— Мы с Шапошниковым считаем, что нужно сорвать готовящиеся удары противника своими упреждающими контрударами…
— Какими же силами, товарищ Верховный Главнокомандующий, мы будем наносить эти контрудары? Западный фронт свободных сил не имеет. У нас есть силы только для обороны… Мы не можем бросать на контрудары, успех которых сомнителен, последние резервы фронта. Нам нечем будет подкрепить тогда оборону армий, когда противник перейдет в наступление своими ударными группировками.
— Ваш фронт имеет шесть армий. Разве этого мало?
— Но ведь линия обороны войск Западного фронта сильно растянулась; с изгибами она достигла в настоящее время более 600 километров.
У нас очень мало резервов в глубине, особенно в центре фронта.
— Вопрос о контрударах считайте решенным. План сообщите сегодня вечером, — недовольно отрезал И. В. Сталин…
Минут через пятнадцать ко мне зашел Н. А. Булганин и с порога сказал:
— Ну и была мне сейчас головомойка!
— За что?
— Сталин сказал: "Вы там с Жуковым зазнались. Но мы и на вас управу найдем!" Он потребовал от меня, чтобы я сейчас же шел к тебе и мы немедленно организовали контрудары…
Однако эти контрудары, где главным образом действовала конница, не дали тех положительных результатов, которых ожидал Верховный. Враг был достаточно силен, а его наступательный пыл еще не охладел" (Г. К. Жуков).
Дальнейшие события показали, что возражения Г. К. Жукова были обоснованными.
Командование Западного фронта предугадало направление ударов противника, но противостоять им не удалось из-за большого превосходства фашистов в танках.
Самое напряженное положение создалось на правом фланге; немцы наносили главный удар в направлении Волоколамска и на Клин — Дмитров. Против наших войск действовало одновременно свыше трехсот танков, почти половина обрушилась на панфиловцев. Немцы воспользовались тем, что снег покрыл промерзшую землю тонким слоем. Чернели оголенные холмы и бугры, и танки могли двигаться не только по дорогам, но местами напрямик по полям и перелескам.
Чтобы противостоять танковым атакам на правом фланге, с огневых позиций в Москве решено было снять часть зенитных орудий среднего калибра, чтобы использовать их в качестве противотанкового оружия.
Очень скоро 200 зениток стояли на боевых рубежах.
Крайне напряженная обстановка создалась и на левом фланге фронта, южнее Серпухова, где противник сосредоточил много танков. С каждым днем становилось все очевиднее: предпринятый недавно упреждающий контрудар, где Верховный Главнокомандующий чересчур большую роль отводил кавалерии, был нецелесообразным.
Имея в виду это и подобные решения, А. М. Василевский писал: "…в первые месяцы сказывалась недостаточность оперативно-стратегической подготовки Сталина. Он мало советовался тогда с работниками Генштаба, командующими фронтов".
С таким же упорством, как под Волоколамском, защитники Москвы сражались в конце ноября под Яхромой, Клином, Солнечногорском, Кубинкой, Наро-Фоминском, Каширой, на шоссе Тула — Серпухов, которое немцы пытались перерезать.
И тем не менее давление противника по всей линии фронта не ослабевало. Наши войска продолжали вести тяжелейшие, изнурительные, кровопролитные бои; враг медленно приближался к Москве.
В полевой сумке убитого танкиста, штабного офицера, нашли письмо:
"Дорогой дядюшка, десять минут назад я вернулся из штаба дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву. Через два часа это наступление начнется. Я видел тяжелые орудия, которые будут обстреливать Кремль. Я видел наших солдат, которые должны первыми пройти по Красной площади у могилы их Денина. Ты знаешь, я не восторженный юноша, но это — конец. Москва наша! Россия наша! Европа наша! Тороплюсь, зовет начальник штаба. Завтра напишу тебе из Москвы…" (подпись офицера неразборчива).
22 ноября генерал Гальдер записал в дневнике:
"Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под Москвой с передового командного пункта. Его неслыханная энергия гонит войска вперед".
"Не помню точно какого числа это было… — вспоминает маршал Жуков, — мне позвонил И. В. Сталин и спросил:
— Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист.
— Москву, безусловно, удержим. Но нужно еще не менее двух армий и хотя бы двести танков.
— Это неплохо, что у вас такая уверенность. Позвоните в Генштаб и договоритесь, куда сосредоточить две резервные армии, которые вы просите. Они будут готовы в конце ноября. Танков пока дать не сможем".
Погода летная и нелетная
Сирена воздушной тревоги прозвучала в Москве сто сорок один раз. Но налетов было больше; не обо всех одиночных самолетах или мелких группах оповещались жители.
С приближением линии фронта придвинулись и аэродромы, откуда стартовали налетчики, сокращалось время, потребное для того, чтобы достичь черты города. Борис Полевой писал в "Правде": "Их летчики, едва поднявшись с аэродромов, оказывались над Москвой".
Урон, наносимый налетами "втихомолку", без предупредительной сирены, бывал, однако, весьма чувствительным, и поэтому противовоздушная оборона по-прежнему оставалась начеку.
