Московское царство — страница 21 из 23

тому что это дело «всего государства, всех городов и всех чинов», правительство предпочло идти на решительное признание государственного банкротства, но не созывать земского собора.

Весь этот недолгий период деятельности земских соборов был временем усиленного строения приказной бюрократической системы управления. Земские соборы остались лишь чрезвычайным приемом управления при разрешении особо трудных и тревожных задач. Общие условия государственной жизни не были благоприятны для какой-либо перестройки внутренних политических отношений. После Смуты Московское государство затрачивает огромные усилия на восстановление разбитой в разрухе организации своего социально-политического строя. А внешние его судьбы лишь обострили напряженность этого строя и острую потребность усиленного подчинения всех сил и средств страны все разраставшимся потребностям государства. В первые десятилетия новой династии Московскому государству удалось – и то ценой больших усилий – укрепиться на тех территориальных пределах, какие определились после потерь Смутного времени. Это время восстановления и сосредоточения национальной силы накануне нового периода ее наступательных движений. Постепенно возрождаются старые тенденции этих движений. Разрастается колонизационное движение к Балтийскому морю, в бассейн Днепра, на юг к Черному морю, в Поволжье и на восток в Приуралье, в глубь Сибири. Нарастает и развивается в течении XVII глубокий переворот международного положения Московского государства, который изменил в корень и внутренний смысл его политической работы. В борьбе за Малороссию Великорусское государство вышло на тот путь, который привел его к перерождению в государство Всероссийское, к смене Московского царства Российской империей. Непомерное расширение территориальной базы, на которой строилась Московская государственность получило особый культурно-исторический смысл в связи с чрезвычайным осложнением этнографического состава населения государственной территории. Московское царство, выросшее на великорусской основе, теряет этот свой исконный областной национальный характер. До крайней степени увеличены всем этим историческим процессом организационные задачи правительственной власти и потребность в огромной затрате средств на удовлетворение текущих военных и мирных нужд государства. Закрепощение всех разрядов населения по службе и тяглу достигает в XVII веке лишь большей определенности и законченности, сопровождаясь более строгим разграничением между отдельными сословными группами. Общественный строй Московской Руси представляется людям XVII века в виде стройной системы «неподвижного во веки крепостного устава», которым все государевы люди распределены на четыре «великих чина»: духовный, служилый, торговый и земледельческий, строго разграниченные в государственных повинностях, с одной стороны, в специальных сословных правах и формах деятельности, с другой. Правда, что такая идеальная схема плохо соответствовала действительности. Населению Московского государства мудрено было дойти до строгой кристаллизации в замкнутых сословных формах. Колонизационное движение и рост государственной территории, элементарность экономического быта и условия торгово-промышленной жизни задерживали и нарушали отчетливую дифференциацию общественных классов, поддержать и закрепить которую стремилась правительственная власть.

Усилия этой власти «поставить на мере» службу и тягло, подчинив их распорядку всю социальную структуру страны, вели развитие государственного управления к усилению бюрократической централизации и приказной власти в местном управлении. XVII век – время полного расцвета самодержавной власти и приказной организации ее правительственных органов. Расстройство сил и средств страны после Смуты, их крайняя недостаточность при крупном и быстром росте требований государства, ставили еще более напряженно, чем в XVI веке, задачу создания такого управления, которое сосредоточило бы в руках центральной власти полный их учет и полную возможность управления ими. Тенденция к усилению административной власти и ее большей централизации воплотилась в росте центральных приказных учреждений. Усиленная работа по восстановлению служилого и землевладельческого строя, государственного и народного хозяйства переходит постепенно в ряд попыток разрешить более сложные задачи по развитию новых форм военного дела, торговли и промышленности, по усвоению западно-европейской техники этих отраслей народно-государственной жизни, по более творческому руководству экономическим и культурным бытом страны. Расширяя размеры своего правительственного почина, царская власть создает новые и новые приказные учреждения. Растет их количество, растет и их сила в ходе государственной и общественной жизни. Верховная власть времен патриарха Филарета и царя Алексея испытывает даже тревогу перед этой самостоятельной силой приказных учреждений, деятельность которых вызывает недовольство населения, а поддается лишь весьма относительному руководству и контролю державного верха. Роль личной царской власти в делах правления отступает на второй план, и эта власть характерно противопоставлена в сознании ее носителей и народной массы самодовлеющему строю приказной бюрократии. Она пытается бороться с таким явлением, организуя особо полномочные учреждения из доверенных лиц для борьбы с злоупотреблениями и вообще с теми приказными навыками, о которых царь Алексей отзывался с большим раздражением, как о «злохитренных московских обычаях» и «московской волоките». Эти органы верховного контроля – приказы, «что на сильных людей бьют челом», принимали характер чрезвычайных ревизионных и следственных учреждений – судных приказов, но мало давали прочных результатов. Царь Алексей Михайлович, отстаивая свое возможно деятельное личное участие в делах управления, создал себе особый ближний орган царской деятельности, вне и поверх обычной системы приказных учреждений – в виде Приказа великого государя тайных дел, куда переходили на рассмотрение и вершение, наблюдение и постановку по новому разнообразные дела, особенно близко интересовавшие царя по тем или иным личным или принципиальным соображениям.

