Влонский. В дочь нашу?…
Сицкий. О, поверьте мне… я никогда б не решился, если б вы сами!.. Ах, Надежда Васильевна, скажите, скажите!.. Могу ли я надеяться?…
Влонская. Извините, Иван Иванович!.. Это так внезапно… так неожиданно… Мы очень вас любим, уважаем… но, рассудите сами: решиться вдруг, не подумавши на такое важное дело…
Влонский. Дайте нам хотя несколько опомниться.
Влонская. Конечно, ваше предложение делает нам честь: вы такой достойный молодой человек, что всякое семейство почтет за счастие с вами породниться…
Сицкий. Итак, я могу надеяться?…
Влонский. Иван Иванович, я вам скажу прямо: мы все вас любим и вовсе не прочь от этого, но прежде всего нам должно поговорить с дочерью.
Сицкий. О, разумеется! Но если только вы согласны…
Влонская. Так Глашенька противиться не станет, я это вижу по всему… Ох, эти молодые люди!.. Уж я ли, кажется, с дочери глаз не спускала!..
Влонский. Да, усмотришь за ними!.. И то сказать: чему быть, тому не миновать… Послушай, мой друг, ну что его томить: если в самом деле Глашенька согласна…
Влонская. Ах, Дмитрий Кондратьич, да разве легко расставаться с дочерью!.. Замужество… это ужасная вещь!.. Это такой шаг!..
Сицкий. Поверьте, она будет счастлива!
Влонская. Так, Иван Иванович, так!.. Но ведь сердце-то матери!.. (Утирает платком глаза.) Конечно, на все воля божия!.. И если вы пришли по сердцу нашей дочери…
Сицкий. Так вы согласны?… (Целует руку у Влонской.) Ах, Надежда Васильевна, я не нахожу слов… я так счастлив!..
Влонский. Судьба-то, судьба, подумаешь!.. Могло ли нам прийти в голову, что сегодня…
Влонская. Ну, поверите ли, я и теперь еще не могу образумиться… Мне все кажется, что это сон!..
Влонский. Надежда Васильевна, да уж не позвать ли нам сюда Глашеньку?…
Влонская (с живостию). Нет, мой друг, нет!.. Она целые сутки промучилась зубами и только теперь заснула.
Сицкий. Так, бога ради, не беспокойте ее! А позвольте мне, Надежда Васильевна, съездить к дядюшке. Он, верно, уж приехал. Я хочу, чтоб он первый узнал о моем счастии.
Влонский. В самом деле… Ступайте, Иван Иванович, ступайте!
Сицкий. Я только объявлю ему о моем благополучии и тотчас возвращусь.
Влонская. Да, да, Иван Иванович, приезжайте скорее. (Сицкий целует руку у Влонской и уходит поспешно.)
Влонский. Ну вот. Надежда Васильевна, как все это хорошо обделалось.
Влонская. Ну да, конечно… Но только ты очень скор, мой друг.
Влонский. Я?
Влонская. Да, ты! К чему эта поспешность!.. Можно было принять благосклонно его предложение, не сказав ему ни да, ни нет. А ты, мой друг, тотчас!.. И Глашеньку хотел еще позвать…
Влонский. Так что ж?
Влонская. Как что? А если Волоколамский жив?…
Влонский (испугавшись). Жив?… Так ты думаешь, что это ложный слух?…
Влонская. Нет, я этого не думаю: слишком много доказательств… Но благоразумный человек должен быть всегда осторожен… Конечно, и теперь мы зашли так далеко, что трудно уже воротиться… По крайней мере, Глашенька ничего не знает, так мы всё еще хоть как-нибудь, а можем отделаться… Но если б мы их свели вместе да сделали формальную помолвку…
Влонский. Да, это правда!.. Эх, поторопились мы!.. Что, если в самом деле…
Влонская. Нет, быть не может, мой друг!.. Конечно, Бураковский болтушка, любит развозить вести, однако ж он не лгун и сам ничего не выдумает. Нет, на этот счет я совершенно спокойна.
