин, таких как верховая езда, стрельба из пулемета, разведение собак-почтальонов и почтовых голубей, служба связи и др. Фабрика Осоавиахима по производству планеров близ Москвы являлась первой в мире{1822}.
Военную подоплеку нельзя отделить и от повседневной жизни на строительстве метро. «Комсомол игнорирует оборонную работу!» — с таким заголовком в июне 1933 г. вышел один из номеров «Ударника Метростроя». На некоторых шахтах, среди прочих на комсомольской шахте 12, писала газета, до сих пор не созданы ячейки Осоавиахима и не назначены военные организаторы (военорги). Партком обязал партячейки следить за военной работой на шахтах{1823}.
С середины марта 1933 г. в пос. Лось был организован подготовительный лагерь, который проходили военнообязанные метростроевцы перед призывом в Красную армию. Обстановка в лагере напоминала казарму: день начинался с гимнастики, затем следовал завтрак и сразу же начиналась военная подготовка, включая учебные стрельбы. Первое время профсоюзы и комсомол плохо следили за снабжением лагеря, в нем не хватало постельных принадлежностей и спортивных снарядов{1824}.
12 июля 1933 г. Осоавиахим Метростроя с участием 350 чел. провел первые боевые учения в виде скрытого марша с наступлением и обороной. Батальон «Москва-метро» наступал, батальон «Пос. Ворошилова метро» оборонялся{1825}. До конца августа 1933 г. 1,5 тыс. чел. проходили инструктаж по противовоздушной обороне, были проведены беседы с 1200 рабочими; предприняты две «военных вылазки» с 700 участниками, а также организованы экскурсии в Музей Красной армии и на выставки{1826}.
В августе 1933 г. военно-спортивная деятельность сосредоточилась на подготовке призывников 1911 года рождения. В военном лагере Лось были проверены социальное происхождение и уровень политической подготовки призывников, чтобы отделить «классово чуждые и морально разложившиеся элементы». Одновременно неграмотные обучались чтению и письму{1827}. В январе 1934 г. начался призыв военнообязанных 1912 и 1913 годов рождения. Они заканчивали курсы на пунктах военной подготовки, которые Осоавиахим основал на стройплощадках и в барачных поселках, двухмесячная программа курсов включала военную и политическую подготовку{1828}.
К январю 1934 г. количество членов Осоавиахима на Метрострое хотя и перевалило за 5,5 тыс. чел., но из них «ворошиловских стрелков» насчитывалось всего 300. Ячейки Осоавиахима нередко существовали только на бумаге, лишь на считаных шахтах действовали стрелковые кружки. Полностью отсутствовали команды противовоздушной обороны. Партячейки игнорировали эту область и не ввели, как предписывалось, должность военоргов, которые должны были возглавить ячейки Осоавиахима{1829}.
В течение 1934 г. активность Осоавиахима возросла, военорги партии и комсомола озаботились тем, чтобы члены их ячеек участвовали в стрелковой подготовке. В феврале 1935 г. 2850 метростроевцев получили значок «Ворошиловский стрелок», 28 посещали занятия в школе снайперов, 567 были отмечены значком ГСО[207], 1758 сдали военно-технический экзамен «Мотор»{1830}.
Массово-политические мероприятия, воспитательные меры, культурные и спортивные акции коснулись тысяч рабочих Метростроя и — за исключением политпросвещения — охотно использовались ими для проведения досуга. Эти акции преследовали несколько целей: во-первых, они были призваны обеспечить режиму контроль за людьми и во внерабочее время в форме наблюдения, воздействия и воспитания рабочих. Сталинская система претендовала на тотальный контроль над человеком и возможно полное вытеснение частной сферы. В противовес оценкам теории тоталитаризма следует, во всяком случае, учитывать то обстоятельство, что реализация притязаний режима в практической жизни по многим причинам носила ограниченный характер.
Во-вторых, новые формы проведения досуга облегчали интеграцию гетерогенного по составу трудового коллектива. Организованные партией, комсомолом и профсоюзами виды коллективного досуга переняли при этом роль, которую в обществах с иной организацией играли спортивные, музыкальные и др. союзы, а именно объединить совместной деятельностью людей разного происхождения, преодолеть барьеры социального и регионального происхождения, а также привить людям чувство общности. Большевистский режим — в еще более яркой форме, чем национал-социализм, который, несмотря на всеохватывающий контроль и меры воздействия на жизнь общества, терпел существование общественных союзов[208], — установил монополию «общественных организаций» на активность отдельных сообществ и групп.
Насколько удалось таким образом изменить сознание рабочих и сплотить их в единый коллектив — вопрос, для ответа на который в источниках недостает собственных высказываний метростроевцев. Однозначно можно констатировать, что формы совместного проведения досуга способствовали складыванию у рабочих группового осознания себя как «нас», т. е. как «метростроевцев»[209]. Те метростроевцы, чья особенно интенсивная связь со стройкой проступает в интервью или дневниках, кто свидетельствовал, что все свое свободное время проводит на стройке, объясняли, правда, этот факт не столько культурными или спортивными акциями, сколько личными контактами, «жизнью» на стройке или в комитете комсомола и скучной обстановкой дома в бараке. На походы в театр или кино у них совсем не было времени{1831}. С уверенностью можно сказать, что у беспартийных рабочих дело обстояло иначе, поскольку они не обнаруживали склонности просиживать на собраниях или стараться после окончания смены отработать еще одну ради выполнения плана, а были рады любой возможности сбежать из скучного барака.
В-третьих, массово-политические мероприятия — по аналогии с организацией «Сила через радость» («Kraft durch Freude») и подобными популярными объединениями нацистской Германии — несли в себе важную компенсаторную функцию{1832}. Они возмещали те лишения, которые рабочий нес из-за тяжелой работы и примитивных условий жизни. Если рабочую силу намереваются использовать не на короткое время, но с более отдаленной перспективой и в расчете на повышение производительности труда, тогда следует позаботиться о восстановлении сил рабочего в форме отдыха, а также с помощью духовных и спортивных компенсаторов. Защита труда и медицинское обслуживание должны рассматриваться в этом же целеполагающем контексте как средства поддержания производительности рабочих. Помимо этой относительно узкой цели организованные формы досуга на фоне господствующего в стране чрезвычайного положения, атмосферы мобилизации и страха перед преследованием образовывали некие острова временного возвращения к мнимой нормальности, где можно было забыть о чудовищной повседневности. В этой связи следует упомянуть созданные в СССР в те же годы «парки культуры и отдыха», которые наряду с другими функциями, такими как проведение частых и роскошно инсценированных общественных праздников и сознательное содействие культуре общения, также имели компенсаторный характер, имитируя нормальную жизнь.