– Здесь тоже четыре… значит, на двух других их должно быть по три… Правильно, три… и три.
– А ты на них через лупу, – вежливо посоветовал Михаил.
– Будет и через лупу. Только и без нее я сразу могу сказать, что это александриты, те, что по четыре. А те, что по три, сапфиры почти наверняка, они чуть поменьше будут, но очень даже крупные, тем не менее, кабошончики… Теперь отделкой Библий займемся… Тяжесть, однако. Оп-ля!.. Жемчуг не в счет… это тоже мелочь… но есть четыре изумруда. Видите, вертикальной линией идут по центру? – он провел по поверхности непонятно откуда взявшейся бархатной тряпочкой, и камни величиною побольше ногтя на мизинце зажглись зеленым, каким-то карамельным цветом. – По восемь карат здесь точно есть. А на второй у нас что?.. Рубины… четыре по краям, видите?
– Здоровые!
– Здоровые, Олег, очень здоровые. Теперь посмотрим их через лупу. Насколько они действительно здоровы.
– А что с ними может быть?
– Трещины. Качество, в смысле прозрачности и цветового наполнения – это работа долгая. Мне завтра на целый день хватит. Но сначала трещины. Есть трещинки и цена на них – вниз во много раз.
– Я этого процесса не выдержу. Прошу объявить мне потом окончательный результат! – заявил Миша. – Я пошел в магазин, давайте деньги.
…………………………………………………………………
Андрей отложил в сторону обе Библии и металлические полоски.
– Это оклад от иконы, чтобы вы знали.
– Уже догадались, – сказал Анатолий.
– М-да? А что у нас с камзолом, тоже догадались?… Как он вам, серебром шитый?
– А что нам с того серебра?
– Значит, не догадались. Серебро, действительно, ни при чем. А вот пуговички нам понадобятся. Видите, четыре по центру… и еще по одной на рукавах?
– Стекляшки тусклые?
– Тусклые, потому что я их тряпочкой не потер. А стекляшки, Толенька, граф Строганов не носил, обижаешь.
У меня на лбу вдруг выступила испарина.
– Неужели… неужели бриллианты, Андрей?!
– Молодец! Они самые. Была такая мода в Екатерининскую эпоху, среди самых богатых людей России, разумеется. И это, сам видишь, не кабошоны, а западноевропейская огранка. Тонкая… голландская, скорее всего, работа.
– Мама моя, сколько ж они тянут?
– Ты про караты, Толя, имеешь в виду? Между восемью и девятью, позже скажу точнее… Чего-то, ребят, я в туалет захотел. Пойду, расслаблюсь. Всё – в сумку назад, и стол освобождайте от газет.Миша вернулся. И опять, как в старые времена, мы садимся за стол. Нет, не как в старые, что-то изменилось в нашей жизни, что-то совсем другое пришло. Мы знаем об этом другом, но не можем еще к нему определиться. Разумом понимаем, но внутрь оно не вошло. Никто не открыл бутылки… и в атмосфере немая усталость, как в раздевалке у победивших спортсменов.
– Не верил ведь я по-настоящему в это дело, ребята, – говорит, наконец, Анатолий, – и сейчас себя чувствую, как бывает во сне – сон смотришь, но знаешь, что это сон.
Мы молча сидим еще несколько минут. Я беру в руки бутылку, но ставлю на место.
– Насколько все это тянет, Андрюш?
– За пять миллионов долларов смело могу поручиться, но, в общем-то, больше.
Он вдруг набирает в легкие воздух и шумно выдыхает его, стряхивая свое и общее оцепенение:
– Орлы, хвост трубой! Нас ждут великие дела! А это… пока что копейки. Не балдеть от радости, берем себя в руки! Я только по крупным камням оценку дал. Там еще мелочь всякая. Очень важная для нас мелочь. Нам расходные деньги нужны. Я завтра наковыряю, скажу адреса антикварных лавок, куда отнести. Через третьих лиц только, к понедельнику представите мне на утверждение двух-трех кандидатов. Сразу имейте в виду: антиквары будут делать такое предложение – не ставить принесенное на комиссию, а купить сразу, подешевле, естественно. Надо ежиться, но соглашаться.Карты, карты… синий сапфир и большая политика
Карточный игрок Юрий Афанасьевич Лахов. Дворянин. Из средних. Но с какими-то еще боярскими корнями, а потому и многими боковыми родственными связями в петербургских и московских фамилиях. Поэтому вхожий в высший свет.
Впрочем, очень яркого света Юрий Афанасьевич не любил и на балах и крупных званных обедах держался в тени. Любезен был, охотно заводил знакомства, но не дружескую близость.
Рождения был то ли 1800-го, то ли 1801-го года, а умер в 1852-ом.
Все та же эпоха.
А что это была за эпоха?
Ну да, наполеоновское нашествие, потом декабристы, кавказская непрерывная война, Пушкин, Лермонтов, Мартынов, Дантес, писатели наши великие, развернувшие свою деятельность в середине того века. Над всем этим огромная фигура монарха Николая I, потом его сын Александр II, с освобождением крестьян в шестидесятых…
Все правильно, но что это еще была за эпоха? В чем ее главная черта, если отбросить внешние общественные и политические события?