Слуга (растворив дверь). Княгиня Варвара Кирилловна с сестрицею.
Влонская. Проси!.. Вот кстати!.. Она знает все московские новости и, верно, расскажет нам об этом подробнее и лучше Бураковского.
(Входят княгиня Варвара Кирилловна и княжна Ольга Кирилловна. Первая — женщина лет пятидесяти, не слишком красивой наружности, толста, с широким раздутым лицом и отвислым подбородком. Вторая — лет сорока, одета с большими претензиями, высокого роста, с бледным лицом, красным носом и томными глазами.)
Влонская (идя к ним навстречу). Ах, княгиня, здравствуйте!.. Княжна!.. (Целуются. Влонский раскланивается.)
Княгиня. Ну, Надежда Васильевна, как я устала!
Влонская. А вы откуда?
Княгиня. Ох, матушка!.. Делала визиты. Сейчас с Басманной.
Княжна. Ах, ma soeur, какая Басманная! Мы были за Разгуляем!
Влонская. Скажите пожалуйста! Да ведь это верст восемь! (Садятся.)
Княгиня. Что, Надежда Васильевна, слышали ли вы?
Влонская. А что такое?
Княгиня. Вот, матушка, история-то!
Влонский. Какой-нибудь вздор. Ведь у нас в Москве беспрестанно сочиняют.
Княгиня. Нет, сударь, не вздор! Алексея Тихоновича Волоколамского на большой Петербургской дороге съели собаки.
Влонская. Помилуйте! Как съели собаки? Может ли это быть?
Княгиня. Видно, может, когда съели.
Влонский. Разве искусали?
Княгиня. Съели, батюшка, съели!
Княжна. То есть до смерти заели.
Влонская. Неужели в самом деле?… Я что-то слышала, да так мимо ушей и пропустила. Думаю: не может быть, это кто-нибудь сочинил, а Москва и рада — подхватила, да и ну трезвонить в колокола!
Княгиня. Нет, Надежда Васильевна, истинная правда; и следствие уж наряжено. Мне называли по именам чиновников, которых послали на эту станцию: Ивана Яковлевича Сальянова — вот что служит в канцелярии генерал-губернатора, да какого-то частного пристава — фамилию забыла.
Влонский. Ах, боже мой! Так это в самом деле справедливо?
Влонская. Да ведь с ним, кажется, была жена?
Княгиня. Как же! Говорят, бедная не могла вынести этого удара…
Влонская. Неужели умерла?
Княгиня. Умерла.
Влонский. Вот истинно трагическое приключение!
Княжна. О, не говорите!.. Ужасно!.. Боже мой, какая смерть!..
Влонская. Не знаете ли, кто первый привез об этом известие в Москву?
Княгиня. Одни говорят — граф Петр Сергеевич Сборский, другие — Федор Николаевич Башлыков…
Княжна. Нет, ma soeur. Я слышала, что об этом отправлен был эстафет к главнокомандующему. А так как он получил его в приемный день, так вовсе не удивительно, что вся Москва узнала…
Княгиня. Нет, ma chere! Первое известие получено от приезжих. Я это наверно знаю. Да впрочем, от кого бы ни получено, а только это правда. Вот, Надежда Васильевна, до чего мы дожили: на больших дорогах едят живых людей собаки! Видно, хороша земская полиция!..
Влонская. Ну, я думаю, исправнику за это достанется.
Княгиня. И, матушка! Оправдается как-нибудь!.. Да что и говорить, все так распущено, что я удивляюсь, как до сих пор волки не бегают по московским улицам, как нас не грабят в полдень на Красной площади…
Влонский. Конечно, княгиня, это весьма несчастный случай, но ведь всего и правительство предвидеть не может.
