При падении вдребезги разлетелся мобильник, с помощью которого я мог связаться с Анжелой. Других средств связи нет. Я здесь один. Никто в Москве не знал, куда я направляюсь. Анжеле сказал, что еду на Север, посмотреть, приходят ли корабли. Поэтому меня еще долго не будут искать. Здесь, в явочной квартире, наши агенты будут не раньше, чем через десять дней: я сам отдал такой приказ, не хотел, чтобы мне помешали.
Лекарств на десять дней не хватит. Дня через три закончатся обезболивающие. Потом антибиотики. Об этом лучше не думать.
Единственный выход – выбраться на улицу, к телефонам-автоматам. Ближайшие – в соседнем переулке, метрах в двухстах. Я мог бы доползти до них, но улицы полны народа. Они никогда не пустеют. В этом районе, похоже, вообще никто не ходит на работу. Даже ночью на улице почти столько же людей, сколько и днем: стараются развлекаться.
И везде расклеены мои портреты. В зарешеченное окно вижу несколько штук на стенах домов с той стороны улицы. Один совсем рядом, на столбе. «Разыскивается». И такая сумма, за которую любой дерганый продаст на органы всех своих родственников, не то что раненого врага.
Удивительно, как много людей мечтает написать книгу о своей жизни. При этом подавляющее большинство не писало никогда ничего. Даже писем. Многие никогда ничего не читали. А книгу о своей жизни тем не менее хотели бы написать. Или хотя бы продиктовать. Или чтобы кто-нибудь за них написал. С их слов. Парадокс.
Хорошо, что мечты – такой слабый мотив. Какой процент людей способен преследовать свою мечту или бороться за нее?
Иначе нас завалило бы книжным мусором посильнее, чем перед Потеплением.
Другой парадокс. Люди хотели оставить книгу о своей жизни даже в те времена, когда еще работали компьютеры. Почему не блог, а именно книгу? Ведь не стыдно же было рекомендоваться блогерами, хотя это было все равно, что дать визитку, где под твоим именем было бы написано «болтун».
Может быть, они хотели обеспечить себе какую-никакую Вечность? И верили почему-то, что книга может в этом помочь. Именно книга, а не блог. Не слышал, чтобы кто-нибудь, желая остаться в памяти навечно, завел себе соответствующий блог.
Но мне кажется, что я пишу не для вечности. Кажется, что у меня более простые, практические цели…
У генерала Изюмова хватило ума не прислать за нами вертолет.
Не столь сообразительным оказался заместитель министра обороны, который, решив, что «Шатуны» деморализованы и не справились с заданием, выслал в район «Фенолита» несколько бортов с десантом и разведкой. Двигатели отказали, как только воздушная техника пересекла линию, отделявшую внизу под ними заснеженную мерзлую территорию от раскисшей, теплой земли, с невероятной скоростью зарастающей зеленой травой. Погибли почти все. Это были первые, но не единственные жертвы Переворота.
Анжелу я передал отцу с рук на руки. Доложил. Провели летучку.
Отсчет пошел на часы и даже на минуты. Понятно было, что в окрестностях Орехово-Зуево люди очень скоро узнают о происходящем, слухи полетят к Москве со скоростью верхового пожара, начнется паника. Больше нельзя было прятать информацию в недрах одного-двух ведомств. На Старой площади собрали большое экстренное совещание.
На нем присутствовали: первые лица министерства обороны, администрации президента, ГРУ, ФСБ, МЧС, милиции, ученые из центра ядерных исследований, специалисты по космосу, какие-то политики, зачем-то патриарх, несколько губернаторов. Президент и премьер-министр принимали участие заочно, по видеосвязи из бункера, каждый из своего: решили, что не стоит в таком угрожающем положении класть все яйца в одну корзину, то есть в один бункер.
Премьер на экране выглядел абсолютно растерянным. Игра желваками на этот раз никак не помогала, а нам с Буром, видевшим, что на самом деле происходит в Орехово-Зуево, казалась попросту неумной. Президент же просто круглил глаза и лепетал, что он понимает серьезность вызова, и мы все должны объединиться перед лицом, и, конечно, мы преодолеем, как и всегда раньше преодолевали…
А суть-то была как раз в том, что никто не знал, перед лицом чего «мы» оказались. И, может быть, совсем не стоило перед лицом «этого» объединяться. Может быть, как раз совсем наоборот, нам всем (пока не поздно) стоило разбежаться подальше. Рассеяться, разойтись «кто куда», как это сделала группа Попова, и Химик с водителем, и, в конце концов, сам президент с премьером, благоразумно засевшие глубоко под землей, хотя и по совершенно другой, чем наши офицеры, причине.
Конечно, самой первой версией была террористическая атака или нападение недружественного государства. Но кто именно напал, какие цели ставил перед собой, почему не добивался человеческих жертв (падение вертолетов оказалось только следствием, почти случайностью)? И каким инструментом пользовался нападающий? Как это все было сделано? При помощи чего?
