звестий носят поистине уникальный характер. Достаточно вспомнить, что единственное по-настоящему документальное известие о Куликовской битве содержится в договорной грамоте (Дмитрия Донского с Олегом Рязанским 1382 г.{1017}); остальные известия относятся к источникам повествовательного характера (летописные повести, «Задонщина», «Сказание о Мамаевом побоище», Житие Сергия Радонежского).
Духовные и договорные грамоты подчас передают даже нравственную атмосферу той далекой эпохи, атмосферу иноземного ига, борьбы русского народа за освобождение, за создание Русского централизованного государства. Уже в наиболее ранней из сохранившихся духовных грамот князей Северо-Восточной Руси рассматриваемого периода — духовной грамоте Ивана Калиты — читаем (в обоих ее вариантах) удивительно выразительные и трагичные слова: «Се азъ, грешный худыи рабъ божии Иванъ, пишу душевную грамоту, ида въ Ворду… Аже богь что розгадаеть о моемъ животѣ, даю рядъ сыномъ своимъ и княгини своей»{1018}. И это пишет сильный тогда московский князь, великий князь Владимирский, союзник Орды: идя в Орду, он опасается за свою жизнь. Далее Калитой выражаются опасения (они повторены и в нескольких последующих документах), что татары сумеют отнять некоторые из распределенных Калитой между сыновьями и женой волостей (в таком случае он предписывает переделить земли княжества){1019}.
Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей Руси рано вошли в научный оборот, но их данные о русско-ордынских отношениях сравнительно мало использовались в исторических исследованиях, даже специально посвященных проблемам монголо-татарского ига на Руси и борьбы с ним. Задача настоящей работы — очертить основные вопросы русско-ордынских отношений, получившие отражение в духовных и договорных грамотах и заслуживающие специального изучения с привлечением всех других видов источников.
1. Выплата дани-выхода, ее размеры, способ раскладки{1020}, порядок сбора{1021}. Следует отметить, что обычно упускается из виду, что 1480 и даже 1502 гг. не положили конец платежам (в меньших, может быть, размерах, чем выход в Золотую Орду) со стороны Русского государства Крымскому, Казанскому и Астраханскому ханствам и на содержание служилых татарских царевичей и их слуг. Это были реальные и не такие уж незначительные платежи, а не просто позднейшие подарки-поминки. Их выплата фиксируется в духовной грамоте Ивана III (1504) и договорах его сыновей Василия и Юрия (1504 и 1531){1022}.
В духовных и договорных грамотах отражены разные коллизии среди русских князей по поводу дани: уплата одними выхода в долг за других, предоставление льгот{1023}.
Многократно (начиная с духовной Дмитрия Донского и его последнего договора с Владимиром Серпуховским) высказаны в грамотах надежды на то, что русские князья перестанут платить дань Орде и все собираемые средства тогда останутся у них. При этом в одних случаях речь идет о том, что «переменит бог Орду»{1024}, а в других (начиная с Василия II, а постоянно — с Ивана III) — что великий князь, через которого шла дань, ее «не даст»{1025}.
2. Другие повинности в пользу Орды — ям{1026}, обслуживание и содержание татарских послов{1027}.
3. Штат обслуживания ордынских интересов на Руси — «численные люди»{1028}, «ордынцы»{1029}, «делюи»{1030}.
4. Опасения (реальные) по поводу возможного захвата русских земель татарами{1031}.
5. Обязательства оповещать друг друга о замыслах противников, в том числе ордынцев, против одного из договаривающихся князей, когда эти замыслы становятся известны другому («А добра ти намъ хотѣти во всемь, в Орде и на Руси. А что ти слышевъ о нашем добрѣ или о лисѣ отъ крестьянина или отъ поганина, то ти намъ повѣдати в правду, безъ примышленья, по целованию, без хитрости»){1032}.
6. Договоренности на случай, если татары станут «сваживать» русских князей, предлагая одному из них княжение другого: договаривающиеся князья обязуются не поддаваться на такие предложения{1033}.
