прежний твои развратници не престают, шепчуще въ ухо твое льстивыя словеса, и совещают ти не противитися сопостатом, но отступите»{878} (выделено мной. — А. Г.). В этих словах можно видеть свидетельство того, что приближенные, советовавшие великому князю в 1480 г. не биться с ханом, уже когда-то прежде выступали с аналогичными предложениями. Сходная ситуация была только в 1472 г.
Результаты войны в Москве расценили как успех. Причем они получили даже более высокую оценку, чем итоги конфликта 1480 г.: тогда происшедшее расценили как «избавление»{879}, а в отношении событий 1472 г. говорилось не только об «избавлении», но о «победе»{880}. По-видимому, последствием этой победы было прекращение уплаты выхода.
В Вологодско-Пермской летописи (ее первая редакция датируется 1499 г.) говорится, что Ахмат в ходе переговоров, имевших место во время «стояния на Угре», заявлял следующее: «пришол яз Ивана дѣля, а за его неправду, что ко мнѣ не идет, а мнѣ челом не бьет, а выхода мнѣ не дает девятой год»{881}. Данное сообщение было подвергнуто сомнению В. Д. Назаровым, который пишет по его поводу: «Это, конечно, неточно. Выход… регулярно шел в Орду с начала 70-х годов XV века». Основанием для такого вывода являются летописные сообщения об обмене Ивана III и Ахмата посольствами в середине 70-х гг. Дань перестали платить, по мнению В. Д. Назарова, в 1479 г. Аргументом в пользу такой датировки выступает известие другого летописного рассказа о событиях 1480 г. (дошедшего в составе Львовской и Софийской II летописей XVI в., но восходящего к концу 80-х гт. XV в.), согласно которому москвичи упрекали Ивана III: «Егда ты, государь князь великий, над нами княжишь в кротости и в тихости, тогда нас много в безлепице продаешь, а нынеча сам разгневив царя, выходу ему не платив, нас выдаешь царю и татаром»{882}.
На мой взгляд, для такого построения оснований нет. В приведенном летописном сообщении сопоставляются период мира (когда великий князь княжит «в кротости и в тихости») с «нынешним» военным временем, то есть «нынеча» в данном контексте относится к словам «нас выдаешь царю и татаром», а не к деепричастным оборотам «сам разгневив царя, выходу ему не платив»; последние представляют собой пояснение, что Иван сам виноват в сложившейся «ныне» ситуации, а не указание, что именно «нынеча» не выплачен выход (при расстановке запятых, в средневековом тексте отсутствующих, одну из них следует ставить после слова «нынеча»). Далее, В. Д. Назаров не попытался объяснить, чем вызвана столь существенная (девятый год неуплаты выхода вместо второго) «неточность» Вологодско-Пермской летописи. Данная летопись относится к числу созданных современниками событий 70-х гг., и достоверность ее рассказа о событиях 1480 г. в той части, где повествуется про переговоры Ахмата с Иваном, сомнений не вызывает{883}.
Обмен с Ордой посольствами не может автоматически свидетельствовать о выплате выхода: к примеру, в 1480 г., когда Ахмат пребывал на Угре (и возможность откупиться выходом напрашивалась, тем более что в Москве серьезно колебались по поводу способности противостоять хану), к нему был отправлен посол Иван Товарков с дарами, но не с выходом{884}. Известия о посольствах середины 70-х гг. не содержат ни прямых, ни косвенных данных о выплате выхода; напротив, некоторые содержащиеся в них детали говорят скорее в пользу обратного{885}. 7 июля 1474 г. вместе с послом Ахмата в Москву вернулся посол Ивана III Никифор Басенков{886}. По-видимому, он был отправлен в Орду в 1473 г. и стал первым послом, побывавшим там после конфликта 1472 г. В рассказе о «стоянии на Угре» Софийской II и Львовской летописей про посольство Басенкова вспоминается следующее: «Тъй бо Микыфоръ был в Орд!» и многу алафу (дары. — А. Г.) татаромъ дасть отъ себе; того ради любляше его царь и князи его»{887}. Известно, что дары, в том числе и подаваемые послами «от себя», строго регламентировались в Москве перед отправкой посольства{888}; следовательно, Басенкову было предписано произвести особо щедрые раздачи, которые надолго запомнились хану и его окружению. Если думать, что он при этом отвозил еще и выход, такая щедрость выглядит не вполне логично: в ситуации, когда военный успех был на стороне Москвы, отправка на следующий год выхода выглядит максимальной уступкой, и добавлять к нему еще и особо многочисленные дары было бы излишне. Можно, правда, допустить, что дополнительные подарки призваны были заставить хана не гневаться за оказанное ему военное сопротивление. Но если в 70-е гг. XV в. в Москве сохранялась