Вы спросите – а что же там останется, если их отбросить?
Останется.
Безудержная, фантастическая карточная игра. Эта, не идущая ни в какое сравнение с чумой и холерой, эпидемия прошлого века, проникшая во все поры общества, исключая разве что самый простецкий люд – крестьян да солдат. И жизней она унесла не меньше, чем перечисленные войны. В разной форме – дуэлей, самоубийств, умопомешательства. А больше всего – в смысле искалеченных судеб, искалеченных часто по собственной воле. А это тоже, в конечном счете, огромные человеческие потери.
Люди, принципиально не игравшие в карты, встречались так же редко, как люди, принципиально не пьющие. Представляете, что это такое в России?
Игра для человеческого мозга обладает не меньшей подавляющей и поражающей все остальные помыслы силой, чем алкоголь или наркотики. Не меньшей!
Страстными, фанатичными игроками были и Пушкин, и Достоевский, и Некрасов, о чем литературоведы, по понятным охранительным соображениям для их репутации, конечно, говорить не любят. Лев Николаевич Толстой в молодые годы однажды чуть не спустил все свое имущество разом. Известный всем революционер Петрашевский был карточным маньяком. И многие декабристы с нетерпением дожидались конца своих политических сходок, чтоб сесть, наконец, за зеленое сукно.
Игра шла везде – в дворянских и купеческих клубах, в военных походах, во дворцах и особняках, в тихих московских и петербургских квартирах (там, иногда, самая крупная).
Как правило, все уважающие себя обеспеченные люди, даже не высшего света, принимали у себя один-два раза в неделю. То есть двери в этот вечер открывались для всех знакомых и незнакомых, которых могли привести первые и отрекомендовать хозяевам. И идя в такой новый дом, человек часто спрашивал у приятеля – а там играют? Нет?!.. И интерес пропадал.
Конечно, играли не в бальных залах. Для этого были специально отведенные комнаты. И были почти везде.
Болезнь пожирала по-своему каждого. Кто-то, как с водкой, знал меру. Да много ли таких на Руси?
Пушкина, Достоевского и некоторых других спасало творчество, отвлекая и не позволяя окунуться в игру с головой. Оба названных были, кстати сказать, игроками – ну очень скверными. Некрасов, что не умаляет его прочих человеческих качеств, был профессионал. В полном смысле. И играл очень крупно. В воспоминаниях Панаевой, например, речь об этом нередко заходит, и фигурирует, в частности, такой эпизод.
Некрасов был не очень как-то доволен прошедшей за картами ночью, и на ее вопрос – что случилось, ответил: «помилуй, целую ночь потратил, а выигрыш – сорок тысяч каких-то». За эти «какие-то» можно было небольшое аккуратное именьице купить.
Выигрывали за ночь и большие имения, проигрывали, порой, чего даже близко не имели.
Были игроки хорошие, были удачливые.
Михаил Афанасьевич Лахов к ним не относился. Он был другого разряда. Он был – феноменальный! И в глупые игры на удачное выпадение карт не играл. Его стихией был преферанс.
Не все вполне хорошо представляют себе эту игру, поэтому скажем о ней два слова.
Конечно, и там присутствует удача. Но голова, все-таки, значит гораздо больше. Игра, в зависимости, грубо говоря, от уровня выбранного самими игроками потолка очков – «длины пули» – может быть долгой или короткой. Серьезный преферансист поэтому никогда короткую пулю играть не станет. И именно, чтобы избежать беды от глупого везения у партнеров.
При длинной пуле везение статистически само себя погасит, перейдет от одного игрока к другому. Все остальное сделает голова. Она же, как известно, не у каждого.
У Лахова она была.
Но кроме этого, было еще кое-что.
Однако здесь мы прервемся и возвратимся к обещанному. К таинственным свойствам камней. И прежде всего к вопросу – реально ли признавать за ними действующую на человека силу?
Невольно, занимаясь историей камней, Андрей стал анализировать связанную с ними мифологию. А позже заинтересовался и я.
Всех историй не перескажешь. Не всем, разумеется, и следует верить. Зловещего, связанного с ними, больше. Лечебного – тоже хватает.
Здесь уже, за океаном, на отдыхе на Багамах, мне довелось случайно познакомиться с одним профессором физики, учеником знаменитого Фейнмана, Нобелевского лауреата, крайне нестандартно мыслящего человека.
По странной причуде обстоятельств, не я, а этот мой новый знакомый-физик завел один раз разговор о камнях. Вернее, сначала он говорил о кристаллах, как структурообразующих формах всего мироздания. Получалось примерно так.
Кристалл (микро, микрокристалл, разумеется) единственно возможная форма существования материи. Иначе бы она разрывалась, не успевая создаваться. Потому что пространства, как такового, нет. Есть нечто, что его стягивает. И есть некий непонятный пока общий (общекосмический, если хотите) колебательный процесс, очень высокочастотный, волновой. Простейшими кристаллоформированиями являются пирамидки. А из них складываются сложные устойчивые кристаллические структуры. Но каждая улавливает и транслирует этот волновой процесс по-разному, выделяя из него свой специфический спектр.