Победа великого князя казалась полной. Но в том же 1316 г. новгородцы вновь выступили против него. На этот раз поход Михаила окончился неудачей{290}. А на следующий год ситуация коренным образом изменилась: Юрий, женившийся за время пребывания в Орде на сестре Узбека Кончаке (принявшей православие под именем Агафьи), получил ярлык на Великое княжение Владимирское и двинулся на Русь с послом Кавгадыем{291}. Лишение князя владимирского стола при жизни в отсутствие каких-либо признаков неподчинения с его стороны — факт почти исключительный{292}. Можно полагать, что сыграли роль влияние на хана его сестры и поддержка (в первую очередь материальная) Юрия новгородцами. Но главным было, по-видимому, стремление не допустить чрезмерного усиления Михаила, идущее в русле традиционной монгольской политики поддержания «баланса сил» между вассальными правителями{293}.
Михаил встретил Юрия и Кавгадыя у Костромы. Здесь после переговоров он признал переход великого княжения к Юрию («съступися великаго княжениа Михаилъ князь Юрию князю») и уехал в Тверь{294}. Но подобно тому, как в 1308 г. Михаил стремился добить побежденного соперника и ходил на Москву, так и теперь Юрий не удовлетворился достигнутым. В конце 1317 г. он вместе с Кавгадыем стал разорять Тверское княжество{295}. Целью этого мог быть сбор средств на расплату с кредиторами, давшими ссуду для покупки великокняжеского ярлыка; не исключено, что Юрий подумывал и о том, чтобы лишить Михаила тверского стола, вынудить его бежать за пределы Северо-Восточной Руси. Переговоры Михаила с Кавгадыем были безуспешны: послы от последнего приезжали «все съ лестию (неискренне. — А. Г.) и не бысть межи ими мира». В конце концов тверской князь вынужден был оказать сопротивление. 22 декабря 1317 г. у села Бортенево (в 40 верстах от Твери){296} он нанес Юрию полное поражение: новый великий князь бежал в Новгород, его жена и брат Борис попали в плен. Кавгадыю пришлось пойти на почетную капитуляцию: он «повелѣ дружинѣ своей стяги повращи», а наутро заключил мир с Михаилом и отправился вместе с ним в Тверь{297}. Тверской князь не желал ссориться с ханом: он «почтил» Кавгадыя и отпустил{298}.
Юрий сразу же (в начале 1318 г.) выступил на Михаила вместе с новгородцами. Был заключен мир, по которому князья договорились, что оба пойдут в Орду{299}.
Вскоре жена Юрия Кончака-Агафья умерла в тверском плену, и появилась версия, что она была отравлена{300}. Вряд ли это было так на самом деле{301}: Михаил не стремился создавать себе новые сложности в отношениях с Ордой; хватало и того, что ему пришлось биться с войском, в состав которого входил татарский отряд. В том же 1318 г. Юрий и Кавгадый отправились в Орду. Прибыл туда по требованию хана и Михаил. В Орде ему были предъявлены обвинения в невыплате дани, сопротивлении ханскому послу и смерти Кончаки. 22 ноября 1318 г. Михаил Ярославич с санкции Узбека был казнен{302}. Юрий Данилович выступал одним из обвинителей Михаила, однако не был, по-видимому, самым активным участником трагедии{303}. Даже пространная редакция «Повести о Михаиле Тверском», созданная в Твери вскоре после описываемых событий (скорее всего, духовником Михаила игуменом Александром){304} и изображающая Юрия в исключительно черных красках, называет главным виновником случившегося не его, а Кавгадыя{305}. Казнь Михаила была, скорее всего, предопределена не утайкой дани (о справедливости этого обвинения данных нет{306}), а оскорбительными для Узбека фактами смерти в тверском плену его сестры и пленения ханского посла (последнего, разумеется, не мог простить и сам Кавгадый).
