— В следующий раз так и сделаю.
— А как спит твоя жена?
— У нее есть фирменные затычки для ушей. И нервы крепче моих. Как стальная проволока.
Быстров перезвонил через пару дней и сказал, что с машиной вышла, — как бы это сказать, — небольшая накладка. Одним словом — ничего не получится. Если есть желание пересесть на "Волгу", — придется дождаться следующего года. А та машина, что была в продаже, к сожалению, уплыла, — сам Быстров об этом узнал пять минут назад.
На имя первого секретаря ВЛКСМ Пастухова поступило письмо со Старой площади из ЦК КПСС. У них в этом году свои фонды на новые "Волги" исчерпаны. А большому человеку, — некоему Сазонову, заведующему отделом строительства, — срочно нужна машина. Партийцы просят у комсомольцев выделить "Волгу" из их фондов, ну, как обычно, — в порядке исключения. Конечно, в другой раз им можно было деликатно отказать. Какого черта? На ЦК и так машин выделяют целую кучу, — а им все мало. Скорее всего, тачка нужна какому-нибудь сынку большого человека, чтобы с девочками кататься.
Но скоро в здании ЦК ВЛКСМ начнется ремонт, строительные материалы в магазине не купишь, их через Старую площадь распределяют. Не отдашь им "Волгу", они в отместку оставят комсомол без импортного кафеля, без наборного паркета или вместо немецких унитазов подсунут родные, отечественные. Поэтому сейчас начинать эту мелкую мышиную возню, никак нельзя, — такая политика. Быстров сказал, что Борис еще молодой парень, год поездит на "Жигулях"… Хотя есть другой вариант: можно позвонить тестю, тогда недоразумение с "Волгой" наверняка как-нибудь утрясут, быстро и тихо. В принципе, тести нужны для того, чтобы решали проблемы детей.
Борис положил трубку и пару минут раскачивался на задних ножках стула, глядя в противоположную стенку, на здоровенный календарь с Софией Ротару. Он думал о том, что надежда получить машину еще остается, надо сходить к Сергею Сергеевичу Лукову, начальнику хозяйственного управления. И вымолить у него переуступить очередь на машину.
Луков выслушал Бориса внимательно, с серьезным видом полистал перекидной настольный календарь, сказал, что машину он собирался брать через две недели, — уже пришла открытка из магазина. И что бы ни случилось, — пусть небо упадет на землю или земля на небо, — это без разницы, — он свою "Волгу" получит, костьми ляжет, но получит. Он долго откладывал деньги на это дело, именно на "Волгу", продал дом умершей тещи, — как раз три тысячи не хватало, — и вот "Волга" почти в кармане. Осталось шаг шагнуть. Она ему ночами снится, не курорты, не водка, не бабы, а "Волга", — бежевого цвета, — и отдать свою мечту, пусть даже хорошему человеку, — все равно, что застрелиться. Все равно что удавиться. А давиться не хочется, особенно за три месяца до выхода на пенсию.
— Мне шестьдесят стукнет — и все, — сказал Луков. — Меня тут, в вашем комсомоле, лишнего дня держать не станут. И заранее предупредили, что некий человек уже ждет, когда должность освободится. Да и мне самому на хрен нужно портки просиживать. Все равно это не работа, а один геморрой. Сколько на меня анонимок писали, что ворую… Два толстых тома можно из них составить. Сколько приходило комиссий, проверок. Но я чистый. Поэтому решил, — уйду сам. Пошли они в… Не хочу больше тут… А пенсионер "Волгу" хрен получит. Даже "Жигулей" не дадут. Грамоту только — за безупречный долголетний труд. Я ее повешу в дачном сортире. Боря, это мой последний шанс. Другого не будет. Понимаешь?
— Мне очень надо.
Борис понимал, что спорить бесполезно, даже небезопасно, но не мог сдержаться. Этот Сергеич только с виду кондовый свойский мужик, — но простота обманчива. Знающие люди говорили, что он состоит нештатным осведомителем на Лубянке, и доносы научился писать виртуозно. Этим слухам можно верить, можно не верить, но о них нельзя забывать. Борис мог отделаться туманными намеками и посулить Лукову две тысячи рублей, даже две с половиной, за то, что тот уступит машину. Обещать больше, по сути вслух предлагать взятку, да еще в служебном кабинете в рабочее время, — слишком опасно. Да и деньги нешуточные. Сразу возникнут вопросы: откуда такое богатство привалило? Любимая бабушка умерла? Или что? Борис решал, что сказать, — и не мог решить.
— Это что же за надобность? — Сергей Сергеевич улыбнулся, показал темно коричневые от табака зубы, покрутил в руках пачку сигарет "Краснопресненские", вытащил одну. — Ну, что за срочность у тебя такая?
Борис медлил с ответом, до последней секунды взвешивал шансы, но рисковать передумал.
— Жену обещал отвезти на Кавказ. Прокатать по военно-грузинской дороге…
— Господи, Боря, — у тебя сердца нет. Гробить новую "Волгу" на бездорожье… На Кавказ переться, через всю страну. Как сказал поэт: летайте самолетами "Аэрофлота", любите на лету. Если у меня и была капля сомнения, теперь ее не осталось. "Волгу" ты от меня не получишь. Кстати, откуда у тебя такие деньжищи? Секрет? Ну-ну… Если бы теща не осчастливила меня своей кончиной, "Волга" досталась тебе. Но старушка прибралась.
