[428]. Процесс доставки ценного товара из далекого Забайкалья происходил следующим образом. Ревень из Кяхты отправлялся на наемных подводах в ящиках, обшитых кожей и запечатанных казенной печатью. Летом 1764 г. партия ревеня в 80 ящиках прибыла в Москву[429]. Здесь емкости вскрывались, ревень взвешивался и проверялся на качество, а затем засыпался обратно в ящики, которые оборачивались циновками или холстом, затем засмаливались и снова обшивались сырыми воловьими кожами; упакованный товар хранился под надзором в Московском комиссарстве. В июле 1764 г. Коммерц-коллегия получает из 5-го департамента Сената указ об отправке груза в Ригу[430]. При этом, как следует из делопроизводственной документации, в Москве к прибывшей партии добавляется уже хранившийся здесь ревень, и в Лифляндию направляется 123 ящика на 25 подводах[431]. На весь период транспортировки ревеня Военная коллегия выделяла конвой из 12 человек: солдат и унтер-офицера Ингерманландского пехотного полка. Примерно через месяц обоз прибыл в Ригу. Все этапы этой коммерческой операции контролировались «новороссийскими купцами». На следующие два года отправка монопольного груза по маршруту Кяхта-Москва-Санкт-Петербург и Рига по поручению еврейских коммерсантов производится несколькими датскими купцами, которые стали комиссионерами евреев; при этом «главным производителем» откупа в 1765 г. становится Леви Вульф[432].
Интересно, что и после окончания срока действия контракта последний Л. Вульф. — Ред.) не раз появлялся в Москве. Так, например, в 1767 г. он приезжает сюда по торговым делам[433]. Завершая анализ материалов о деятельности еврейских предпринимателей на московской земле в середине XVIII в., отметим, что она, как и раньше, была исключением из сложившейся практики и вызвана исключительно инициативой Екатерины II, сумевшей придать этой формально незаконной деятельности посредством некоторых юридических ухищрений вполне законный характер. С работой же «новороссийских купцов», в том числе и в Москве, мы вполне правомерно можем связывать зарождение действительно российского еврейского предпринимательства, в отличие от коммерции евреев-иностранцев в России в предшествующую эпоху.
Последняя четверть XVIII в. знаменует собой период кардинальных перемен как в истории России, так и в истории мирового еврейства. В результате трех польских разделов, 1772, 1793 и 1795 гг., к Российской империи отошли земли Белоруссии, Правобережной Украины и Литвы с многочисленным еврейским населением. По сведениям статистики, к началу XIX в. еврейское население нашей страны достигало 900 тыс. человек, т. е. 70 % всех евреев мира[434]. Екатерина II первой из монарших особ столкнулась с таким массовым появлением этого народа в пределах России со всеми вытекающими из этого проблемами. Поэтому в политике по отношению к евреям на всем протяжении ее 35-летнего правления отчетливо проявляются две полярные тенденции, определяемые ее прагматичным подходом в соответствии с принципами «просвещенного абсолютизма». С одной стороны, политика императрицы была направлена на извлечение максимальной пользы из экономической деятельности евреев, составлявших один из важнейших элементов в хозяйстве региона, но вместе с тем она старалась не вызывать недовольства местного населения[435]. Эпизод с деятельностью «новороссийских» купцов-евреев есть не что иное, как проявление первой тенденции; правда, он относится ко времени, предшествующему польским разделам. Однако и позднее в российской истории происходит событие крупного социального значения: запись евреев в мещанство и купечество и дальнейшее сословное уравнение их с русскими купцами и мещанами. Поскольку еврейские жители занимались преимущественно торговлей и промыслами, в течение 1779–1783 гг. практически весь народ оказался расписанным по двум сословиям — купеческому и мещанскому. В Польско-Литовском государстве же евреи не имели никакого признанного статуса и фактически были выделены в особую общественную группу, а льготы и привилегии получали от верховной власти персонально или общинами. Екатерина II возлагала свои надежды на предпринимателей, на «среднего рода людей». Поскольку евреи представляли собой именно данный элемент, их стремление войти в эти социальные группы, занятые пока только христианами, было императрицей поддержано. Равные права с русскими евреи получают по именному указу Екатерины II белорусскому генерал-губернатору гр. З. Г. Чернышеву от 7 января 1780 г. «О дозволении евреям, обитающим в Могилевской и Полоцкой губерниях, записываться в купечество»[436]; именному указу в Сенат от 3 мая 1783 г. «О податях с купечества, мещан, крестьян и других обывателей…» с распоряжением обложить евреев податями «по состояниям, в какое они запишутся, без различия закона и народа»[437]; именному указу, объявленному полоцким и могилевским генерал-губернатором П. Б. Пассеком генерал-прокурору кн. А. А. Вяземскому 26 февраля 1785 г., о предоставлении всех «выгод и прав без различия закона» евреям, уже вошедшим «в состояние, равное с другими»[438], а также по указам 1782–1783 гг., определяющим льготы и привилегии российского мещанства и купечества в целом. Другими словами, при Екатерине II произошел переход от политики всяческого отрицания или резкого ограничения еврейской деятельности в России к ярко выраженной тенденции включения еврейской массы в российский общественно-экономический организм.
