Костя оглядел стол. Там, помимо кожаного футляра, лежали карточки со всякими словами и рисунками: домик, человечек, автомат, солнце… Ну прямо как урок школьный, только училки с указкой не хватает. Лабус даже поежился слегка: он в детстве ненавидел школу. Предпочитал вместо уроков ходить с мальчишками на заброшенную военную базу в лесу неподалеку от родного городка возле Клязьмы, выискивать гильзы на стрельбище, разглядывать выцветшие фотографии на стенах в учебных помещениях: плацы, ряды солдат, Красная площадь с Мавзолеем, с которого машут руками солидные мужи из Политбюро ЦК КПСС, а мимо катят танки… Наверное, в то время маленький Костик Гордеев и захотел стать военным. И стал им, поскольку, как и Леха Захаров, привык добиваться своего.
— А у вас что, товарищ полковник? — спросил он, обращаясь к Якову по званию, хотя тот давным-давно ушел в отставку.
— Ну что же, есть кое-что! — Чувствовалось, что тема эта бывшему полковнику близка и интересна. — Двигаемся мы, продвигаемся. Хотя и медленно. Я, товарищи прапорщики… и товарищ капитан, понимаете ли, не просто лингвист, я интересовался сравнительным языкознанием в свое время, хотел даже преподавать, да не разрешили тогда…
— А чего ж, — перебил Костя, которого уже давно снедало любопытство, — то есть, извините, товарищ полковник, давно спросить хочу: почему агрономом стали?
Яков провел по столу ладонью, перемешивая карточки.
— Так уж вышло, Константин. После развала СССР всякое с людьми случалось, а у меня разочарование было громадное в жизни. И в системе нашей, и во всем человечестве… Понимаете, мы ведь с Лешей раньше были уверены, что занимаемся чем-то действительно важным, делаем нужное дело. Мы коммунистами настоящими были. Но постепенно все критичнее смотрели на происходящее вокруг, ну а когда Союз рухнул… Я тогда убедился, что на самом деле не был причастен ни к чему важному, что все это только игры политиков, в которых мы простые пешки. Ну, пусть мы с Лешей не очень простые, но все равно. Мне тогда хотелось забиться в глухую щель, заняться чем-то и правда простым, простым и понятным. Приносить людям вполне конкретную, зримую пользу, чтобы далеко от политики, от всего, с чем я раньше был связан. Вот я и получил второе образование… Ну ладно, я долго про это говорить могу, в общем, не сбивайте вы больше меня.
— Рассказывайте, — вставил Алексей. — А ты, Костя, помолчи пока.
— Я молчу, молчу, — согласился Лабус.
— Так вот, — продолжал Яков, — в языках индоевропейской группы, к которой относится и русский, есть различные ветви. Но в этих ветвях, в разных группах внутри языковой семьи сохраняется общее ядро, идущее от праиндоевропейского языка. Термины родства… Костя, по лицу твоему вижу, что как-то не очень ты понимаешь, а?
— Нет, праиндо это — все понятно! — бодро кивнул Лабус. — А что такое термины родства?
— Ну вот, «брат» — бразер, фрит, фра, бродар, фратр, — во многих языках звучание слова схожее. Знание языковых законов, формул изменения слов помогает мне понять Гярда.
— И что выяснили, товарищ полковник?
Яков жизнерадостно развел руками.
— Да практически ничего! Но вопрос в другом. У русского и варханского общие корни. Очень, очень древние корни. Вот чего я не могу объяснить! Как, почему они схожи? Выходит, мы уже пересекались?
— И варханы обучили древних индийцев своему языку? — добавил Курортник.
Лабус с легким удивлением покосился на напарника — надо же, знает, что именно древние индийцы на праязыке шпрехали? Хотя ведь если он «индо», так можно догадаться.
— Нет, это вряд ли, — покачал головой Яков. — Русский язык — отдаленный потомок индоарийской ветви праязыка. Но он сам по себе тоже был ветвью какого-то еще более древнего языка. И потому не в том дело, что наши языки от варханского произошли или наоборот, а в том, что корни одинаковые. То есть когда-то — четыре, пять тысяч лет назад! — был уже некий… контакт. Серьезный контакт, плотный, иначе корни не были бы так схожи. И в то же время — письменность у варханов развивалась совсем иначе, она ближе к египетской, что ли.
Хмыкнув в усы, Лабус поднялся.
— Ну ладно, в общем, пока результатов нет. Устал я и жрать хочется, надо перекусить. Леха, давай…
— Надо решить, что делать, — бросил Игорь, и все замолчали, глядя на него.
Как-то так получилось, что все — даже энергичный старик Леша, ушедший в отставку, как и Яков, в звании полковника, и Курортник с Лабусом тоже — быстро приняли его за старшего. Хотя Алексей с Костей сомневались поначалу, долго на эту тему между собой дискутировали, но после решили: если Сотник из разведки, да к тому же капитан, то пусть и командует, в конце концов, сейчас это главное — собирать разведданные.
— Яков Афанасьевич, сколько времени пройдет, прежде чем вы начнете его хоть как-то понимать? — спросил Игорь, поднимаясь. — Понимать и получать более-менее ясные сведения?
Полковник думал недолго.
— Три недели минимум. Самый минимум.