В одной из статей недавно вышедшего сборника, посвященного Михаилу Ярославичу, высказывается мнение, что главной причиной казни был разгром Михаилом крупного татарского войска. В качестве аргумента, что под началом Кавгадыя были многочисленные силы, называется упоминание в Никоновской летописи еще двух предводителей — Астрабала и Острева, трактуемых как начальники туменов — десятитысячных отрядов{307}. Некритическое восприятие известий Никоновской летописи о событиях, далеко отстоящих от времени ее составления (20-е гг. XVI в.), порождало и, к сожалению, продолжает порождать немало необоснованных суждений. Они отпадают, если учесть историю создания текста этого памятника (обстоятельно изученную Б. М. Клоссом). Имя второго, помимо Кавгадыя, предводителя впервые фиксируется (в форме «Астрабыл») в Новгородской IV и Софийской I летописях{308}, следовательно, оно содержалось уже в их общем источнике — своде 20-х гг. XV в. Имя «Острее» ранее Никоновской встречается в Сокращенных сводах 1493 и 1495 гг.: там это также имя второго, помимо Кавгадыя, предводителя{309}. Очевидно, что следует говорить о двух вариантах одного и того же имени (при этом «Острее» — его искаженный вариант, так как текст Сокращенных сводов испытал влияние протографа Новгородской ГУ — Софийской I летописей, а не наоборот). Составитель Никоновской скомбинировал известия двух имевшихся у него источников — Московского свода конца XV в. (он восходит к Софийской I летописи и там читается «Астрабыл»){310}и текста, близкого к Сокращенным сводам{311}, посчитав, что речь идет о разных лицах, в результате чего из двух предводителей стало три.
Известие протографа Новгородской IV — Софийской I летописей о наличии второго военачальника, скорее всего, достоверно. Но есть ли основания полагать, что Кавгадый и Астрабыл предводительствовали крупным войском, исходя из самого рассказа о Бортеневской битве? В нем говорится, что после бегства Юрия Кавгадый «повелѣ дружинѣ своей стяги повращи, а сам не любоуя поиде въ станы»{312}. Отдать приказ сложить стяги можно было только в случае, если у татар не был нарушен строй. Между тем русские силы, сражавшиеся на стороне Юрия, в это время находились в состоянии беспорядочного бегства. Такой контраст заставляет полагать, что татарский отряд непосредственного участия в битве не принимал{313}, рассчитывая, что Юрий справится своими силами (после чего можно будет заняться грабежом). Все это говорит об относительно небольшом воинском контингенте. В пользу того же свидетельствует и терминология, употребляемая при упоминании отряда Кавгадыя. Крупные татарские силы, приходившие на Русь, именовались «ратями» — «рать» Туратемира и Алыня 1282 г., «Дюденева рать», «рать» Неврюя 1296 г., «великая рать», посланная на Тверь зимой 1327–1328 гг.{314} Про отряд Кавгадыя этого не сказано, а сам он определен как «посол». Имеющиеся сведения о численности отрядов, сопровождавших ордынских послов, дают цифры в 30, около 1000, 700, 600, 50 человек{315}. Поскольку Кавгадый именуется «сильным» послом{316}, можно полагать, что в его отряде было более тысячи воинов{317}.
После возвращения Юрия из Орды в 1319 г. два года прошли для великого князя относительно спокойно. В 1320 г. умер его брат Борис, находившийся тогда на княжении в Нижнем Новгороде{318}. Очевидно, в связи с этим фактом стоит отъезд в этом году в Орду Ивана Даниловича{319} — необходимо было закрепить Нижегородское княжество за московской династией.
В следующем, 1321 г. вышли из повиновения тверские князья-сыновья Михаила. Юрий двинулся на Тверское княжество походом, и Михайловичи согласились уплатить великому князю «серебро выходное» (то есть дань, предназначенную в Орду) в размере 2000 рублей, а старший из них, тверской князь Дмитрий Михайлович, обязался не оспаривать у Юрия великое княжение{320}. Поскольку еще в предыдущем году Юрий поддерживал с Тверью мирные отношения (его дочь вышла тогда замуж за третьего из сыновей Михаила-Константина), а весной 1321 г. татары взимали какие-то долги со второго по значению города Тверского княжества — Кашина{321}, надо полагать, что тверские платежи за предыдущие годы были собраны и эти 2000 рублей являлись данью за один год, которую тверские князья отказывались отдать Юрию