. Ныне представляется необходимым вернуться к вопросу об истории появления ярлыка, поскольку для этого есть текстологические основания.
Все исследователи, писавшие о ярлыке Ахмата, знали один список — в составе сборника из Синодального собрания ГИМ. № 272—40-х годов XVII в.{1049} (далее — С). Однако в настоящее время известно еще три. Два из них описаны в составе сборников, содержащих текст Стоглава, в книге Е. Б. Емченко{1050}. Это списки РГАДА. Ф. 181 (МГА МИД). № 591, 30-х гг. XVII в.{1051} (далее — М), и ГИМ. Собр. Черткова. № 165, конца XVII в. (далее — Ч). Еще один упомянут в работе И. В. Зайцева, посвященной так называемой «Вольной грамоте турецкого султана некоему русину»{1052}. Это список РГБ. Ф. 236 (собр. Попова). № 59 (2521), в 4°, второй половины 10-х — 20-х гг. XVII в.{1053} (далее — П). Все списки находятся в сходных по составу сборниках, при этом в сопровождении одного и того же комплекса документов, связанных общей темой — отношений с мусульманскими государственными образованиями.
1) Ярлык Ахмата Ивану III (С — л. 401–401 об.; М — л. 781–782; Ч — л. 225; П — л. 131 об. — 132).
2) Шертная{1054} грамота ногайского князя Исмаила Ивану IV 1557 г. (С — л. 402–402 об.; М — л. 782 об. — 783 об.; Ч — л. 225 об.;П — л. 132–133).
3) Речь гонца короля польского и великого князя Литовского Сигизмунда II Августа Михаила Гарабурды к крымскому «царевичу» Мухаммед-Гирею (С — л. 402 об. — 403 об.; М — л. 783 об. — 785 об.; Ч — л. 225 об. — 226 об.; П — л. 133–134).
4) «Турецкого царя вольная грамота некоему русину» (С — л. 403 об. -404; М — л. 785 об. — 786 об.; Ч — л. 226 об. — 227; П — л. 134–134 об.).
5) Запись об измене казанских князей в 1549 г. Ивану VI, их посольстве в Крым и перехваченных ярлыках, с текстом одного из посланий{1055} (С — л. 404 об. — 406; М — л. 786–788 об.; Ч — л. 227–227 об.; П — л. 135–136 об.).
6) Ярлык хана Узбека митрополиту Петру (С — л. 406–409 об.; М — л. 789–795 об.; П — л. 136–140 об.{1056}).
Кроме указанных, есть близкий к ним по составу сборник: ГИМ. Собр. Забелина. № 419 (в 4°, 60-х годов XVI в.{1057}, далее — 3). Он является дефектным (утрачены некоторые листы): в нем содержится только часть указанного комплекса документов, текст начинается на л. 94, с концовки «грамоты некоему русину», и обрывается с окончанием л. 95 на середине послания казанских князей крымскому хану. Запись об измене казанских князей с последующим текстом их письма в Крым помечена в рукописи номером 76 (os). Тексты за номерами с 70 по 75 не сохранились (кроме части «грамоты некоему русину», которая должна была идти под номером 75), а номером 69 помечено «Сказание о святой горе Афонской» (находится в конце сборника, нал. 117–153){1058}. В списках П, М, С и Ч между «Сказанием» и записью об измене казанских князей расположено всего четыре текста — ярлык Ахмата, шертная грамота Исмаила, речь Михаила Гарабурды к Мухаммед-Гирею и «вольная грамота некоему русину», в то время как в списке 3 их было шесть. Следовательно, в нем содержались ярлык Ахмата и последующие памятники, а также еще два текста, которые не вошли в сборники сходного состава XVII столетия. Таким образом, существовал список ярлыка 60-х годов XVI в., причем в сопровождении тех же памятников, что и дошедшие до нас списки. Суждения о возможном сочинении ярлыка Ахмата в XVII в. должны быть отвергнуты.
Запись об измене казанских князей и шертная грамота Исмаила имеют даты 1549 и 1557 гг. — очень близкие ко времени написания сборника 3 (скорее всего, он был создан в начале 60-х годов XVI в., вскоре после того, как в Москву было привезено «Сказание о святой горе Афонской»{1059}). Известно и время появления в России документа, помещенного вслед за шертной грамотой Исмаила, — речи Михаила Гарабурды к Мухаммед-Гирею (имевшей целью побудить наследника крымского престола организовать поход на «Московскую землю»). Ее текст сохранился также в посольской книге по связям с Польшей и Литвой, где он помещен следом за письмом Сигизмунда II Девлет-Гирею: оба документа в апреле 1562 г. были отправлены Иваном IV королю с пояснением, что грамота короля хану и речи Михаила Гарабурды к калге (наследнику престола) были захвачены воеводой Даниилом Адашевым при нападении на литовских гонцов у переправы через Днепр{1060}. Михаил Гарабурда был в Крыму в 1559 г.{1061}, в том же году совершил свой днепровско-крымский поход Д. Адашев{1062}. Таким образом, рассматриваемый комплекс документов был составлен вскоре после доставки в Москву как минимум трех из них — шертной грамоты Исмаила, речи Михаила Гарабурды и письма казанских князей в Крым{1063}.
