Давненько я не подходил к перекладине. Тело казалось чужим и неоправданно тяжелым. Подтянувшись три раза, я хотел спрыгнуть, уж больно непослушными были мышцы. Но пересилил себя. Четыре, пять, шесть… На седьмом я понял, что выдохся. Руки из последних сил сжимали металлическую трубу турника, – еще секунда, две, и пальцы соскользнут. Но какая-то сила заставила меня продолжать. Восемь, в глазах потемнело, девять, это уже подтягивался не я, а комок одеревенелого от боли и усталости мяса, десять… Всё! Теперь-то уж точно всё. Тем не менее я зачем-то продолжал цепляться за металл. И вдруг вспомнил, как полковник со спокойным лицом ломает горло Тэгу и затем, хотя это уже было бессмысленно, вбивает кости его переносицы в и без того умирающий мозг. Я не позволю… Этому… Повториться! Одиннадцать. Двенадцать! Пальцы соскользнули, и я ударился ногами в землю. Коленки подогнулись, голова кружилась, горячее дыхание со свистом вырывалось из груди.
Я присел на корточки, ожидая, когда отступит темнота в глазах. Некрасиво было бы упасть в обморок на спортплощадке.
Итак, двенадцать. Неплохо, скажете вы. Неплохо для тридцатидевятилетнего мужчины, склонного к полноте. Но это если не знать, что еще восемь лет назад я уверенно подтягивался двадцать шесть раз. Широким хватом. Из-за головы.
Почему-то захотелось увидеть отца. Может быть, вспомнил, как он шестилеткой водил меня на стадион, где учил подтягиваться и делать подъем переворотом.
Где они сейчас с мамой? Как живут?
В первый же день Потепления они, как тогда говорили, перевернулись, то есть стали тихими. Через неделю бросили московскую квартиру, нашли где-то подводу с толстой рыжей лошадью с мохнатыми ногами, погрузили пожитки и уехали на родину отца, в Астрахань. Спустя два года приехавший из тех краев в Москву человек передал от них письмо, в котором родители рассказывали, что живут хорошо, Волга очень чистая, рыбы много, цветут розовые лотосы, и неплохо было бы, чтобы я разок хотя бы приехал к ним с ребенком. Странно, они почему-то были уверены, что у меня есть ребенок. Возможно, оттого, что видели, как изменилась после Переворота Надя и наши с ней отношения.
А я не приехал. И даже не ответил на то письмо. И никакого ребенка у нас с Надей не было.
Почему так складывается, что у человека есть всё – лучшая в мире женщина, хороший дом в прекрасном городе, райский климат, здоровье, уверенность в завтрашнем дне (не та, за которую раньше принимали временное ослабление страха перед будущим, вызванное сделанными накоплениями финансов, а настоящая), в общем, есть всё, а человек все равно живет неправильно?
Я понимал в те минуты, что вся моя жизнь, за исключением встречи с Надей, была прожита не так. И, подчиняясь внезапному порыву, дал себе слово, что если выберусь из этого инкубатора, то рожу ребенка, обычного, не Омега, и поеду с Надей в Астрахань, к родителям.
Но в следующее мгновение голову посетила дикая мысль. А может, позвонить им? Раз про Анжелу все правда и раз рядом такие ДЕТИ, то почему не попробовать? Может быть, Анфиса была не так уж и не права, когда просила Чагина, чтобы он позволил своему сыну Леше помочь ей. Сделать всего лишь один звоночек.
Но тихие никогда не хранят мобильных телефонов. Значит, позвонить им нельзя.
Тогда – бабушке! ТУДА. Туда, куда исчезли родители Анфисы и многие другие старики, которые, вероятно, просто не успели стать тихими. Где они? Кем они стали? Может быть, их нужно было спасать? А может быть, совсем наоборот, – лучше было бы даже не думать о них.
Дойдя в своих размышлениях до этой точки, я встряхнулся и решил, что нельзя терять ни минуты. Терпение терпением, осторожность осторожностью, но надо и делать что-нибудь. Действовать.
Переполненный решимостью, я вначале хотел было пойти к полковнику и спросить его напрямую, зачем я им и какова моя роль в проводимом ими эксперименте с детьми, но побоялся, что Бур спросит, как у меня дела с Анфисой? И работаем ли мы над приплодом? Что я ему отвечу?
Нет, пока рановато ставить вопрос ребром, подумал я и пошел поглядеть на разгрузку таинственного ила. Как раз в это время в ворота въехала груженная доверху телега, накрытая брезентом.
8
Но в телеге оказался не ил, а продукты. Мешки с мукой, сахар, ящики со сгущенным молоком, картофель, лук, растительное масло, яблоки.
Охранники снимали продовольствие с телеги и заносили в длинное здание с высоким потолком, которое стояло слева от ворот и которое я принял в первый день за мастерские. Возможно, его использовали еще и как склад. Мужчины в камуфляжке смотрели на меня недовольно, с угрозой, но никто не отгонял меня, и мне удалось разглядеть, что внутри просторного сарая они подходили к широкому люку в полу и спускали мешки и ящики вниз по широкой металлической полосе, напоминавшей детскую горку. Через несколько минут снизу раздался голос:
– Куда вы грузите, долбофаки! Я тут не успеваю. Пусть кто-нибудь спустится, поможет. Куда класть? И так, бл…, все файлы забиты. На хера столько жратвы?
