льшая любительница камней – дочь генсека Брежнева Галина.
Теперь не по прессе.
В ведомстве Андрея довольно быстро пришли к выводу, что драгоценности действительно стали причиной убийства. Более того, менее чем через два месяца в потемках черного рынка засветился новый роскошный изумруд. А еще через некоторое время пришла надежная информация – этим изумрудом интересуются в Штатах. И стало известно кто – один очень богатый коллекционер с изумрудным, так сказать, профилем. Он же – очень известный бизнесмен, а вот в каком разряде бизнеса – это самое главное, и главное настолько, что аналитики Лубянки пришли к выводу о необходимости «открыть линию».
Но прежде чем ее открыть, надо создать все условия здесь – выйти на изумруд, который прошел уже через несколько рук, и взять под наблюдение его последующие перемещения. Детали этой многосложной работы Андрей и его коллеги не знали, знали только, что налетчики на квартиру ликвидированы сами, а причастность к делу брежневского клана крайне сомнительна.
Как бы то ни было, вывоз сумели взять под контроль и линию открыли.
А дальше про зерно. Да, да, колхозное наше хозяйство, которое через год опять недобрало до плановых заданий. И про импорт зерна из Америки.
Как раз через год наши хлеборобы уж очень сильно недоработали, и выяснилось, что помимо плановых экспортных закупок, нам еще нужно как минимум шестнадцать миллионов тонн.
Плановые экспортные закупки у нас с американцами были оговорены долговременными контрактами, там и цены зафиксированы, и все условия. А вот экстраординарные закупки? Тут хищный сиюминутный рынок работает. И если этот рынок узнает, что вам что-то очень надо, он три шкуры сдерет, такую выставит цену, что вы расплачетесь. А было как раз – очень надо.
Ну и представьте себе – блестяще справился советский Внешторг, точнее, его объединение под названием «Зерноэкспорт» (ввозило, но пользовалось приставкой «экспорт»). Осуществило, дескать, хитроумную операцию по мелкооптовым дешевым закупкам по всей Америке и надуло алчных американцев. Выгадали около четырехсот миллионов долларов. Не слабо! Премии и ордена получили, конечно. А руководитель объединения получил «Золотого меркурия», только что введенную награду, которой не погнушался и сам Леонид Ильич Брежнев. Ему тоже дали, видимо, чтобы не плакал. [3]
Ну и в других местах ордена получили тоже. Потому что когда этому американскому дяде, воротиле зернового рынка, объяснили, что именно он приобрел (а дядя, разумеется, никаких убийств не заказывал, ему камень как из частной коллекции подали), так вот дядя этот в лепешку разбился, чтобы все эти мелкооптовые сделки у них там провести. И рад был еще, что легко отделался, благодарил.
Теперь изумруд Иловайского в Америке. Ну, три-четыре миллиона против четырехсот… И владелец живой пока, наверно, на груди изумруд не носит.
А история в целом, конечно, грустная. Да и дальше будет не много смеху.
Архивы заговорили
В общем, что по Москве ходят несметные сокровища, Андрей понял довольно рано. А вот, откуда, не понимал, сидел и злился. И только в девяносто первом, добравшись до архивов и группы Брынцалло, понял очень многое, хотя и тогда еще не все.
Гибель историка Волынцева в сорок девятом и само его наличие в непонятной группе давало ясное направление мыслям – промышленная добыча драгоценностей в Москве велась давно и очень грамотно. С Лаврентием Павловичем Берией во главе.
Знал ли об этом Сталин? Несомненно, не знал. Выражаясь детским языком: ну что он, Берия, дурак, что ли?
Куда делся сам Брынцалло?
Это Андрей легко установил: полковник ушел на пенсию через три месяца после ареста своего шефа. Репрессиям, которые Хрущев провел по аппарату, не подвергался, так как никого не пытал и не допрашивал. Ушел с полной пенсией и куда-то канул. Был он по возрасту к тому моменту уже действительно дед. Но любопытным, желающим узнать, не является ли один теперешний генерал от русского бизнеса прямым потомком «деда» (ведь убрать в середине букву «л», а в конце «в» добавить – дело нетрудное), честно могу сказать: не знаю. Однако же вот, того звали Владимир и этого. Внука нередко в честь деда называют.
И вот сидели мы в тот достопамятный декабрьский рождественский выходной у Андрея, поправлялись пивком и чистенькой, но аккуратно, чтоб не пойти по новому кругу, и рассуждали в ответ на прямо поставленный вопрос хозяина: «Ну что ребята, будем чистить московские подземелья?».
– Допустим, что аппаратуру мы обеспечим, – задумчиво сказал Михаил, – но что там чистить после Лаврентия? Ведь если этот сукин сын за дело брался, доводил все до точки.
– А это вряд ли. – Андрей вынул из духовки разогревавшиеся остатки вчерашней трапезы. – У нас же много проходило дел по драгоценностям, найденным энтузиастами в семидесятые и восьмидесятые годы, хотя действовали они примитивно и малограмотно. Ты, Олег, про процесс гробокопателей в журнале «Человек и закон» наверняка читал.
– Да, – я сразу вспомнил, – перстень бриллиантовый, чуть ли не двадцать пять карат.
– Именно в двадцать пять. Но это только один из случаев, не обо всем писали.