В связи с этим особого внимания заслуживает факт непосредственного соседства ярлыка Ахмата с шертной грамотой Исмаила. Этот документ, сохранившийся также в посольской книге по связям с Ногайской Ордой, занимает важное место в истории московско-ногайских отношений: в нем быт впервые зафиксирован статус Ногайской Орды как младшего по рангу партнера по отношению к Российскому государству{1064}. Примечательно, что в сборниках, где шертная грамота помещена рядом с ярлыком Ахмата, присутствует другой ее перевод, отличный от того, который представлен в посольской книге{1065}. Соседство этих двух текстов{1066} заставляет вспомнить ряд обстоятельств.
Ногайский князь (бий) Исмаил был сыном Мусы, который вместе со своим младшим братом Ямгурчеем и сибирским ханом Ибаком (Ибрахимом) в январе 1481 г. напал близ Азова на становище Ахмата, двумя месяцами ранее ушедшего от Угры. Ахмат в результате погиб: по одним сведениям, его убил Ибак, по другим — Ямгурчей{1067}. Тот факт, что в рукописных сборниках ярлык Ахмата имеет вполне определенную привязку к шертной грамоте сына Мусы Исмаила, появившейся через 76 лет после этих событий, позволяет предположить, что ярлык оказался в России одновременно с шертью.
Скорее всего, это послание Ахмат отправить не успел. Начиная с 1474 г. перипетии отношений с Ордой Ахмата подробно фиксируются — в великокняжеском летописании и в посольской книге по связям с Крымским ханством{1068}, но сведения о прибытии в Москву зимой 1480–1481 гг. посольства из нее отсутствуют. Между тем ярлыки доставлялись исключительно ханскими послами (послы публично зачитывали их перед князьями){1069}. Если послание в конце 1480 г. было написано (что несомненно{1070}), но не попало тогда на Русь, остается предположить, что оно было захвачено в «белой веже царевой Ахматовой» ногаями во время январского 1481 г. нападения. Потом ярлык хранили в семье Мусы, а когда в 1557 г. Исмаилу понадобилось выразить свою лояльность московскому царю, этот документ (или сделанная в Ногайской Орде его копия) был отослан в Москву вместе с послом Петром Совиным, везшим шертную грамоту. В ситуации 1557 г. ногайскому бию было выгодно напомнить о помощи Москве против общего врага, о том, какую услугу оказал отец Исмаила деду Ивана. Ярлык служил превосходной иллюстрацией к словам шерти: «и за один с тобою недруга стояти, и пособляти какъ нам можно».
Если до 1557 г. ярлык Ахмата находился вне Руси, то временной промежуток между его доставкой и наиболее ранними имеющимися списками составит лишь полвека с небольшим, а с учетом списка 3, в котором текст ярлыка первоначально, несомненно, присутствовал, — всего несколько лет. Перевод ярлыка вместе с отличающимся от имеющегося в посольской книге переводом шертной грамоты Исмаила был сделан, следовательно, вероятнее всего, вскоре после доставки в Москву обоих этих текстов. Есть, таким образом, основания полагать, что подборка текстов, касающихся отношений с «постордынскими» государствами, в сборнике 3 включала в себя первую фиксацию перевода ярлыка. Скорее всего, именно сборник 3, составленный, судя по его содержанию, человеком, близким к митрополичьей кафедре и имевшим связи при царском дворе (коль скоро он имел доступ к перехваченным документам дипломатической переписки Крымского ханства и Польско-Литовского государства с Крымом и имел право включить их тексты в свою рукопись), послужил оригиналом, к которому восходят другие сохранившиеся списки сборников сходного состава.
Нелогичные в ситуации после «стояния на Угре» отсылки в тексте ярлыка к победе над Крымским ханством 1476 г. и разорению Алексина 1472 г. можно было бы объяснить обстоятельствами написания послания, тем, что, взбешенный неудачей, Ахмат постарался припомнить все, что могло говорить в пользу его могущества{1071}. Однако отказаться от предложения о том, что первоначально существовало три послания Ахмата — 1472,1476 и 1480 гг., — мешает одно обстоятельство.