7. Обязательства «не приставать» к татарам; характерны для московско-рязанских докончаний{1034}.
8. Договоренности относительно совместной политики по отношению к татарам: «А с татары оже будет нам миръ, по думѣ. А будет нам дата выход, по думѣ же»{1035}.
9. Договоренности о совместных военных действиях против татар{1036}.
10. Упоминание отвоеванных у Орды (рязанскими или московскими князьями) земель{1037}.
11. Договоренность московских князей с рязанскими о пропуске через Рязанскую землю людей, идущих с Дона (видимо, отголоски Куликовской битвы) и бежавших из татарского плена{1038}.
12. Дипломатические сюжеты, внешнеполитические аспекты взаимоотношений князей разных рангов с Ордой. Здесь прослеживаются два варианта договоренностей: 1) когда подтверждается независимость договаривающихся сторон в отношениях с Ордой («А к Орде ти, брате, путь чист»){1039};
2) когда устанавливается, что отношения с Ордой может поддерживать только великий князь Московский («А Орда знати тобѣ, великому князю, а мнѣ Орды не знати»; «А Орда знати мнѣ, князю великому, а тобѣ Орды не знати»){1040}.
13. Сведения о служилых татарских царевичах, их статусе и содержании{1041}.
Даже из краткого обзора сведений о русско-ордынских отношениях, получивших отражение в духовных и договорных грамотах, видно, насколько они богаты информацией, причем достоверной, документальной, по политической, экономической, социальной, культурной истории периода образования единого Российского государства. В комплексе сведений, имеющихся в духовных и договорных грамотах, просматривается ведущая роль Москвы, великих князей Московских в формировании единой внешней политики в отношении Золотой Орды и образовавшихся на ее обломках ханств.
Приложение II
Одним из памятников, содержащих сведения о русско-ордынских отношениях в конце XV столетия, является так называемый «ярлык Ахмата» — послание хана Ахмата великому князю Московскому Ивану III{1042}. В этом письме Ахмат требует покорности и уплаты дани, в противном случае угрожая новым походом. В историографии ярлык Ахмата датировали либо 1480 г., временем после ухода хана от Угры{1043}, либо 1476 г.{1044} Но была выдвинута и версия о поддельности ярлыка, который, как считалось, сохранился в единственной рукописи XVII столетия. Ее сформулировал Э. Кинан, посчитавший, что ярлык Ахмата не похож на дошедшие до нас джучидские грамоты{1045}. Точка зрения Кинана была поддержана Ч. Дж. Гальпериным и Я. С. Лурье{1046}. По мнению А. П. Григорьева, ярлык в основе подлинный, но содержит поздние интерполяции{1047}.
Автор этих строк в 2000 г. высказал мнение, что подделать текст ярлыка Ахмата в XVII в. было невозможно, так как в это время в России не могла быть известна такая упоминаемая в нем подробность, как осада Ахматом четырех «карачей» (сановников Крымского ханства) в крепости Крым, а также обратил внимание на то, что, помимо отсылок к событиям 1480 г. (указание на уход ордынского войска «от берега», то есть от Угры и Оки, из-за отсутствия зимних одежд и попон для коней) и 1476 г. (упоминание о подчинении Крыма), в нем есть ряд воспоминаний о событиях 1472 г., когда Ахмат попытался совершить свой первый поход на Москву. Наиболее показательными здесь являются слова: «Меж дорог яз один город наѣхалъ, тому ся такъ и стало», явно отсылающие к взятию города Алексина в 1472 г. (в 1480 г. ни один город, входивший в состав Московского великого княжества, не пострадал); в 1480 г., после гораздо более масштабной кампании, двухмесячного «стояния» на Угре, вспоминать этот эпизод было явно не к месту. В результате было выдвинуто предположение, что ярлык являет собой составленную на Руси компиляцию из трех посланий Ахмата Ивану III — 1472,1476 и 1480 гг., текст которых частично совпадал{1048}