[254]. Лукьянов, как и Григорьев, имел свои дворы.
С обозначением «еврей» указан в переписи 1684 г. также Яков Самойлов, из Дубровны, служивший у Рагозина, а после его смерти освобожденный «государским указом» и водворившийся с поручной записью в Мещанской слободе; у него были дети: Сенька 20 лет, Иваш-ко 16 лет, а также зять Павелко Степанов; в другом месте они указаны (под именами Семен, Иван и Павел) как живущие в отдельном доме, причем отмечено, что они «еврейской породы»; последний стал свободным после смерти боярина Василия Борисовича Шереметева, воевавшего с поляками.[255]
Приведу еще одну запись: «Степан Иванов, сын Копьев, родиною из Дубровны, еврейской породы»; служил у боярина Заборовского, а после его смерти в 1681 г. отпущен с отпускною на волю и водворился с поручной записью в Мещанской слободе, где купил дом[256].
Все это были домохозяева в Мещанской слободе. Но мы находим в то же время, в 1666 г. (1665 г.)[257], домовладельца и в Новоиноземной слободе[258]. А наряду с домохозяевами евреи встречаются и среди тех мещан, которые нанимали «дворы и подклеты у своих братьев в под-соседниках». Таков, например, Лучка Гаврилов, «еврейской породы», свобода которого была записана в «бездворных книгах»[259].
Помимо пленных к России, надо думать, перешло и еврейское население той местности, которая по Андрусовскому договору подпала власти Московского государства (Смоленск, Чернигов, Новгород-Северск и все Заднепровье), так как право остаться на территории Московского государства, дарованное плененным полякам, литовцам и евреям, принадлежало и населению вновь завоеванной местности.
Вообще, пребывание евреев в Московском государстве было столь распространенным явлением, что «Новоуказные статьи» 1669 г., устанавливая кару за совращение христиан в другую религию, упоминают особо евреев: «…аще жидовин или агарянин дерзнет развратить от христианской веры христианина, повинен есть казни главней; а аще жидовин христианина раба имый и обрежет его, да отсекнуть ему главу»[260]; закон предусматривал также возможность, чтобы евреи владели христианами-рабами.
Любопытно отметить здесь, что вслед за заключением Андрусовского договора, в 1668 г., на государеву службу, в ряды так называемых «боярских детей», в Верхотурье, вступил некий «иноземец» Са-мойло Вистицкий (и его сын), подписавшийся на официальной «сказке» (1680 г.) еврейскими буквами: «Иа Шмула Вистицки ик (к) сей изк(а)зку иа руку прилозил», т. е. «Я, Шмуйло Вистицкий, к сей сказке руку приложил», что дает основание для предположения, что Вистицкий был еврейского происхождения[261].
Приведенные данные о пребывании евреев в стране вообще и в Москве в частности свидетельствуют, что ни правительство, ни общество не питали такой ненависти к евреям, которая делала бы невозможными соседские отношения между коренными обывателями и евреями. Однако, так как литовские купцы, независимо от их религии, испытывали порою гонения в Москве, то среди прочих могли подвергаться неприятностям и евреи. Однажды царь Алексей Михайлович, узнав, что в Москве находятся с товарами литовские купцы из Могилева и Шклова, приказал выслать их в порубежные города, где им единственно предоставлялось торговать[262].
Да и не только литовские купцы, но и другие иноземцы были в это время ограничены в правах. Английский посол передает (1663 г.), что москвичи охотно терпят всех европейцев, лишь бы они были протестантами, что только католики и евреи подвергались изгнанию[263]. Москвичи, быть может, говорили так послу, но они не сказали ему всей правды: ведь и лютеране не были в большой милости. Вообще, в ту пору иностранцы теряют свои преимущества в России: «Казна заподозревает их в нечестности и в том, что они лучших своих товаров не показывают[264] и их по цене прямой, заморской не продают»[265]; а купцы уже ранее, как выше было указано, жаловались на убытки, проистекающие от сделок иноземного купечества. И вот в 1667 г. был издан Новоторговый устав, содержащий в себе ограничения для торговли иноземцев на пользу свободной торговли русского купечества. Иноземцы не могли продавать товары врознь, не могли вступать в торговые сделки между собою, а только с местными русскими купцами. Наконец, иноземцам было запрещено разъезжать по городам России, равно как приезжать в Москву для торговли, за исключением иностранцев, имеющих от русского правительства жалованные грамоты «за красною печатью»[266].