– Ты руками работай, а не языком! – крикнул в ответ один из охранников, и все остальные громко заржали. – Тогда будешь успевать. «Спуститесь!» Тебе, может, туда еще и Ленку-инетчицу спустить? Или Катьку-мегавспышку? Чтобы не скучно было.
Все снова заржали.
– Не, Катьку уже нельзя. Ленку – да. А Катьку нельзя. Теперь Катьке самой такой аппарат приделали, что он от нее в угол забьется, – сказал другой.
И опять все заржали.
Но один, тот самый, что бледнел, когда убивали Тэга и Хэша, нахмурился и полез вниз, в подвал.
– Куда ломанулся, Фликр? Ленки еще там нет! Или ты за Катькой? Тоже ориентацию поменял? – понеслось ему вслед.
В это время ворота распахнулись, и к сараю подъехала еще одна телега. Когда с нее сбросили брезент, я увидел, что там в два ряда сложены ящики с консервами. «Запасаются! – подумал я. – Бур готовится. К чему?»
Постояв неподалеку еще немного и убедившись, что тут ничего особенно интересного не происходит, я решил исследовать то место, где вчера в землю врезалась упавшая с телеги пустота.
Увиденное поразило меня.
В земле зияла дыра размером с большую сковородку. Выглядела она так, как будто с поверхности в глубину протащили кусок железа с рваными краями. Или как будто в землю со страшной силой всосало доски от раздробленного тележного днища. Так оно, похоже, и было. На глубине метра в четыре виднелись края досок, плотно прижатых друг к другу той силой, которая переломила их посередине и потянула вниз. Оглянувшись, я присел на корточки и стал рассматривать дыру, гадая, кто мог из-под земли рвануть за днище телеги с такой силой. Мне показалось, что я слышу в глубине легкое гудение, затем края сплющенных друг об друга досок слабо пошевелились и начали медленно, очень медленно погружаться еще глубже. Я отшатнулся.
9
Итак, предполагаемое разглядывание разгрузки ила, добытого со дна озера, с того самого места, на котором, если верить покойному Тэгу, полковник Бур впервые увидел Анжелу, не объяснило мне ничего или почти ничего.
Начнем с того, что телега, как я уже говорил, была не с илом, а с продуктами. В инкубаторе, по моим прикидкам, находилось всего около сорока человек, включая детей и семью Бура. О ком-то я мог и не знать. Ну хорошо, пятьдесят. На глаз оценив грузоподъемность телеги и разделив получившееся число на количество жителей инкубатора, я пришел к выводу, что достаточно подвозить продовольствие раз в неделю. Ладно. Пусть будет раз в пять дней.
Но из разговоров охранников я понял, что погреб забит продуктами, тем не менее продовольствие продолжает поступать. Это могло не значить ничего, и это могло значить, что полковник готовится к осаде. Если бы я мог узнать, с какого времени в инкубатор стали везти лишние продукты, я бы понял, связано ли это с появлением здесь меня и Анфисы.
Почему-то это накопление продуктов беспокоило меня, но я не мог понять почему.
К тому же мысли все время сбивались на жуткую дыру в земле и на слова Дивайса о том, что его сын в отличие от других ДЕТЕЙ может делать чудеса без помощи ила. Значило ли это, что другие дети проявляют сверхъестественные способности только при содействии ила? И если да, то как это осуществляется? Как выглядит в реальности? Они едят его, этот ил, или обмазываются им? Прикладывают к голове? Или, наоборот, к предметам, на которые хотят оказать воздействие?
Как бы это ни выглядело, ничего похожего я в Кругляше не заметил. Но если ил обладает такими необыкновенными свойствами, почему бы и мне не использовать его? Может быть, он поможет открыть ворота, или усыпить охрану, или сделать нас с Анфисой невидимыми?
Я решил, что я должен как можно быстрее, но в то же время и незаметнее, чтобы не вызывать подозрений, узнать об иле все.
А еще я был уверен, что потусторонняя дыра в земле и магические свойства донной грязи каким-то образом связаны. Не знаю почему, но интуиция подсказывала, что я не могу ошибаться. Но как? Как они связаны?
И почему нельзя ничего выливать в живую изгородь? Отчего Ратмир так испугался, когда я двинулся к забору с тазиком мочи?
Не получив ответа ни на один из роившихся в голове вопросов, я сделал попытку рассмотреть поближе ворота. Единственное место, где не росли пугающие своими размерами кусты тиса и боярышника.
Но стоило приблизиться к воротам на двадцать шагов, как охранник, мирно прогуливающийся туда-сюда, вдруг остановился, напрягся и заорал: «Стоять!» – таким голосом, каким до Переворота кричали ночные грабители, чтобы парализовать волю жертвы.
Однако это была не ночь в цифровой России, а я был не жертвой, во всяком случае, не персональной жертвой этого охранника, поэтому я сделал вид, что не понял, и, продолжая идти, крикнул:
– Что?
В ту же секунду справа и слева, в торцах деревянных строений, которые я считал мастерскими и конюшней, открылись дверцы, из них выскочили еще двое охранников, один из которых сорвал со спины арбалет и прицелился мне в грудь.