Московское царство принимало строй бюрократически организованной монархии. И та же бюрократизация управления охватывает и местные органы правительственной власти. С первыхлет после Смуты центральная власть стремится поставить свои местные органы ближе к заведыванию делом государственного управления в областях, и, несмотря на то значение, какое приобрели местные самоуправляющиеся миры в эпоху восстановления государственного порядка из пережитой разрухи, ищет опоры не в них, а в усилении приказного областного управления. Готовая форма для этого была создана в боевых и тревожных обстоятельствах Смутного времени. Ею оказалась должность воеводы, которая в прежнее время существовала лишь на окраинах, где постоянная опасность пограничных отношений и скопление беспокойного населения – выходцев и беглых из центральных областей – требовали особой бдительности. Воеводы соединяли в своих руках военную власть, финансовое и полицейское управление с судом и расправой по отношению ко всему населению уезда. Условия Смутного времени вызвали назначение воевод со столь же широкими полномочиями в города и уезды Московского центра. Во время земского движения они нередко являлись для него готовыми руководителями. Правительство новой династии сохранило это значение воеводской должности и сделало ее повсеместным учреждением. Этим удовлетворялась потребность усилить правительственное воздействие на ход местной жизни.

Воевода – не самостоятельный наместник, а орган приказного управления, исполнитель подробных наказов и многочисленных отдельных предписаний, присылаемых ему из Москвы. Он и не кормленщик, казенные доходы ведает не на себя, а целиком на государя, не получает и кормов от населения. На деле эта весьма рудиментарно построенная власть стала почти бесконтрольной распорядительницей судеб местного населения. Неосведомленность центральной власти, общее расстройство порядка, усложнение задач управления по мере роста государственной территории заставляли предоставлять воеводам, при всем желании всяческие регламентировать их деятельность, весьма широкие и мало определенные полномочия, предписывая им принимать нужные меры без сношения с правительственным центром, «смотря по тамошнему делу», как окажется «пригоже». А скудость правительственных средств и организационных навыков оставляла воевод на иждивении местного населения. Они и весь их штат кормились «от дел», получая «добровольные» приношения, что не встречало осуждения ни в правительстве, ни в общественных нравах. «Злохитренные обычаи» приказного строя одинаково отравляли и центральное, и областное управление, как черта культурной и материальной бедности Московской Руси.

С такими элементарными формами государственного устройства стояло Московское царство перед задачами огромной сложности, какие созданы общими условиями его внешней, международной, и внутренней, национальной, жизни в XVII веке.


XI


В шестидесятых годах XVII века Московское царство подверглось тщательному изучению приезжего человека – хорвата, католического патера Юрия Крижанича. Первый панславист, Крижанич мечтал о могущественной Московии, как будущей освободительнице славян от иноземного ига. Мечтал он об объединении славян на почве их национально-политических интересов и единой культурной жизни, славянской и католической. Необходимой предпосылкой для осуществления этих мечтаний было государственное, экономическое и культурное процветание Московского государства. Московская действительность жестоко разочаровала Крижанича. Всматриваясь в нее, Крижанич убедился, что самодержавная власть – единственная на Руси активная и творческая сила. Свободная от раздела верховной власти «на многия части», она может рационально руководить народной жизнью, стать выше розни сословных интересов, разумно регулировать социальные отношения, установить полезные и справедливые законы, правильный суд и закономерное управление, развить торговлю и промышленность, насадить жизненно-полезное просвещение. Все это, однако, задачи будущего. Перед нами в лице Крижанича проповедник просвещенного абсолютизма, который полон веры в творческие силы и способности державной власти и человеческого разума и глядит с бодрой надеждой на грядущее, вопреки тягостным впечатлениям окружающей его действительности. А действительность эта нашла в Крижаниче строгого и наблюдательного судью. Самодержавная власть, которую он высоко ценит, является ему на Руси в искаженном, извращенном состоянии. Она выродилась в «крутое владение» и «тиранское царство», которое управляет по худым законам, жестоко и, в то же время, слабосильно, разоряет страну ошибочной финансовой системой, развращает народ винной монополией, принижает его произволом. Московская администрация развращена, с одной стороны, попустительством власти, слишком снисходительной к приказным злоупотреблениям, а, с другой, нищенским содержанием, которое заставляет кормиться от дел, и ещ