Только приняв во внимание это обстоятельство, можно правильно понять последовавшее в 1676 г. распоряжение: если евреи будут приезжать «утайкою» в Москву и станут записывать свой товар в Московской большой таможне, то отсылать их из приказу Большого Приходу в Посольский приказ, а товаров не записывать в таможне, так как «евреян», как с товарами, так и без таковых, «из Смоленска пропускать не велено». Все дело заключалось в «утайке»; без грамоты за красной печатью никто не смел приезжать, в числе прочих и евреи. С грамотами же за красной печатью евреи могли прибывать в Москву. И действительно, при всем стесненном положении, в каком очутилось иноземное купечество в отношении приезда в Москву, перед евреями раскрываются ворота в столицу. «Жиды в царствование Алексея Михайловича умели добыть себе такие грамоты с красною печатью; они приезжали в Москву с сукнами, жемчугом и другими товарами и получали комиссии от Двора»[267]. Известны даже имена некоторых евреев, получивших грамоты на приезд в Москву.[268]
В 1671–1676 гг. евреи Иуда и Яков Исаевы поставляли в казну сукно. Они часто приезжали в Москву и обратно за литовский рубеж, пользуясь для этого проезжими грамотами. Так как они поставляли в казну, то пошлин ни с них, ни с их приказчиков не брали и даже иногда давали под товары казенные подводы и жаловали подарками. Когда этих евреев пропускали, то приказные должны были смотреть, чтобы с ними не приезжали другие евреи. Иуда, а также шкловский еврей Самойло Яковлев встречаются и позже в Москве, сдавая товары казне. В 1672 г. Самойло Яковлев с товарищами отпущен был из Москвы за рубеж для покупки венгерского вина. В 1674 г. бил челом государю еврей Моисейко Исаев. «Приволокся я, работник твой, — писал Исаев в челобитной, — к Москве для торгового своего промыслишку». Здесь он заболел и пролежал два месяца; с ним приехала и его мать, «еврейка же Маремьяница»; она умерла в столице, и осиротевший Исаев просил государя отпустить его за рубеж с телом матери, за которым прибудут четыре иноземца; государь велел дать проезжую[269].
Об обычном посещении евреями Русского государства можно заключить из того, что, когда в 1675 г. на Волыни, в Подолии и в других местностях распространилось моровое поветрие, киевскому воеводе было предписано не пропускать оттуда греков, евреев и иных туземцев с товарами[270]. Это были, вероятно, евреи из Польши и Турции.
В 1678 г. с польскими послами был заключен договор, согласно которому торговым людям обоих государств, «кроме жидов», было предоставлено ехать в столичные города Краков, Варшаву и Вильно — с одной стороны, и в Москву — с другой[271].
Быть может, в этом решительном запрещении евреям приезжать в Москву сказалось то настроение по отношению к ним, которое могло распространиться в высшем московском обществе под влиянием проповеди архимандрита Иоанникия Голятовского, написавшего ряд трудов, направленных против лютеран, магометан и др. На евреев Голятовский обрушился в книге «Мессия праведный», посвященной царю Алексею Михайловичу (около 1669 г.). Голятовский не имел в виду специально евреев, живших в Московском государстве, но русские люди, сравнительно мало знавшие евреев, не могли не встревожиться, узнав, что Голятовский возводит на евреев самые тяжкие обвинения. «Мы, христиане, — проповедовал Голятовский, — должны ниспровергать и сожигать жидовские божницы, в которых вы хулите Бога, мы должны у вас отнимать синагоги и обращать их в церкви; мы должны вас как врагов Христа и христиан изгонять из наших городов, из всех государств, убивать мечом, топить в реках и губить различными родами смерти»[272].
Однако состоявшееся в 1678 г. запрещение евреям приезжать в Москву не соответствовало фактическому положению вещей, а потому евреи в действительности прибывали в Москву, и не тайно, а открыто. Так, например, 20 февраля 1680 г. взяли к допросу в Посольский приказ еврея Левека Абрамова, жителя местечка Друя; он приехал в Москву со своим шурином, «Обрамком Моисеевым», через Великие Луки, Торопец, Ржев, где являлся к воеводам, которые и пропустили его без задержки; Абрамов приехал с товаром «с сукнами с пестредми, с оловянными фляжки»; он явился в таможню, где взята была «по нем порука», что по продаже товара он заплатит пошлину[273]