Именно в этот период в московском регионе появляются торгующие еврейские купцы. Объяснить их стремление сюда нетрудно. Как известно, столетия занятий предпринимательством в различных европейских странах превратили евреев в очень способных, опытных и успешных коммерсантов, которые увидели в Центральной России обширный и еще недостаточно освоенный торговый рынок, суливший серьезные выгоды и многообещающие перспективы. Особую коммерческую активность в Москве в конце XVIII в. проявляли шкловские торговцы-евреи. Местечко Шклов Могилевского уезда в этот период было одним из важнейших мест еврейской жизни Российской империи[439]. Во-первых, здесь в последней четверти столетия возник крупный центр российской Гаскалы (еврейского Просвещения), о чем свидетельствует, например, появление первой типографии, печатающей еврейские духовные книги[440]. Во-вторых, еврейская община Шклова, составлявшая примерно 80 % всех жителей, славилась прежде всего своими купцами, которые торговали во многих районах страны и за границей. Помимо более 20 купцов 1–3-й гильдий[441] торговлю осуществляли также местные мещане. Так, в материалах Секретной экспедиции 1-го департамента Сената 1794 г. мы находим информацию о том, что в Москве в 1789 г. занимались коммерцией шкловские жители Вулф Мовшович и Изроель Лейзарович[442]. Первый из них являлся комиссионером нескольких могилевских купцов, живших в местечке. Проживал в Шклове бабиновичский купец 2-й гильдии Гешель Нахманович; с 1786 г. он стал торговать в Москве пушниной и другими товарами, при этом ежегодно покупал продукции на 20–30 тыс. руб.[443]. Год спустя к нему присоединяется достигший совершеннолетия сын Нахман Гешелевич. В 1790 г. в Москве находился и торговал Нота Хаймович Ноткин, могилевский купец и фактор владельца Шклова генерал-лейтенанта С. Г. Зорича и кн. Г. А. Потемкина, в прошлом «польского королевского двора надворный советник», а в дальнейшем видный общественный деятель, один из активнейших членов еврейской общины Санкт-Петербурга и один из первых представителей российской еврейской интеллигенции начала XIX в.[444].
В это же время оседлые евреи (не крещеные, а иудеи) появляются во внутренних губерниях империи, в том числе в Москве, образуя первые, немногочисленные еврейские общины. Воспользовавшись перечисленными выше законодательными актами, ряд наиболее активных и предприимчивых евреев записываются в оклад московского и смоленского купечества, став фактически жителями этих городов. В материалах бывшего Государственного архива Российской империи мы находим подробную информацию о первых московских купцах-евреях, которых было всего трое, — уроженцев Белоруссии и Восточной Пруссии.
В начале 1790 г. главнокомандующий Москвы П. Д. Еропкин послал в Московское губернское правление предложение с указанием выяснить, сколько евреев проживает в городе и сколько записалось в Московское купеческое общество[445]. В посланном (уже на имя нового командующего в Москве кн. А. А. Прозоровского) 6 марта рапорте московского губернатора кн. П. В. Лопухина указаны следующие сведения из Управы благочиния: 49 мужчин и 8 женщин, а также 12 малолетних детей[446]. По данным Городового магистрата, в Москве в купеческое общество было записано трое еврейских купцов 1-й гильдии: «Ессель Янкелевич, города Могилева ис купеческих детей» (записан в московские купцы в 1788 г.); «Михайла Гирш Мендель, города Кинизберга ис купцов» (записан в 1788 г.); «Гирш Израилев, из Могилевских 1-й гилдии купцов» (записан в 1789 г.)