Что мы имели на тот момент? Во-первых, исчезновение секретных и очень мощных боеприпасов. Во-вторых, бесследно растаявший в воздухе завод «Фенолит» (причем по лицам присутствовавших было видно, что никто не верит в это событие). В-третьих, тотальный отказ связи (хотя мне и удалось сделать один звонок с мобильника Анжелы Изюмовой, но, ни я, ни Бур не сказали об этом никому). В-четвертых, заглохшие двигатели автомобилей. В-пятых, невозможность произвести выстрел из огнестрельного оружия. И еще – сильное локальное потепление. И странное поведение людей. Посредством чего можно было добиться такого результата?
Каждое из этих аномальных событий, взятое в отдельности, в принципе, могло быть достаточно удовлетворительно объяснено. Так, боеприпасы (чисто теоретически) могли быть уничтожены специальными бактериями. Связь могла быть прервана импульсной бомбой. Еще проще воздействовать на людей. Способы известны. Пока, правда, никому не доводилось слышать о психотронном оружии, наводящем счастливые улыбки на лица граждан, но все же.
Однако как объяснить все в совокупности? И куда делись кирпичные здания и стальные конструкции завода «Фенолит»? И почему мощнейшая, судя по всему, импульсная бомба не смогла совладать с крошечным перламутровым мобильничком Анжелы Изюмовой?
А главное – зачем? Зачем это было проделано?
Губернатор Хабаров, один из немногих, кто вообще не оглядывался на экранные изображения первых лиц государства, предложил следующий план. Первое – постараться определить источник угрозы и получить информацию о нем. Если есть возможность – связаться с представителем источника, узнать цели и требования. Второе – понять, будут ли еще атаки или, точнее, зоны воздействия, и не может ли зона расширяться сама по себе, без дополнительной поддержки извне. Третье, и самое важное, – немедленно выработать тактику первоочередных действий: эвакуацию, изолирование, меры предосторожности.
– Десантные атаки, во всяком случае, следует прекратить, – сказал Хабаров, обращаясь к министру обороны. – И немедленно, кстати, проверить, не напортачили ли чего-нибудь наши собственные модернизаторы в Сколково.
Лицо президента на экране мгновенно приняло выражение мальчишки, застигнутого за воровством мелочи из отцовского кармана.
Тему инженерной ошибки подхватил министр по чрезвычайным ситуациям.
– Действительно, почему мы не рассматриваем сценарий катастрофы? – спросил он. – Мы можем иметь дело с последствиями разрушительных непреднамеренных событий.
– Интересно, каких? – спросил представитель министерства обороны.
– Например, эксперимент с новым видом вооружения. – Министр исподлобья пристально посмотрел на военного, тот, нагло ухмыляясь, легко выдержал взгляд. – Или, действительно, Сколково. Адронный коллайдер какой-нибудь, ядерные исследования, космические программы. Не знаю. Много чего. Всем ведомствам нужно выложить карты на стол, и немедленно.
– Мы против, – выступил директор ФСБ. – По надуманной причине вы хотите вывести из зоны секретности все, что находилось под грифом десятки лет. «Выложить карты» – это значит разрушить институт государственной и военной тайны. Причем надолго. Если не навсегда.
– Мы выкладываем карты не перед случайной публикой, – возразил министр. – Здесь собрались серьезные государственные люди.
– Не настолько серьезные, уверяю вас, – ответил фээсбэшник. – А что, если катастрофа в результате сбоя систем или, как вы говорите, инженерной ошибки случилась на объектах других государств? Например, на американском военном спутнике? А ударило по нам?
«Порвалась цепь великая», – вдруг выскочил из моей памяти школьный отрывок из Некрасова. – «Одним концом по барину, другим по мужику».
– Я уже говорил с президентом Америки, – вступило в беседу экранное изображение премьера. – Они проверяют у себя. Они обеспокоены, но не очень верят нашей информации.
– Есть важная информация! – попросил слова худой человек в очках с айфоном в руке. – Центр исследований «Молот». Только что пришло сообщение. Совместно с силами министерства обороны мы замерили… Ну, чтобы было понятнее, скажем так, радиацию и электромагнитное излучение по периметру зоны потепления. Так вот, ни одно из известных нам излучений не дает показатели, на любую заметную величину отличающиеся от таких же показателей вне зоны. То есть, если переводить на язык обывателя, извините, в зоне не происходит ничего. И в то же время нам известно, что там все-таки кое-что происходит.
– Невероятный логический аналог черной дыры! – воскликнул академик Небоженко, всемирное светило, руководитель проектов из института ядерных исследований, и непонятно было, шутит он или серьезно.
Спустя две минуты присутствующие втянулись в обсуждение возможности инопланетной атаки, вероятно даже разумной. И тут по микрофону постучал патриарх.
– Дайте слово патриарху, – сказал с экрана премьер.
– Да, конечно, – согласился министр обороны. – Давайте дадим слово патриарху.
Гул в аудитории не умолкал, но в общем-то никто не возражал, пусть выступает представитель конфессии. Один только Хабаров попытался воспротивиться.