— То есть примерно через месяц у нас будут первые внятные данные. — Игорь обвел всех взглядом. — Долго. Значит, надо решать сейчас. Вернуть этого вашего Кирилла мы не можем, да и вообще неизвестно, жив ли он. Где лэптоп — тоже вопрос. У нас остается два пути, то есть две точки, где возможно быстро получить какую-то информацию о нашествии, о противнике, о причинах всего происходящего. Это научный центр в Подольске и база Айзенбаха.
— До Подольска далеко, — заметил Леша. — Километров пятьдесят. Главное, неизвестно, что на пути.
— А до офисного центра этого Артемия Лазаревича — рукой подать, — подхватил Лабус. — Ну, не совсем, учитывая все обстоятельства, но…
— Только мы не знаем, там ли он, и если да, то как его охраняют, — возразил Курортник. — Хотя вообще надо, конечно, туда отправиться. Сегодня же, я считаю.
— Согласен, — кивнул Леша.
— Да, — поддержал Яков.
Раздались шаги, все поглядели на Гярда. Улыбаясь, тот подошел к столу и протянул руку к фляжке Якова.
— Ну, ты! — Лабус пихнул его кулаком в грудь, пленник отшатнулся. — Тебе кто встать позволил?
— Ладно, пусть попьет, — сказал Курортник.
— Костик! — поддержал Яков. — Что ж нам его жаждой морить?
Пленник обескураженно переводил взгляд с одного на другого, потирая грудь.
— Добренькие все какие, — проворчал Лабус, отступив на шаг.
Гярд снова потянулся к фляге. Открыл, сделал несколько глотков, положил на место и, попятившись, опустился на стул.
— Значит, выступаем этой же ночью, — заключил Игорь. — Осталось разобраться с маршрутом.
— Под землю мы с Лешей ни ногой! — тут же произнес Яков, быстро покосившись на друга. — Ему хуже становится, и к тому же там крысоедов этих желтоглазых все больше. Они ведь действительно крыс жрут, те разбегаются с писком, будто мыши от кошки. Страшно подумать, что теперь внизу делается.
— Значит, разработаем наземный маршрут, — кивнул Игорь. — И автобус, и броневик на ходу, так что поедем. Багрянец дежурит в кабинете географии, там есть карта Москвы. Костя, Алексей, пойдемте, это лучше с вашей помощью.
— Хорь давно на посту? — спросил Лабус, вставая.
— Их обоих пора сменить, — Игорь вопросительно повернулся к старикам.
— А чего, подежурим, пусть пацан с курсантом отдыхают, — кивнул Леша. — Так, Якуша, пленника в кладовку опять, запереть крепко. А вы трое пока маршрутом занимайтесь.
ГЛАВА 25
Хорек подбежал к броневику. Перед машиной шли четверо в обычной городской одежде, в варханских куртках и круглых кожаных шапочках, у троих под шапочками виднелись края бинтов, а на руках были фиолетовые повязки. Мальчишка попытался проскочить между ними, но четвертый, худосочный молодой человек в очках, схватил его и зашептал:
— Мальчик, беги! Беги отсюда! Не верь им…
— Пусти, дебил!!! — взревел Хорек.
Очкарик был из тех, кого батя обзывал «интелихерами». Нервно оглянувшись, он продолжал:
— Это я речь написал, заставили, не верь, они…
Остальные трое схватить Хорька не пытались, только посмотрели на него с детским любопытством.
— Беги, мальчик… — снова завел свое очкастый, толкая его от броневика, с башни которого за происходящим равнодушно наблюдал отец. Наверное, не узнал сына — волосы ведь у того отросли немного, да и одежда новая.
— Ну же! — интелихер толкнул сильней.
Хорек пнул его в колено, а после применил излюбленный прием: укусил за руку. Очкастый вскрикнул, мальчик вырвался, обежал его и взлетел на броневик, хватаясь за скобы.
Отец сидел на краю башни, свесив ноги, плечом упираясь в штангу с рупорами.
— Батя, ты как? — Хорек присел на корточки по другую сторону раскрытого люка. Отсюда были видны две тачанки за БМП, в каждой ехали по трое варханов, а в одной сидела перепуганная женщина с ребенком на руках, у борта лежал накрытый пальто старик.
— Чего молчишь? — Хорек дернул отца за повязку на руке. — Это зачем у тебя? Почему ты меня бросил?! Ты дурак! Бросил меня, где ты был?!
Отец сидел, широко расставив толстые ноги, правой рукой держал большой черный микрофон, от которого к мачте уходил провод, а левую положил на колено. И смотрел на сына пустыми глазами. Не совсем пустыми, в них была жизнь, теплилась какая-то мысль — но еле-еле. А еще в них было легкое любопытство. И выражение лица какое-то детское.
Хорек, заглянув глубже ему в зрачки, отпрянул. А батя, отвернувшись от сына, поднес микрофон ко рту.
В озаренном бледно-синим светом отсеке под люком что-то сдвинулось. Один вархан соскочил с телеги и стал догонять броневик. Вместо кожаной куртки на нем был китель с красной полоской на левом предплечье, а за спиной — электроружье.
— Москвичи! Хватит прятаться по развалинам… — произнес отец Хорька незнакомым голосом. То есть сам по себе голос был знакомый, грубый и сипловатый, но говорил батя иначе, равнодушно и с какими-то наивными, бесхитростными интонациями.
— Что ты делаешь?! — Хорек заехал ему кулаком в плечо, потом по лицу. И еще раз. И еще. — Ты что, меня не узнаешь?!