С началом операции "Тайфун" нападения с воздуха участились. В октябре совершили 31 налет, из двух тысяч бомбардировщиков прорвались 72. В воздушных боях и зенитным огнем маши сбили 278 самолетов. В двадцатых числах октября в районе Москвы держалась густая облачность, и все-таки ожесточенные налеты бывали и днем и ночью.
27 октября шестерка истребителей под командованием Героя Советского Союза Виктора Талалихина вылетела на прикрытие наших войск в районе деревни Каменка, на берегу Нары (85 км западнее Москвы). При подходе к немецкому аэродрому Талалихин сбил еще один "Мессершмитт-109", но пулеметные очереди из другого самолета, прятавшегося в облаках, ударили по ведущему. Талалихин был смертельно ранен в голову, черный столб дыма отметил место падения его самолета.
28 октября воздушная тревога объявлялась четырежды. Зенитчики вели такой интенсивный огонь, что стволы орудий приходилось обматывать мокрыми тряпками.
Немало дымящихся черных обугленных следов оставили налеты 30 октября в разных районах города: флигель Курского вокзала, Фрунзенская набережная, Петровка, улица Горького, Старо-Конюшенный переулок, улица Дзержинского, Мерзляковский переулок, кинотеатр "Художественный" и другие объекты и адреса.
В канун Октябрьского праздника 6 ноября фашисты пытались испортить москвичам праздник и расплатились за это сбитыми самолетами. 7 ноября ни одна бомба не была сброшена на столицу.
В ноябре совершен 41 налет, прорвалось 28 самолетов. 12 ноября крупная бомба попала в здание МК В КП (б) на Старой площади. Мощным взрывом часть здания оказалась разрушенной. Налет произошел во время совещания, доклад делал генерал Артемьев. Сильную контузию получил секретарь ЦК и МК партии А. С. Щербаков. Сквозь пламя и дым пожарные в кислородных масках выносили раненых, спасатели работали с 17 часов вечера до 3–4 часов утра.
Массированный налет состоялся 14 ноября, перед решительным наступлением немцев. Более 120 бомбардировщиков и истребителей прорывались к центру города. Для отпора противнику поднялось 250 истребителей. Ожесточенные воздушные бои шли над треугольником Красногорск — Центральный аэродром — Кунцево. За день сбили 43 самолета.
После этого противник отказался от дневных налетов.
Наши летчики базировались не только в Подмосковье, но и на Центральном, Тушинском аэродромах.
Поздней осенью подбитый фашистами штурмовик Григория Светличного не мог дотянуть до своей посадочной полосы. Но, умело маневрируя, летчик сумел избежать катастрофы. Он направил самолет в сторону Белорусского вокзала и приземлился в конце улицы Горького, не причинив никому вреда, не повредив ни одного дерева, ни одного дома. Легко представить себе удивление редких в тот час прохожих, увидевших, как ИЛ-2 садится на мостовую.
Уже в ту пору на боевом счету летчика было несколько вражеских самолетов и десять танков[4].
17 ноября тяжелая бомба разорвалась на станции Лосиноостровская, где под путепроводом на соседних путях стояли составы с боеприпасами, горючим и эшелон с тяжелоранеными. Три пожарные команды (22-я, 35-я и Бабушкинская), железнодорожники, отряды МПВО десять часов боролись с огнем, спасали раненых, отцепляли горящие, стреляющие вагоны. А затем героическими усилиями в кратчайший срок восстановили железнодорожные пути, связывающие Москву с восточными областями страны.
Каждая схватка с огнем вооружала отряды самозащиты и батальоны ПВО строжайшей дисциплиной, умением пробиваться в бомбоубежища сквозь завалы, спасать погорельцев, быстрее локализовать пожары, тушить зажигалки. У немцев появились и зажигательные бомбы с гремучей ртутью, вызывающей при горении вторичный взрыв.
Полковник в отставке Ю. Ю. Каммерер, один из руководителей штаба МПВО Москвы в годы войны, рассказывает о маскировке города. Необходимо было ввести в заблуждение штурманов с "юнкерсов" и "хейнкелей", сбить их с толку несоответствием между врученной им картой Москвы и тем, что они увидят…
— Работа эта проводилась с широким размахом по единому замыслу. Возглавляли ее ведущие архитекторы, опытные градостроители К. С. Алабян, В. С. Андреев, Н. Я. Колли, И. И. Ловейко, М. В. Посохин и многие другие под общим руководством архитектора города, позднее Героя Социалистического Труда, Д. Н. Чечулина. В считанные дни Москва неузнаваемо преобразилась. Некоторые широкие улицы и площади "заселили" домами и, не жалея краски, щедро "озеленили". На Садовом кольце, прямо на асфальте, как в далеком прошлом, когда кольцо действительно было садовым, снова раскинулись "кроны деревьев". Там же среди зелени проглядывали разноцветные "крыши". Плотно застроили Красную площадь и другие. Крыши цехов крупных предприятий тоже превратились в дома, преимущественно малоэтажной застройки, характерной для того времени…