– Подожди, но писали еще, что взяли только исполнителей, что работали они по наводке. А наводили какие-то специалисты, несомненно, кто-то из компетентных историков.
– Угу, раскладывайте ребята по тарелкам.
– А мы что же, просто так будем с нашими приборами по Москве шастать? – поинтересовался Анатолий. – В канализационные люки под видом сантехников лезть, или как?
– «Под видом», как ты выразился, очень возможно, – иронически улыбнулся Андрей, – только шастать нам не придется.
– Слушай, ну не темни!
– И не собираюсь темнить, а ты налей по чуть-чуть. Не цените вы, ребята, кадровых офицеров ГБ, – добавил он, поднимая рюмку, – ну, братцы, за профессионалов.
И вот что мы от него услышали.
Андрей сразу же зацепился за Волынцева, в первые дни знакомства с архивами. А поскольку заканчивал тот же самый Истфак МГУ, что когда-то и он, и имел со старой факультетской профессурой и музейными работниками хорошие связи, за три месяца раскопал многое из его биографии.
– У Волынцева, ребята, были как у всякого нормального человека друзья и хорошие знакомые. По возрасту он шестнадцатого года рождения, значит, сейчас бы было семьдесят пять. Конечно, не все его ровесники дожили, но проверил я всех… Ну что вы брови подняли? Я же майор, как-никак, могу подчиненным задание дать без объяснения – что и зачем. Рассказывать про всю эту кухню не буду, однако выкристаллизовался среди всей этой оставшейся компании один старичок. На пенсии уже, хотя работает немного консультантом Исторического музея. Вместе они с Волынцевым учились и в студенчестве были неразлей-вода. А за Волынцевым, должен сказать, репутация водилась в студенчестве очень незаурядная. Умнейший считался парень, память феноменальная, острота ума, ну, все такое. Что для чекиста из этого следует?
– Что следует? – за всех нас спросил Анатолий.
– А то, дорогие мои, что попав в те годы в такую организацию, да еще занимаясь поиском крупных ценностей в московских подземельях под руководством самого Берии, такой человек не мог не задумываться о будущем. Своем и своей работы.
– И что же? – поинтересовался я.
– А то, что психологии в системе ГБ тоже неплохо обучают. – Андрей сложил руки на груди и некоторое время молчал с каким-то невеселым в лице выражением, а мы не встревали. – Судьбы своей Волынцев не понимать не мог, – наконец произнес он. – А люди из жизни просто так, как старые игрушки, не уходят. В особенности такие. Уйти без следа, да еще когда просто убьют по подлому… – он посмотрел на нас своими умными темно-серыми глазами, и молча все согласились.
– Грех я, ребята, на душу взял, – неожиданно, снова после паузы, объявил Андрей, – да, слава богу, все обошлось.
– Какой грех? – я невольно посмотрел на уже пустую бутылку.
– Не бойся, Олежек, мы с утра сбегали, – успокоил Миша, – за спиной у тебя на подоконнике стоит. Только не будем гнать. Так какой грех, Андрюша?
– Ну, понял я, что этот старик, Сергей Антонович, самый вероятный кандидат на доверенное лицо Волынцева, и поступил негалантерейно.
– Пытал его, что ли?
– Типун тебе на язык. Наоборот, гуманно прихватил с собой валидол… Только взял старика в работу сразу. Показал удостоверение, дождался, пока присядет, ну и объявил ему, что по абсолютно точным нашим сведениям он в течение нескольких десятилетий был хранителем материалов Волынцева, представляющих государственную тайну, статью из Кодекса процитировал.
– Ну?! – вытаращившись на него, спросили мы хором.
– Ну и полез скорей за валидолом. Да не пугайтесь! Обошлось все, обошлось.
– Неужели попал?! – спросил Анатолий, позабыв закрыть после этого рот.
– В самую точку.
– И… и где эти материалы?
– У меня.
– Здесь?
– В надежном месте, – с уклончивой хитринкой ответил Андрей. – Взглянуть хочешь? Время придет – посмотришь.
– Смотреть нам совсем необязательно, – обидчиво заявил Миша. – Че-екист! Ты на словах расскажи, самое главное.
И Андрей это самое главное рассказал.
Волынцев передал своему приятелю первые материалы уже через полгода с начала своей работы. Разговор при этом между ними состоялся не только тяжелый, но и в жизни последний.
То, чем он занимается, и что его со временем уберут, он объяснил сразу. И для будущих времен, каких и когда неизвестно, он решил оставлять все, с чем соприкоснется. Дело было смертельно опасное для обоих, поэтому встречаться друзья больше никогда не могли, хотя слежки за собой Волынцев пока не чувствовал. Но ясно было, что это только – пока. Способ для дальнейшей передачи материалов был выбран «детский», однако по-своему, как определил Андрей, довольно надежный. Семилетний сын Волынцева ходил в дом пионеров бок о бок с домом Сергея Антоновича и забегал время от времени к дяде Сереже, чтобы передать книгу и забрать ранее переданную. Расчет был на то, что в случае чего ребенка трясти не будут. А если и будут – что ж особенного, что два историка передают друг другу книги, тем более что полученные материалы Сергей Антонович тут же переносил на хранение к тетке.