— Что ж, поблагодари от меня покойную тещу.
— Если не забуду. Кстати, никогда не видел твою жену. Она много старше тебя?
— С чего ты взял? — Борис наигранно рассмеялся. — Мы ровесники.
— Понятно…
Вроде шутил Луков, губы сжал, смотрел недобро. Даже руки дрогнули, и сломалась не прикуренная сигаретка.
Глава 20
Поступили материалы на кандидата в члены Политбюро члена ЦК КПСС Вадима Егоровича Шубина, это были копии совершенно секретных документов, сброшюрованные в четыре довольно толстых книги. Полное жизнеописание, объективки на родственников, друзей и знакомых. Гончар разделил папки, засадил за чтение Лыкова и сам, не поднимая головы, шелестел бумажками до обеда. Он перекусил бутербродом и продолжил чтение, к вечеру кое-как почти все осилил. Когда стемнело, включил лампу, всухомятку сжевал второй бутерброд, что принес из дома, хотел читать дальше, но глаза устали. Он отпустил по домам женщин секретарей, сел на диван к журнальному столику и подогрел электрический чайник. Сделал две чашки растворимого кофе с сахаром и приказал Лыкову закончить чтение, — небольшой перерыв не помешает.
— Сначала я взял не тот том, он посвящен юности Шубина, службе в армии, — Гончар развалился на диване и закурил. — А в таких делах лучше начинать не сначала, а с конца. Сегодня моя педантичность сыграла против меня. Прочитал почти все от корки до корки. Хотя половину, а то и больше, можно было пропустить. Молодость Шубина — типичная для людей его поколения. Вышел из низов, после учебки попал на фронт, ранен, награжден, вступил в партию…
— У меня тоже отец был на фронте…
— Не сбивай меня… После войны Шубин закончил техникум, затем институт тяжелого машиностроения. Ему было чуть за тридцать, когда он стал директором крупного оборонного предприятия и членом Челябинского обкома партии. И дальше все в том же роде — покатился, как железнодорожный состав по путям. Все прямо и прямо. И еще в гору… Как пишут в характеристиках: коммунист, беззаветно преданный идеалам партии, несгибаемый ленинец и так далее. Так хорош, хоть икону с него пиши.
— Да, биография впечатляет, — сказал Лыков.
Он украдкой посмотрел на часы, почти девять вечера, а начальник, кажется, хочет продолжить чтение до полуночи. Хорошо бы объективки на сон грядущий прочитать, — быстро заснешь. Только выносить документы из этой комнаты строго запрещено. Гончар, словно угадав эти мысли, сказал:
— Ты торопишься? Может быть, работа мешает личной жизни?
— Нет, нет, все в порядке, — щеки Лыкова зарумянились, но в полутьме это было почти незаметно. — Надо сегодня добить эту литературу. Ну, раз уж начали.
— Есть у Шубина только одна слабина — бабы. Ты обратил внимание, сколько к его делу подшито анонимок? И каждая вторая — о его женщинах или его женщиной написанная. То он с одной спит, то с другой. А потом расстается. А женщины с оскорбленным самолюбием узнают адрес партийной организации, берут бумагу и строчат: прошу принять меры. Народ-то грамотный. Если бы не женщины, Шубин давно бы вошел в Политбюро ЦК. Правда, последние лет семь анонимок на него почти не поступало. Побаиваются жаловаться на такого большего человека.
— Может быть, бросил он это баловство, ну, с женщинами?
— Нет, не бросил. Ты просто кое-что еще не читал. И женщины все те же, того же сорта, что и раньше. Среднего сорта. Не самые молодые, не самые стройные и умные, из простых. Заведующая парикмахерской, администратор гостиницы. Последние года полтора он встречается с некой Голуб Оксаной Сергеевной, директором ресторана "Русская сказка". Это заведение — почти у кольцевой дороги. От метро "Сокол" на трамвае. Примерно раз в неделю он бывает у нее дома. Жена Шубина почти все лето сидит на государственной даче в Завидово. В город возвращается примерно один раз в десять дней. Переночует, возьмет новые книги и вернется обратно. А Вадим Егорович пожинает запретные плоды холостяцкой свободы. Он мужчина крепкий, в соку…
— Вы думаете Голуб…
— Чего тут думать, — надо ее проверить, — нахмурился Гончар. — Мне эта любовная связь, эта Голуб активно не нравится. У нее взрослый сын, великовозрастный болван. Не учится, не работает, мама купила ему справку, он закосил от армии, и теперь болтается как цветочек в проруби. От такого не знаешь, чего ждать. А Шубин постоянно бывает у этой женщины. Мало того, — остается ночевать. И в портфеле таскает такие документы, за которые любая разведка мира заплатит астрономические деньги, не торгуясь. И деньги эти очень просто получить. Особенно если есть добрый знакомый в каком-нибудь западном посольстве. И умеешь пользоваться фотоаппаратом. Завтра надо запросить все материалы на Голуб и ее сына.
— Еще что-нибудь?
— Прикидываю, что бы такое сделать с этой директрисой… Ну, чтобы дело поскорее двигалось. Некогда нам с ней возиться. Вот что подумал: неплохо бы ее посадить. Недели на две для начала. Она работает директором ресторана, значит, упрятать ее за решетку — ничего не стоит. Повод найдем. Она посидит, мы устроим обыск в квартире. Прощупаем сына. А потом, если Голуб окажется чистой, — выпустим ее и снимем обвинение. Что скажешь?