Княгиня. Должно, сударь, должно все предвидеть! На то оно правительство… Нет, в старину не так бывало!.. Когда покойный мой батюшка князь Кирилл Андреевич был губернатором, то у него дела шли другим образом. Случилось однажды, что какая-то дворняжка загрызла матушкину болонку, так он приказал и цепных-то собак перебить во всем городе.
(Входит Мардарий Степанович Шарапов, небольшого роста пожилой человек с рябым широким лицом, в зеленых очках и во фраке стариковского покроя.)
Влонский. А, Мардарий Степанович!.. Здравствуйте!
Шарапов. Как ваше здоровье?… Надежда Васильевна!.. Ваше сиятельство! (Раскланивается.)
Влонская. Прошу покорно садиться.
Шарапов (садясь). Как я входил, мне послышалось, что вы изволите говорить о собаках. Верно, у вас шла речь об этом удивительном происшествии?…
Княгиня. Да, мы говорили о смерти Алексея Тихоновича.
Шарапов. Чудный случай!.. Живого и здорового человека заели собачонки!.. Вот если бы, я вам доложу, хоть у меня меделянские собаки, так это другое дело: быка растянут, а то, помилуйте, дворняжки!
Влонский. Ну, каковы дворняжки!
Шарапов. Да ведь, я вам доложу, не то, что заели, а растерзали на части.
Княгиня. Как на части?
Шарапов. Да-с! Мне это рассказывал верный человек. Я вам доложу, такая жалость, что и сказать нельзя! Где рука, где нога…
Княгиня. Ах, ужас какой… Что ж, собрали как-нибудь?
Шарапов. Да-с, кой-как. А головы-то не нашли.
Княгиня. Что вы говорите?
Шарапов. Истинно так! Приказано искать по всему уезду. Да-с, ужасное происшествие, ужасное! Говорят, вышнее начальство очень горячо за это взялось!.. Я вам доложу, исправник — человек мне знакомый. Жаль мне его, очень жаль! Погиб!
Княгиня. Туда ему и дорога!
Шарапов. Конечно, оплошность!.. А истинно жаль! Человек небогатый, жена, дети… Ведь уж Алексея Тихоновича не воскресишь.
Княгиня. Ах, батюшка, так и смотреть сквозь пальцы? Сегодня собаки заели его, а завтра заедят меня!.. Покорнейше благодарю!
Влонская. Что слышно об его жене?…
Шарапов. Говорят, что она от испуга умерла. Обоих вместе хоронили.
Княгиня. Бедный, бедный Алексей Тихонович!.. Подумаешь, какая смерть!.. А пожил бы еще!.. Ведь он был человек нестарый.
Шарапов. Да-с! Ему было этак под шестьдесят.
Княгиня. Что вы, что вы!.. Много-много пятьдесят два. Да он еще был молодец… Как теперь смотрю на него!.. (Двери отворяются.) Господи!.. Что это?… (Входят Алексей Тихонович Волоколамский и Сицкий. Все вскакивают.)
Влонская (с ужасом). Алексей Тихонович!..
Волоколамский (улыбаясь). Да, это я.
Княгиня. Вы живы, здоровы?…
Волоколамский. Слава богу!
Княгиня. Скажите пожалуйста!.. Что ж это вся Москва говорила…
Волоколамский. Что меня заели собаки?
Княгиня. Так это выдумка?
Волоколамский. Не совсем. Я точно, на четвертой станции отсюда пошел один пешком по шоссе, на меня точно напали собаки и точно загрызли до смерти, но только не меня, а моего пуделя.
Княгиня. Так из этого-то сочинили… Ну, уж нечего сказать, — ай да матушка Москва!
Влонская (тихо мужу). Ну вот… что мы наделали!
Влонский (также тихо). Да уж молчи! (Громко.) Ну, слава богу!.. А мы было так перепугались!.. Да что ж мы стоим?… Прошу покорно! (Садятся.)