столь высокая степень пиетета к правителю Большой Орды (летописные рассказы о войне 1472 г., как было видно, обнаруживают совсем иное), то что могло побудить отказаться от уплаты выхода в 1479 г., когда Орда временно усилилась (Ахмату удалось привести в зависимость Астраханское ханство{889})? Вероятнее предположить, что богатые дары хану и его приближенным, привезенные посольством Басенкова, должны были сгладить факт неуплаты выхода (за 1471 и 1472 гг.). Вместе с Басенковым в Москву прибыл посол Ахмата Кара-Кучюк, «а с ним множество татаръ пословых было 6 сот, коих кормили, а гостей с коньми и со иным товаром было 3 тысячи и двѣстѣ, а коней продажных было с ними боле 40 тысяч, и иного товару много»{890}. Относительная многочисленность официального посольства и невиданная — его «торговой части» производят впечатление сочетания демонстрации силы и одновременно расположения. 19 августа того же года Иван III отпустил Кара-Кучюка вместе с новым своим послом Дмитрием Лазаревым{891}. Получил ли Ахматов посол выход? Очень сомнительно. 21 октября 1475 г. Лазарев «прибежал из Орды»{892}, следовательно, отношения начали вновь обостряться; возможно, дело в том, что Лазареву уже не удалось, подобно Басенкову, задобрить хана одними подарками и он оказался в таком положении, что вынужден был бежать. 11 июля 1476 г. в Москву прибыл посол Ахмата Бочюка, «зовя великого князя ко царю в Орду, а с ним татаринов 50, а гостей с ним с конми и с товаром всякым с полшеста ста»{893}.
Вызова великого князя Московского в Орду не было с 1382 г. Если выход исправно поступал, какая была нужда в таком шаге? Предполагать, что вызов свидетельствовал о стремлении выдать Ивану ярлык на великое княжение из рук хана в Орде, как это происходило с его предшественниками{894}, нет достаточных оснований. Во-первых, тогда надо допускать, что Ахмат очень поздно спохватился — ведь он занимал престол Большой Орды уже как минимум восемь лет. Во-вторых, ни Василий I, ни Василий II, вступая на престол, лично за ярлыком не ездили (в 1431–1432 гг. Василий II совершил визит в Орду по своей воле, а не по вызову). Наконец, у Ивана имелся ярлык, выданный отцом Ахмата Кичи-Мухаммедом. Смена хана также давно не считалась основанием для личного визита великого князя в Орду — Василий II не ездил туда после того, как место Улуг-Мухаммеда занял Кичи-Мухаммед (1437), да и Василий I после 1412 г. не совершал визитов, хотя, помимо ставленников Едигея, позже Джелал-ад-дина и Керим-Берди на престол вступали и «законные» ханы Кибяк, Джаббар-Верди и Улуг-Мухаммед. Очевидно, что для вызова великого князя в Орду должен был быть более серьезный повод. Как раз в 1476 г. Ахмат начинает активные действия, направленные на восстановление Орды в ее старых пределах: в этом году он захватил Крымское ханство, посадив там своего ставленника, позже возглавил коалицию (с сибирским ханом, Казахской и Ногайской Ордами), разбившую узбекского хана Шейх-Хайдара и привел в зависимость своего племянника — астраханского хана{895}. Требование, предъявленное Ивану III, стоит в этом ряду акций, направленных на реставрацию власти Орды в регионах, вышедших из-под ее влияния. Оно понятно только в случае, если Московское великое княжество относилось к их числу, и бессмысленно, если считать, что с него регулярно шел выход, так как это было бы бесспорным свидетельством признания ханской власти.
Таким образом, подвергать сомнению прямое известие Вологодско-Пермской летописи нет оснований и следует признать, что ко времени похода Ахмата выход не выплачивался девятый год. Это хронологическое указание может иметь два толкования. Если летопись точно воспроизводит слова хана, нужно полагать, что речь идет о девятом годе по принятому в Орде мусульманскому календарю. В этом случае поход Ахмата приходится на 885 г. хиджры, начавшийся в марте 1480 г. Поскольку выход выплачивался за прошлый, а не текущий год, «девятым» годом неуплаты следует считать 884 г. хиджры, а первым, следовательно, — 876-й, приходящийся на 19 июня 1471 — 7 июня 1472 г. Но возможно, что слова Ахмата подаются уже в «русской редакции» — летописцу было известно, что хан обвинял Ивана III в длительной неуплате дани, а количество лет он назвал, исходя из своего знания о времени прекращения выплат. В этом случае речь идет о принятом тогда на Руси сентябрьском стиле летосчисления. Начало похода Ахмата относится к 6688 г. Следовательно, девятым годом неуплаты будет 6687-й, а первым — 6679-й, приходящийся на сентябрь 1470 — август 1471 г. Сопоставление обоих вариа